Мистификация

Момент истины наступил на балконе моей студии, под серым и все равно ослепительным небом, – маскарад не сработал. Парик был замечательный – лохматая, кучерявая, дешевая поделка, которую Эдит купила год или два назад в Пальме. Помада также изменила внешность моей жены. Но вот мячики для пинг-понга во рту создавали впечатление, что у нее особо заразная форма свинки или что-нибудь еще похуже. Эдит сдавленно запротестовала.

– Хорошо. Вынимай. Слегка раздуй щеки.

Я отщелкал серию снимков своим "Никоном" и проявил на следующий день в местной аптеке. На фото Эдит выглядела сорокалетней. Чернильным ластиком я стер из паспорта имя, дату рождения и цвет волос, затем вписал новые данные черными чернилами. Сменить номер оказалось еще легче, если не считать того, что провести эту операцию надо было на всех тридцати двух страницах документа. Среди барахла, которое я перевез из квартиры отца на Ибицу, лежало несколько наборов букв и цифр, которые легко переносились на другую поверхность, стоило только потереть. Шестерки и тройки легко превращались в восьмерки, а пятерки – в шестерки; правда, на тридцать второй странице и такая мелочь показалась каторжной работой. На старой фотографии, разумеется, ярко выделялась печать швейцарского посольства. Какое-то время я придумывал способ решения проблемы, но потом все-таки изобрел простой метод копирования. Я поместил снимок Хельги Ренаты Хьюз в черном парике на изображение в паспорте и с силой начал тереть их ластиком. Через несколько минут бледный оттиск печати появился на второй фотографии. Подогнав все под нужный размер, я наклеил снимок в паспорт.

Осталось всего две детали: пурпурная печать швейцарского консульства и подпись. Должно быть, я устал или подпал под влияние излишней самоуверенности, когда взялся за эту работу. Когда уничтожение "Барселоны" закончилось – вскоре ее заменит "Амстердам" или "Стокгольм", – силуэт букв все еще отчетливо проступал, а сама печать выглядела отвратительно. Лезвие бритвы опасно истончило бумагу: если впечатать название другого города, оно неминуемо расплывется. Я взял пурпурный фломастер и заново вписал "Барселона". Получилось не очень.

С подписью пришлось намучиться еще больше. Эдит написала свое имя полностью размашистым почерком; чернильный выводитель выбелил красивую бумагу с водяными знаками, но имя Эдит Ирвинг все еще было видно. Осторожность привела к раздражительности, а та, в свою очередь, – к иррациональной храбрости. Следуя стилю подписи, я взял толстый синий фломастер и размашисто написал "Хельга Р. Хьюз". Белые следы все равно виднелись. В ярости я бросил паспорт в ящик, с грохотом захлопнул его и постарался обо всем забыть.

Полпачки линованной желтой гербовой бумаги прибыло от Дика три дня спустя авиапочтой. Я получил посылку вместе с остальной почтой в банке по пути в студию на Лос-Молинос. Все утро я провозился со сценой в новом романе, которая нуждалась в серьезной переработке, но взгляд постоянно сползал к пачке желтой бумаги, небрежно валявшейся на полотняном стуле. Я принялся рыться в сундуке, втиснутом позади кровати, и нашел то, что искал: старую истербруковскую ручку и бутылочку чернил "Паркер". Черная жидкость засохла от старости, но на поверхности еще остался водянистый слой примерно с дюйм толщиной, годный для использования. Я промыл перо под краном с холодной водой на кухне. Как мне представлялось, Ховард Хьюз – именно такой старомодный человек, который должен использовать нечто подобное. Кстати говоря, сам я не пользовался похожим агрегатом уже лет десять. Все письма, написанные мною в "Макгро-Хилл", были созданы при помощи обыкновенных шариковых однодневок.

Сразу стало понятно, что похваляться может каждый. Как подделать письмо? Подпись – это одно. Достаточно попрактиковавшись, я бы справился, но вот письмо – это просто неподъемная работа. Крохотный образец почерка в "Ньюсуик", последний абзац из письма Хьюза к Честеру Дэвису и Биллу Гэю, – вот и все, что имелось у меня в распоряжении. Ни один специалист по подделкам не будет работать с таким материалом. Определенно, понадобится увеличительное стекло. Целый час я его разыскивал, перерыв все ящики и картотечные шкафы, и наконец, вспотев, сдался, стоя посреди невыразимого разгрома. Я вернулся к роману, через пятнадцать минут завяз и в пять часов отправился домой.

