Дважды дрянь

Хотя, если честно, соперничать с Майкой немного стыдно было. Слишком уж в разных они весовых категориях числились. Вернее, в социальных. Она, Дина, единственная дочка обеспеченных родителей, дом – полная чаша, ни в чем отказа нет, и Майка – старшая дочь в многодетной семье. С пятнадцати лет безотцовщина. Отец в аварии на заводе погиб. Мать, чтобы прокормить всю ораву, ломалась на трех работах, и Майка вечно за нее ходила полы мыть куда-то… Скрывала, правда. И от Димки скрывала, и от нее тоже. Вроде как пожалеть ее надо было по-человечески, а вот поди ж ты – не было у нее к Майке никакой жалости! На оборот! Чем Майке хуже жилось, тем больше хотелось ей продемонстрировать, насколько она, подруга Дина, лучше ее во всех отношениях, и по уму, и по девчачьей красоте тоже. Очень хотелось, чтоб горел в Майкиных карих, глубоко посаженных глазах плебейский огонек искреннего ею, подругой Диной, восхищения. У других же горел! А Майка что, лучше других? Нет, она восхищалась ею конечно же. И платьями красивыми на школьных вечерах восхищалась, и прической только-только из парикмахерской, и первым в классе по тогдашней моде пейджером, но… как-то неубедительно, что ли, восхищалась… Искренне, конечно, но без плебейства. Никак не хотела понять Майка своего места в Дининой жизни. Что ж, пришлось учить ее самым святым. Димкой то есть.

За Димку она взялась тогда решительно, по всем фронтам наступала, как делают настоящие победители. Не хочешь – заставим, избегаешь – догоним, не веришь – поплачем! Делов-то – Димку Ненашева обыграть… Это сейчас она понимает, что весь ее пыл девичий, можно сказать, в дым ушел, а тогда… Тогда такой азарт был! Димка-то с выбором дамы сердца не торопился. Более того, после десятого класса сразу в армию загремел. Отец его, подполковник, царствие ему небесное, на этой армии настоял. Все родители в институты своих детей погнали, а этот – в армию… А они с Майкой, стало быть, ждать его остались, как две верные подруги. Ждать вместе – тоже соперничество, между прочим! Майка-то надеялась, что он из армии к ней вернется… Такие письма ему туда писала! Не любовные, конечно, но душевные – прямо слеза прошибала. А она, Дина, и тут Майку на повороте обошла! Взяла и съездила к нему в армию, назвавшись невестой. Димка, конечно, ее поступок оценил…

Нет, нельзя сказать, что Димку она к себе приспособила для того только, чтоб Майке насолить. Он ей очень нравился. А кому он тогда не нравился, красавец Димка Ненашев? Он всем нравился. Патлатый блондин, высокий, улыбчивый, на гитаре играл, песни пел, как бог… Милый такой мальчик Харатьян местного разлива. А что там, за этим Харатьяном с гитарой да с песнями прячется – уже дело десятое было. Как впоследствии оказалось, ничего там и не прячется. Пустота одна. Ноль без палочки. Куда его только потом отец ни пристраивал – нигде не пригодился. Ни богу свечка, ни черту кочерга. И даже образование высшее заочное, на закрытых профессорских глазах да ушах по блату полученное, тоже не помогло. Ничего из Димки не получилось. Так, ерунда. Менеджер на макаронной фабрике. Нет, правда, на макаронной! Как в насмешку! Надоест, мол, картошка, так и на макароны, дорогая жена, перейдешь… Тоже бедняцкая еда, между прочим. И что самое обидное – даже сказать ему ничего такого нельзя! Сердится не на шутку, прямо с полуоборота заводится! И все время у него песня одна – не хочу, мол, на «дядю» работать. Вроде как было бы у него свое дело, вот уж тогда бы он… Чего тут скажешь? Классическая отмазка для неудачника – этот мифический «дядя», выжимающий из Димки все соки, вот и все…

Майка на их свадьбе сидела как замороженная. Раньше, стоило Димке ей на глаза показаться, растекалась вся карамелью, а тут застыла каменным изваянием, ни одной эмоции не выдала. Заморозилась вся карамель. Ни смеха, ни слез. А потом, когда гости танцевать начали, вообще под шумок смылась по-английски. Увидели они ее с Димкой через год только – сразу после их свадьбы Майка в Питер укатила. Замуж там выскочила за Леньку Гофмана, старого своего школьного воздыхателя. Он там, в Питере, в университете учился, комнатку в подвальчике на Невском снимал. Ну и писал ей из этого подвальчика письма трогательные. Дина одно из этих писем даже сама прочитала, было дело. Смешно так его читать было! На пяти страницах – и все про любовь. А в начале и в конце – про замуж. Странно даже, как Майка на эту авантюру согласилась. Видно, совсем безнадега сердечная прижала. Никто от нее такой решительности не ожидал… Встала утром, покидала шмотки в чемоданчик и укатила. И мать бросила, и всех своих братьев-сестер малолетних. От крайнего отчаяния, стало быть.

