Страница 109 из 133
Позже мы спали. Или спала только я. Я не знаю, чем он занимался. Я исчерпала все свои силы, и чувствовала себя в безопасности в первый раз за долгое время, я дремала в подземном мире Бэрронса, рядом с царем Зверей.
Я проснулась оттого, что он двигался позади меня. Мы занимались сексом так много раз, всевозможными способами, что я едва была жива. Я кончала столько раз, что думала это невозможно, даже для меня, хотеть кончить снова, но он был внутри меня, и мое тело рассказывало совершенно другую историю. Я нуждаюсь в нем так сильно, что страдаю. Я скольжу руками вниз и как только я прикасаюсь к себе, я кончаю. Он проникает в меня так глубоко, сотрясающуюся в своей кульминации. Я на своей стороне. Он врывается в мое тело, лежа вплотную ко мне. Его руки обнимают меня, губы скользят по шее. Задевая зубами мою кожу. Когда я прекращаю дрожать, он выходит из меня, и я снова хочу его. Я толкаю его своим задом, и он возвращается. Он входит медленно, настолько медленно, что это пытка. Он проталкивается — я сжимаю его. Он выходит — я лежу напряженно ожидая. Ни один из нас не произнес ни слова. Я едва дышу. Он снова входит и остается совершенно не подвижным еще некоторое время, но не дразнит. Ему нравится быть просто твердым внутри меня.
Закончив, мы лежим в тишине. Я не хочу, чтобы этот момент заканчивался.
Но это происходит, и когда мы разделяемся, мы не разговариваем еще длительное время. Я смотрю на мерцающие тени на известной картине. Он не спал. Я могла чувствовать его спиной, знала.
— Ты когда-нибудь спишь?
— Нет.
— Должно быть, это ужасно.
Я люблю спать. Свернувшись калачиком, дремать, видеть сны. Мне нужны сны.
— Я вижу сны, — холодно говорит он.
— Я не имела в виду…
— Не надо жалеть меня, мисс Лейн. Я доволен тем, кто я есть.
Я разворачиваюсь в его руках и касаюсь его лица. Я позволяю себе нежность. Очерчиваю его контуры, после чего зарываюсь пальцами в его волосах. Он, кажется, сбит с толку и очарован тем, как я прикасаюсь к нему. Я привожу в порядок свои мысли, примиряясь с преимуществами никогда не спать. А их не мало.
— И как ты видишь сны, если ты не спишь?
— Я дрейфую. Людям необходимо отключаться, чтобы освободиться. Медитация делает тоже самое — позволяет сознанию играть. Это все, в чем ты нуждаешься.
— Что случилось с твоим сыном?
— Разве это твой вопрос, девочка? — поддразнил он.
— Он — причина, почему ты хочешь Синсар Дабх.
Я чувствую внезапную ярость в его теле.
Порывы ветра, как сирокко, и в следующий миг я в его голове, мы в пустыне, и я удивляюсь со странным чувством двойственности, в котором я — это он и я — это я, почему он, кажется, всегда возвращается к этому месту. Затем…
Я — Бэрронс и нахожусь на коленях в песке.
Ветер поднимается; надвигается буря.
Я был глуп, так глуп.
Наёмник. Я смеялся. Я пил. Я трахался. Ничто не имело значения. Я переступал через жизнь, как Бог. Взрослые мужчины кричали, когда видели, что я приближаюсь.
Сегодня я переродился. Впервые открыл глаза.
Все выглядит совершенно иначе сейчас, но уже слишком поздно. Что за большая гребанная шутка надо мной. Я никогда не должен был сюда приходить. Именно эту битву-наемников, я никогда не должен был принимать.
Я держу своего сына и плачу.
Открытое небо, свободно уступает буре. Налетает песок, настолько густой, что превращает день в ночь.
Один за другим, вокруг меня, падают мои люди.
Я проклинаю небеса, пока умираю. Они проклинают меня следом.
Здесь чернота. Ничего кроме нее. Я жду света. Древние говорили, что появляется свет, когда умираешь. Они говорят бежать за ним. Если он уходит, ты возвращаешься на землю — навсегда.
У меня не появляется никакого света.
Я жду всю ночь в темноте.
Я мертв и все же, я чувствую пустыню под своим трупом, трение песка об мою кожу, песок в носу. Скорпионы жалят мои руки и ноги. Открытые, мертвые глаза, покрытые коркой песка, наблюдают ночное небо, пока вспыхивают и исчезают, одна за другой звезды. Абсолютная тьма. Я жду и задаюсь вопросом, когда появится свет. Все жду и жду.