Ялит – образец порядка. Я же жил в хаотичных джунглях писем без ответа, рубашек и свитеров, свисающих со спинок стульев, счетов и квитанций, кучей громоздившихся на кровати в студии, дюжин папок для бумаг с самонадеянной надписью "Отправить в картотеку", каковая, по большому счету, до сих пор существовала только в мечтах.

– Где это проклятое увеличительное стекло, которое я привез из Нью-Йорка? – возопил я.

– Там, где ты его положил, – невозмутимо отреагировала жена.

В десять часов утра на следующий день я уже был в студии. Тут же зазвонил телефон. Было ясно, кому так не терпится, поэтому разговор начался без прелюдий:

– Да, я получил бумагу, но не могу написать письмо.

– Что значит "не могу"? Ты же сказал, что у тебя все схвачено.

– Ну, ошибался. Послушай, Дик, вообще, это не так-то просто. У меня нет увеличительного стекла.

– Да какого черта с тобой происходит? – заорал он. – Между прочим, именно ты заявил, что у них не будет образца, с которым они могут сравнивать твое письмо, а теперь вдруг проявилась педантичность. Ты сдаешься, даже не начав. Возвращайся к работе. Тренируйся!

– Хорошо, Кнут Рокне[7]. Я поговорю с тобой завтра. Мне не звони. Сам позвоню.

Я достал желтую бумагу, ручку, чернила и номер "Ньюсуик". Заветный отрывок из письма гласил:

Я уже говорил, это дело весьма огорчило меня, запятнало репутацию моей фирмы и нанесло урон всем преданным мне людям, поскольку имело долговременные последствия.

Мои наилучшие пожелания,

Ховард Р. Хьюз

Я внимательно просмотрел его, сначала строчные буквы, затем прописные. К счастью, в имевшемся у меня образце был весь алфавит за исключением "б", "щ", "ы" и "э", если не считать твердого знака. Конечно, трудновато будет написать письмо, не используя букву "б", но почерк Хьюза, похоже, основывался на стандартной системе чистописания, которую преподавали, когда я еще учился в начальной школе. Так что следовало так извернуться, чтобы свести недостающие буквы к минимуму, а в случае крайней необходимости подделать их и надеяться на лучшее. Обрадовавшись, я тут же, к своему ужасу, понял, что с заглавными буквами дело обстоит хуже некуда. В представленной выдержке их было всего лишь четыре штуки: "Я", "М", "Р" и "X". Таким образом, перед начинающим мошенником встала проблема сочинить письмо, используя только эти буквы. Я поразмышлял несколько минут, а затем придумал самое простое решение. Хьюз, по определению, должен быть жутким эгоистом, поэтому каждое возможное предложение в своем письме он будет начинать с "Я" или "Мой".

Работа завершилась, когда за окном уже давно стемнело. На следующий день роман был заброшен, а я с увлечением отбарабанил на пишущей машинке три черновика писем Хьюза. Затем пришлось сделать несколько исправлений, чтобы выбросить все незнакомые мне заглавные буквы, а потом я позвонил Дику в Пальму и громко зачитал вымученный текст.

– Неплохо, – ответил он. – Только как-то суховато.

– Ховард – не писатель, – подчеркнул я. – Поэтому он и нуждается в моих услугах для создания автобиографии.

– А как продвигается работа?

Я сразу понял, что мой друг подразумевает под словом "работа", и ответил:

– Только вперед и вверх с благословения искусства. На следующей неделе покажу.

Дик прилетел на Ибицу в январе, сразу после того, как я отправил Беверли Лу обещанную наживку, и еще раз, в конце месяца. Кроме того, каждый день мы говорили по телефону. Я прочитал ему исправленный текст писем Хьюза, и он внес несколько ценных замечаний. Подпись на паспорте все еще терзала мою душу.

7

Кнут (Кеннет) Рокне (1888-1931) – американский футболист, многими до сих пор считается лучшим в истории футбольным тренером университетских команд. Во время работы в университете Нотр-Дам в городе Сауи-Бенд, штат Индиана, с 1918 по '930 год его команда одержала 105 побед против 12 поражений, пять лет продержавшись на вершине национального чемпионата. Погиб в авиакатастрофе