А потом с этим Ленькой Гофманом такая история вышла!.. Как в кино. Даже круче, чем в кино. Хотя туда, в кино, скромного забитого Леньку и не взяли бы ни при каких раскладах… Вот Димку взяли бы, это точно. А этого… Ну вот кто он был? Скромный очкарик-ботаник? Сидел себе на последней парте, таращился на Майку да воздыхал втихомолку. Правда, параллельно с воздыханиями успел-таки золотую медаль отхватить да в питерский университет поступить на бюджетное отделение, но дело-то как раз и не в этой медали оказалось. А оказалось оно в том, что выискался у Леньки в Германии богатый дядюшка. Кто ж мог предполагать такое! Никто ж не знал, что Леня с матерью последние годы поиском немецких родственников занимались… И Майка, главное, тоже не знала! Думала, к Лене в Питер в съемную комнатуху погостить едет. А тут тебе – на! Тут разысканный дядюшка Хельмут со своими добротными немецкими инвестициями с неба свалился! Нашелся-таки у мамы Гофман двоюродный братец, да еще какой! И фирму свою в Питере открыл, и племянника с ног до головы облизал, и Майку с ним заодно, и даже матери Майкиной облегчение во вдовьих ее многодетных трудностях выпало. В общем, полный жизненный фильдеперс! Казалось – живи да радуйся. Другая бы, может, и радовалась, а Майка… Нет, это надо ее подругу знать! Приехала из своего Питера через год замужняя – счастливая, одетая-обутая по последней моде, пришла к ним с Димкой в гости – и не узнаешь ее. Вроде как посмотри на меня, Динка, – еще неизвестно, кто кого на повороте обошел… А потом попялилась на Димку, попялилась… и опять поплыла! Вот ей-богу, прямо на глазах поплыла! Вместе со всем своим благополучным фильдеперсом. Растаяла карамелью. И опять, выходит, она, Дина, в победительницах оказалась. Хоть и в сильно беременных, но все равно – в победительницах. Конечно, Димка тогда на Майку сразу глаз положил, это заметно было, но все равно она это соревнование уже выиграла! Потому что хоть заплавайся ты в старых чувствах, хоть утони в них, а Димка, он все равно Майке не достался. Это уж, прости, дорогая подруга, факт свершившийся. Беременностью родной-законной жены подкрепленный. Хотя, как она и сама тогда догадалась, урвала-таки себе Майка пару свиданий с Димкой. Вот же дура. Только сама себе хуже сделала. Еще больше поплыла. Да еще и залететь ума хватило…

Так до сих пор и плавает в этой любви разнесчастная ее подруга Майка. Бедолага. Пятнадцать лет уж прошло, а все плавает. Карамель текучая. И пусть! Пусть плавает! Пусть на Димку облизывается! Она, Дина, и не против вовсе. Должно же хоть что-то сердце греть. Вот и выходит, что соперничество – вещь для женской дружбы незаменимая. Если оно проигранное, конечно.

Пусть плавает. Пусть любит…

Майя

– Дрянь! Дрянь! Дрянь какая! – дребезжащим от непролитых слез голоском проговорила в который уже раз Ирина Алексеевна и даже ткнула в воздух перед собой сухим кулачком, будто эта самая «дрянь» стояла перед ней лицом к лицу и насмехалась над ее женским горем. – Представляете, Маечка, мы с ним двадцать пять лет, как один день… Я к серебряной свадьбе готовилась, хотела платье себе купить… А он… А она… Да как у нее наглости только хватило!

Семейная трагедия Ирины Алексеевны вот уже месяц была на устах у всей школы. Нет, если бы дело касалось кого-то другого, а не этой тихой интеллигентной математички, образцовой честной школьной учительницы и добропорядочной во всех отношениях жены и матери, может, и не обсуждалась бы так страстно эта история. Ее на самом деле было жалко очень, эту свято верящую в добро и справедливость женщину. Верящую в то, что каждому к старости воздается соответственно творимому в течение всей жизни добру. А добра этого честная и наивная Ирина Алексеевна и впрямь «натворила» много – и мужа своего, по молодости непутевого, из запойного состояния вытащила да в мало-мальские начальники определила, потом на двух сыновей жизнь положила, и женила, и даже свекровка из нее довольно приличная со временем получилась. Не вредная. Не приставучая. Не ревнивая. Хотя, если честно, уж лучше бы она вредничала, приставала и ревновала. Может, не посмела бы тогда ее невестка Юля «устроить» семейное счастье своей подруги Светы таким примитивным способом, то есть «сознательно допустить», как выражалась Ирина Алексеевна, роман своего свекра с подругой…