Хрущев

4 июня план был одобрен Малиновским, а три дня спустя Хрущев лично распорядился о перемещении на Кубу 50 тысяч 874 человек — включая персонал госпиталей, полевых кухонь, авторемонтных мастерских и других вспомогательных служб, а также трехмесячного запаса провизии и топлива. В сентябре число командированных на Кубу было снижено до 45 тысяч 234 человек; когда разгорелся кризис, 3322 из них находились еще в море и вынуждены были повернуть обратно. Таким образом, на Кубе высадились 41 тысяча 902 советских военных: как видим, американская разведка сильно заблуждалась, в докладе от 26 октября оценивая их число в 10 тысяч человек.

Наибольшую опасность для Вашингтона представляли ракеты средней дальности, способные достичь территории США. Однако использование их представлялось маловероятным: ясно было, что запуск хотя бы одной такой ракеты развяжет глобальную ядерную войну. Реальная опасность исходила от тактических ракет, которые Хрущев распорядился в случае появления американских военных сил использовать без согласования с Москвой. 22 октября этот устный приказ был отозван — но мог ли кто-либо быть уверен, что в суматохе нападения американцев на Кубу советские военные об этом вспомнят? Контроля над этими ракетами у самого Хрущева не было. В случае нападения США, писал много лет спустя маршал Грибков, «кто мог гарантировать, что американцы найдут и обезвредят советские ракеты прежде, чем те удастся пустить в ход? Что наша сторона не запустит хотя бы одну ракету типа „Луна“, мощность которой составляет одну десятую бомбы, сброшенной на Хиросиму? Если бы такая ракета поразила корабль или отряд пехоты США, если бы тысячи американцев погибли от ядерного взрыва — был бы это последний залп кубинского кризиса или первый залп глобальной ядерной войны?» 63

Опаснейшее задание требовало надежнейшего командира. Однако Хрущев и Малиновский отвергли первое предложение Генерального штаба — генерал-лейтенанта стратегических ракетных войск Павла Данкевича — в пользу давнего товарища, генерала Иссы Плиева, не так давно расстрелявшего демонстрацию в Новочеркасске. Престарелый Плиев воевал еще в Гражданскую, в годы Великой Отечественной командовал одной из дивизий, защищавших Москву, сражался под Сталинградом, а затем — в Венгрии и против японской императорской армии в Маньчжурии. Коллеги по Северо-Кавказскому военному округу считали его «спокойным, твердым, разумным, не склонным к риску человеком». Хрущев любил его и ему доверял: кроме того, Плиев был для него живым напоминанием о Великой Отечественной. В то время Хрущев лишь выполнял приказы Сталина — теперь же сам предложил смелую операцию, сам наблюдал за разработкой плана, сам отдал приказ о перемещении войск, совсем как Сталин в годы войны. Можно также предположить, что старик Плиев напоминал Хрущеву Кутузова, как он изображен в «Войне и мире». Однако старый генерал с самого начала проявил решительность и упрямство (он отказался принять заготовленный для него псевдоним «Иван Александрович Павлов»), быстро перессорился со своими помощниками, а во время самого кризиса «темпераментный спор Плиева с Кастро углубил и заострил взаимное непонимание, существовавшее между Кастро и Хрущевым» 64.

План доставки войск на Кубу был столь же сомнителен, как и выбор командующего. Операция, получившая кодовое название «Анадырь», была замаскирована под переброску войск и вооружения в Заполярье. Поэтому вместо шорт и рубашек с короткими рукавами многих солдат снабдили лыжами, валенками и меховыми унтами. Конечно, недостаток летней одежды не мог сорвать операцию — однако и лишний груз не облегчал задачу.

В середине июля в кубинском порту Кабанья встал на якорь корабль «Мария Ульянова» — первый из восьмидесяти пяти пассажирских и грузовых судов, которым предстояло сделать в ближайшие три месяца около ста пятидесяти рейдов туда и обратно. Людей и вооружение тайно доставили в шесть советских портов, от Севастополя до Североморска: перевозили их ночами, под охраной, о месте назначения не сообщали, запрещали отправлять письма и телеграммы родным. В портах солдат селили в охраняемых бараках, отбирали партийные и комсомольские билеты, спарывали с формы все воинские знаки различия. Командам кораблей было строго запрещено сходить на берег и связываться с родными.

