Экзекутор

Дрожь снова прошла по затылку капитана.

— Киллер интубировал жертву? Зачем?

— Присмотритесь. Чего не хватает? — Доктор изучающе смотрел на нее.

Ее взгляд снова скользнул по гротескному образу человека, которого украшали двести пятьдесят шприцев с кровью.

— Сдаюсь. Я не в том настроении, чтобы участвовать в играх, Джонатан, — твердо сказала Блейк. — Так чего не хватает?

— Пут, — сказал Хантер, придвигаясь ближе. — Жертва не привязана к стулу. Он просто сидит на нем, будто сам решил сесть.

— Бинго, — подтвердил доктор Уинстон. — Для цели этого убийства в путах не было необходимости.

— Не понимаю. — Капитан Блейк помотала головой. — Какое отношение путы имеют к интубации жертвы?

— Можно привязать жертву так, что она никуда не денется, но, конечно, сможет извиваться и дергаться.

— Пусть так, но ведь он все равно не сможет активно сопротивляться, — возразила капитан, продолжая сохранять удивленный вид.

— А ведь вы должны попасть ему точно в вену, — заметил Хантер.

— И снова верно, — подтвердил доктор. — Мистеру Дугласу надо было дергаться и извиваться на стуле, и киллер не мог бы осуществить свой замысел — попасть иглой точно в вену. Можно было бы оглушить жертву ударом, но тогда убийца не получил бы удовлетворения. Он хотел, чтобы жертва была в сознании.

— То есть киллеру надо было полностью обездвижить жертву? — спросил Гарсия.

Доктор Уинстон сделал глубокий вдох:

— Убийце надо было парализовать жертву.

— Одурманить наркотиком? — спросила капитан Блейк.

— Скорее всего, — согласился доктор. — Когда придут результаты из лаборатории, я смогу подтвердить это.

— Парализующее лекарство, которое не лишает сознания? — Хантер многозначительно посмотрел на доктора.

— Жертва не только остается в сознании. Не сомневаюсь, киллер хотел, чтобы жертва сохранила способность чувствовать.

— О господи! — Гарсия плотно обхватил себя руками, словно от слов доктора в комнате стало холоднее. — Имеется ли такой наркотик? Парализующее средство, которое тем не менее позволяет субъекту все чувствовать?

— О да, — быстро кивнул он. — На самом деле даже несколько. И с помощью Интернета, в котором есть сотни тайных сайтов о наркотиках, их очень легко раздобыть.

— И тем не менее… — мотнула головой капитан Блейк, — зачем надо было его интубировать?

— Что бы киллер ему ни вводил, диафрагма жертвы была парализована, — сделал вывод Хантер. — И он мог задохнуться, лишенный возможности дышать. А убийце он был нужен живым.

— Именно это я и думаю, — поддержал его доктор Уинстон. — Поступающий по трубке кислород поддерживает в нем жизнь, пока киллер причиняет ему такую боль, которую вряд ли кто-то может выдержать.

Зазвонил сотовый телефон капитана, и она напряглась. Отойдя в угол комнаты, несколько секунд вела разговор.

— Вы своего добились, — сказала она Хантеру, возвращаясь к коллегам. — Клейтон потянул кое за какие ниточки, и завтра с самого утра, в семь часов, у тебя будет интервью с Питером Элдером в тюрьме. И мы будем искать того сукина сына, который сделал все это, — и быстро.

Проведя большую часть ночи на новом месте преступления вместе с доктором Уинстоном, Хантер в половине пятого утра отправился в исправительное учреждение штата Калифорния в Техачапи. Гарсия же примерно в десять часов вернулся в Паркер-центр. Хантер попросил его выяснить все, что возможно, о Даррелле Дугласе, их новой жертве.

Даррелл не посещал школу ни в Комптоне, ни в Гардене, но подростком он жил всего через две улицы от Бретта Стюарта Николса. Эта информация вызвала у Хантера возбуждение. Его теория об уличной банде начала подтверждаться.

Хантер наблюдал за кропотливым и старательным процессом, когда доктор Уинстон и два лаборанта извлекали из тела Даррелла двести пятьдесят шприцев с кровью. Хотя он не ждал никаких результатов, Хантер понимал, что каждый шприц будет проверен на отпечатки пальцев. Доктор сказал ему, что, когда Хантер закончит разговор в тюрьме, будут готовы результаты вскрытия.