Единственный свет, который ко мне приходит — это рассвет.
Я встаю, и мои люди тоже встают, мы тревожно глядим друг на друга.
Когда встал мой сын, я уже не переживал. Я не удостоил вниманием эту странную ночь, и то, что так не должно было быть. Вселенная — загадка. Боги переменчивы. И я, и он — здесь, и этого достаточно. Я закинул его на мою лошадь и оставил своих людей позади.
— Мой сын был убит два дня спустя.
Моргая, я открыла глаза. Я все еще могла ощущать вкус песка, чувствовать его в глазах. Как скорпионы ползают в моих ногах.
— Это был несчастный случай. Его тело исчезло прежде, чем мы смогли похоронить его.
— Я не поняла. Вы умерли в пустыне или нет? А он?
— Мы умерли. Только позже я сложил все воедино. События редко имеют смысл, пока они разворачиваются. После того как мой сын умер во второй раз, он умирал еще множество раз, просто пытаясь вернуться ко мне или попасть домой. Он был глубоко в пустыне без способа передвижения или воды.
Я уставилась на него.
— Что? Каждый раз умирая, он возвращался в то же самое место и время, где умер с тобой в первый раз?
— На рассвете следующего дня.
— Снова и снова? Он пытался выбраться оттуда, умирал от теплового удара или чего-то подобного, чтобы повторить все сначала?
— Далеко от дома. Мы не знали. Ни один из нас не умирал в течение долгого времени. Мы знали, что отличаемся, но не знали о смерти. Это пришло позже.
Я смотрела на него и ждала, когда он снова заговорит. Это тайна Бэрронса. Я хочу ее знать. Я не буду подталкивать.
— Это был не конец его ада. У меня были конкуренты, которые тоже ходили в пустыне. Наемники. Несколько раз мы воевали друг с другом. Однажды они обнаружили его гуляющего по пескам. Они играли с ним, — он отвернулся, — Они пытали и убили его.
— Как ты узнал об этом?
— Потому что, в конце концов, я все сопоставил, я пытал и убил нескольких из них, и пока они умирали, все рассказывали. — Его губы улыбались, но его глаза были холодны и беспощадны. — Они разбили лагерь недалеко от того места, где он возрождался каждый рассвет и находили его на следующий день. Как только они поняли, что происходит, то решили, что он отродье демона. Они пытали и убивали его снова и снова. Чем дольше он возвращался, тем решительнее они пытались его уничтожить. Я не знаю, сколько раз они убивали его. Слишком много. Они никогда не позволяли ему прожить достаточно долго, для того чтобы он изменился. Они не знали, ни кем он был, ни что он делал. Только то, что он продолжал возвращаться. Однажды на них напали другие бандиты, и у них не осталось времени с ним покончить. Он остался один, связанный в палатке на несколько дней. Он проголодался и тогда изменился. Он никогда не возращался обратно. Это было за год до того, как нас наняли, чтобы мы убили зверя, который рыскал по стране, вырывал глотки и сердца людей.
Я была в ужасе.
— Они убивали его каждый день в течение года? И вас наняли его убить?
— Мы знали, что это был один из нас. Мы все изменялись. Мы знали, чем становимся. Это должен был быть он. Я надеялся, — его рот искривился в горькой усмешке, — Я надеялся, что это был мой сын, — в его глазах была явная жажда.
— Сколько времени он был ребенком сегодня вечером? Сколько времени ты видела его прежде, чем он напал?
— Несколько минут.
— Я не видел его таким веками. — Я могла видеть его воспоминание, последнего раза, — Они сломали его. Он не может контролировать трансформацию. Я видел его как моего сына всего раз пять, как будто на несколько мгновений он узнавал окружающий мир.
— Ты не можешь достучаться до него? Обучить его? — Бэрронс кого угодно мог обучить.
— Большая часть его сознания потеряна. Он был слишком мал. Слишком испуган. Они разрушили его. Мужчина смог бы выдержать это. У ребенка не было шансов. Раньше я сидел у его клетки и разговаривал с ним. Когда появились технологии, я записывал каждую его секунду, чтобы хоть мельком увидеть в нем моего сына. Сейчас камеры выключены. Я не могу смотреть эти записи. Я должен держать его в клетке. Если мир когда-нибудь обнаружит его, они опять попытаются его убить. Снова и снова. Он дикий. Он убивает. И это все на что он способен.