Поднявшись на борт, ракетчики превращались в плотников (сколачивали на нижних палубах деревянные настилы и прикрывали ими ракеты, маскируя их под детали судна) и грузчиков (загружали разобранные танки, самолеты и наиболее крупные ракеты в огромные трюмы). Все легко опознаваемое оружие было спрятано в трюмах и прикрыто листами железа, защищавшими от инфракрасной съемки, а на палубах размещены автомобили, грузовики, тракторы и прочее не вызывающее подозрений сельскохозяйственное оборудование.

Ракетчики должны были изображать «специалистов по сельскому хозяйству» — поэтому им выдали гражданскую одежду, в том числе одинаковые рубашки, в которых они отличались от кубинцев так же явственно, как если бы носили советскую военную форму. Однако даже в гражданском им разрешалось появляться на палубе (группами не более пяти-шести человек) только ночью. Едва корабли достигали Багамских островов, где действовало американское наблюдение с моря и воздуха, солдаты вынуждены были целыми днями прятаться в трюмах, где температура поднималась до тридцати пяти градусов. Впрочем, теперь они по крайней мере знали, куда плывут: сведения о пункте назначения вручались капитанам в порту, в двух запечатанных конвертах, и вскрывались по выходе в Атлантический океан в присутствии старшего по званию офицера и представителя КГБ.

Плавание по тропическим широтам, при других обстоятельствах желанное и завидное для привыкших к холодному климату русских, обернулось кошмаром: восемнадцать — двадцать дней ракетчики прятались в душных трюмах, питались исключительно по ночам, а на некоторых судах — ходили в туалет по расписанию. Да и по прибытии Куба оказалась для них отнюдь не курортом. «Мария Ульянова» бросила якорь 26 июня; в следующие четыре дня прибыли еще девять советских кораблей. Солдаты вместе со своим секретным грузом сходили на берег по ночам, прятались в кузовах грузовиков и ухабистыми проселочными дорогами добирались из одиннадцати портов назначения на военные базы, расположенные в глубине страны. Все команды отдавались по-испански; переговоры по радио были запрещены. Связь между полевыми частями и советским командованием в Гаване осуществлялась устно, через связных, безостановочно носившихся туда и обратно.

Добравшись наконец до пунктов назначения, русские обнаружили, что кубинские базы плохо подготовлены к приему как их самих, так и вооружения. Влажная жара, тучи москитов и (в Восточной Кубе) ядовитые деревья гуарако делали жизнь почти невыносимой. Копать обычные рвы и котлованы оказалось невозможно: прямо под верхним слоем почвы пролегали подземные воды. Работая по десять — двенадцать часов в сутки то на жаре, то под проливным дождем (на Кубе шел сезон дождей), солдаты возвели земляные насыпи и окружили их колючей проволокой.

Из пальмовых листьев, как и предполагал Микоян, камуфляжа не вышло. Будь пальм даже в десять раз больше, они не смогли бы скрыть «огромное число зданий, ряды танков и грузовиков и сотни метров кабеля, окружавшие бетонные ангары, где хранились ракетные установки. После размещения оборудования [продолжает генерал Грибков] его еще можно было бы скрыть от зрителя, смотрящего с земли или с моря; но с воздуха все было заметно с первого взгляда».

Ракеты средней дальности прибыли в середине сентября, а их ядерные боеголовки, путешествовавшие под особой охраной КГБ, — 4 октября. Когда разразился кризис, корабль, нагруженный тактическими ракетами, был еще в море: он немедленно повернул обратно. Боеголовки же для этих ракет уже прибыли и всю кризисную неделю пролежали на складе в кубинском порту. К 14 октября, когда на Кубу с инспекционным визитом вылетел генерал Грибков, на остров прибыли также восемьдесят боеголовок для крылатых ракет, шесть атомных бомб для бомбардировщиков Ил-28 и двенадцать боеголовок типа «Луна». Эти боеголовки хранились в охраняемых бункерах поблизости (впрочем, на самом деле недостаточно близко) от ракет и самолетов, с помощью которых их следовало использовать, если бы началась война.