100

Вечер не задался, и по мере того, как темнело, все надежды подцепить кого-нибудь быстро испарялись. Хонни прогуливалась по западному Голливуду добрых три часа, пока окончательно не вымоталась. Ей удалось поиметь только жалких двадцать пять баксов, отсосав у волосатого, пахнущего карри водителя на заднем сиденье его машины. Найти клиента становилось все труднее. Уличная проституция — рискованное дело, да и плохо оплачивается, но для тех девушек, которые вышли в тираж по возрасту и не годятся для эскортной службы, массажных салонов или работы на сутенера, ничего другого не остается.

В двадцать один год Хонни вряд ли могла считаться слишком старой, но семь лет пристрастия к героину серьезно сказались на ее некогда красивых чертах. Теперь она была слишком худой, с запавшими глазами, дряблой кожей, потрескавшимися губами и рассеянным сонливым взглядом.

Хонни родилась в Южной Пасадине, где ее знали как Айшу Кемп. Ее прекрасная золотисто-коричневая кожа завоевала ей прозвище Хонни еще до того, как она начала ходить. Но если верно, что дети учатся, копируя то, что они видят, то ее судьба определилась очень рано.

Ее отец был алкоголиком, который, укачивая Хонни в их гостиной, курил крек. Ее вечно отсутствующая мать была уличной шлюхой, готовой на что угодно ради очередной дозы. Ссоры в их доме были шумные и жестокие, и никого не волновало, что голодная Хонни плакала навзрыд. Хонни испытала первое похмелье еще до того, как ей исполнилось десять лет, а вскоре после этого впервые поймала кайф от наркотиков. В тринадцать она потеряла невинность в компании уличных подростков, а в четырнадцать шприцы стали ее лучшими друзьями.

Как и мать, Хонни быстро выяснила, что ее привычки стоят недешево. Когда она сказала своему уличному дилеру, что у нее нет денег, он предложил ей дозу в обмен на то, что она раздвинет ноги перед ним и его друзьями. Она спокойно улыбнулась и кивнула.

В пятнадцатилетнем возрасте Хонни сломя голову влетела в совершенно новый мир. В мир, где люди готовы платить за удовольствие, которое она предоставляла им. Она быстро училась, и одна из первых вещей, которые усвоила, было то, что чем меньше она себя ограничивает, тем больше у нее клиентов и денег. Хонни скоро обрела репутацию девочки, которая готова к любым играм — боль, грязь, унижение, оскорбление, побои; ничто не пугало и не удивляло ее. Но такой образ жизни вместе с неумеренной выпивкой и ежедневными дозами всего за шесть лет сказался на ее теле.

К двадцати годам ее кожа перестала быть гладкой и упругой; она настолько потеряла в весе, что стало казаться, будто страдает анорексией, а волосы так поредели, что она никуда не могла выйти без парика. Даже когда она густо накладывала макияж, никто больше не считал ее привлекательной женщиной. Денежные любители развлечений больше не искали на улице ее общества. Они звонили в агентства и сводникам, которые и обеспечивали им удобства в номерах отелей или на задних сиденьях их лимузинов. В двадцать один год для Хонни остались только пьяницы, грязные и вонючие уличные искатели секса.

От моросящего дождя дела становились еще хуже, и Хонни уже смирилась, что сегодня принесет домой только эти двадцать пять долларов. Маловато для ежедневной дозы, но она надеялась, что Клифф как-то смилостивится. Она знала, что ему нравится, и была готова отработать.

Она только нанесла новую порцию красной губной помады и стерла излишки бумажной салфеткой, как заметила, что какой-то мужчина лет сорока наблюдает за ней с другой стороны улицы. Она улыбнулась, но мужчина лишь застенчиво отвел глаза. Стоило только Хонни понять, что этот мужчина собой представляет — турист из провинции, — как в ушах у нее раздался звон монет. Она ждала, что он снова взглянет на нее, и через пять секунд дождалась: он уставился на нее. Хонни была специалистом по играм во флирт и через минуту получила приглашающую улыбку. Прежде чем пересечь дорогу, она распахнула пальто, приподняла свои безукоризненно круглые груди и поправила декольте.