Страница 15 из 51
Сделать наше физкультурное движение не просто массовым, ло поистине всенародным — способствовать этому призвано введение нового комплекса ГТО, которое справедливо расценивается у нас как важное государственное мероприятие. Дело за нами, за каждым из нас.
Впрочем, лед тронулся. Борьбу с гиподинамией, гипокинезией начинают вести повсюду — и у нас, и за рубежом. Возникают целые организации типа клуба «Бегом от инфаркта» в Новой Зеландии или общества «Бегайте на здоровье» в ГДР. Скептики, разумеется, кяк всегда, начеку: не лед тронулся, а люд тронулся! Не торопитесь, мол, сверкать пятками по стопам Ахиллеса, а вдруг это «рысцой за инфарктом»?
Рутинеры упрямы, но факты упрямей. Даже на людях, перенесших инфаркт миокарда, благотворно сказывается подвижность, более того, интенсивная тренировка. Смертность среди них ниже, чем среди «сердечников», чурающихся «тяжелых» физических нагрузок.
Дискуссии продолжаются. «Бега» тоже. Конечно, выбор «аллюра» требует индивидуального подхода, врачебного контроля. Но пешей ли ходьбой, резвой ли рысью или еще каким манером шаг от гипокинезии к подвижности, от гиподинамии к физкультуре должен быть сделан каждым из нас. На этом пути, без сомнения, удастся сократить разрыв в долговечности между мужчинами и женщинами.
Итак, недостаток мышечных нагрузок призвана компенсировать физкультура, но какая? Не жалкая пародия на нее — необременительная утренняя зарядка, да и то с перерывами на уик-энды, праздники, отпуска. Врачи говорят о необходимости интенсивно тренировать организм всю жизнь. Без особой боязни «переутомиться» — вопреки традиционным советам медиков-перестраховщиков «не перенапрягаться», «щадить сердце» и т. п. Не труся перед сквозняками, стужей, зноем, ливнем, сыростью и так далее — вопреки стародедовскому правилу «береженого бог бережет», ибо ложная сверхосторожность, которая легче дается, чем закаливание, оборачивается гибельной неподготовленностью к капризам погоды, перемене климата, всяким неожиданным случайностям.
И тут возникает вопрос меры. Если рекомендуются большие нагрузки, чем считалось допустимым еще недавно, то где новая граница между «недо» и «пере»?
Медицина искони занималась проблемами больного, а не здорового человека. Между тем для большинства недуг, недомогание — явление, как правило, эпизодическое (по крайности-до поры до времени, пока не произошел «полом», как говорил академик И. Павлов). И естественно, сейчас все внимательнее изучается именно это основное состояние — нормальное, не патологическое. Притом речь идет о норме активности, а не покоя, как прежде. Постепенно все четче вырисовываются подлинные физиологические возможности организма, его жизненные ресурсы, которые, уже видно, значительней, чем считалось раньше.
Кое-что сделано, но еще больше предстоит сделать. И здесь трудно переоценить значение демографии — и общей, и в особенности медицинской. Показатели жизнестойкости, которыми она оперирует, могут оказаться здесь куда важнее, чем характеристики заболеваемости (тем более просто «обращаемости»), которыми располагает медицина. Красноречивы не только величины средней продолжительности предстоящей жизни для разных групп населения, но и вероятности умереть, которые легко вычислить для каждого возраста и пола, для спортсменов и для забывших даже о физкультуре, для иждивенцев и работников, для занимающихся умственным или физическим трудом, для любой профессии.
— А может, и вправду все это лишь бег на месте, суета сует и всяческая суета без толку? Не все же впадают в пессимизм с бухты-барахты! Есть, наверное, свои основания для этого, если образованнейшие люди говорят: человек делает все, чтобы удлинить жизнь, а цивилизация наоборот — все, чтобы укоротить ее; он затрачивает все большие усилия, но и прогресс все изобретательней сводит их на нет. Погоня за миражем…
— Ба, знакомые все лица! Человек и «эта злодейка цивилизация», его же собственная дочь, ставшая для него хуже мачехи. Что за комиссия, создатель! Послушать иных западных социологов, так тут и там сплошное «горе от ума», зло от блага — от научно-технического прогресса. Но демографы вправе возразить: «Послушай… знай же меру!»
70–80-е годы XVIII века… Вся Европа, передовая и менее передовая, рукоплещет графу Калиостро. Особый фурор ждет его в странах, давно уже вступивших в «эпоху просветительства». Еще бы, есть чему дивиться: ему ведь стукнуло 2000 лет, притом невесть когда! По сведениям из первых рук. Судя по столь же авторитетном первоисточникам — его собственным свидетельствам, он лично знавал Александра Македонского, не говоря уж об Иисусе Христе, коего распинали на его, графа, глазах. Ну а то, что он выглядит подозрительно моложаво, не должно смущать просвещенную публику: ведь он, «великий Кофта всех восточных и западных частей света», не мог не овладеть рецептурой «эликсира молодости» (дабы оным заодно и приторговывать с хорошими барышами)…
Да, это был неслыханный рекорд долголетия.
Что там библейский Мафусаил! Популярный патриарх отошел в мир иной всего на 969-м году жизни (и порукой тому всегда был непререкаемый авторитет священного писания). А великий Кофта вел счет сразу уж на тысячелетия.
И встречал понимание. У образованнейших современников! Даже великий Гёте не сразу разглядел, что за птица Кофта. Но уж кто должен был тотчас раскусить «самого бессмертного» из очковтирателей, так это, конечно, Лафатер, подаривший миру труд с уймой неопровержимых доказательств, что по внешности человека можно безошибочно судить о потаеннейших внутренностях — таких, как душа, характер. И что же? Великий физиогномист пришел, увидел… и уверовал в великого афериста. Но если бы только такие, как он, и иже с ними!
Массовую веру в таких вот «сверхдолгожителей» веками поддерживала посвященная им литература, оставленная «очевидцами», к тому же весьма уважаемыми людьми, светочами, так сказать, мысли. А чтобы убедить иного Фому неверующего, всегда была под рукой веская, как дубинка, аргументация из источника, не подлежавшего ни малейшим сомнениям, — из Библии. Ибо сказано: «Дней Адама по рождении им Сифа было восемьсот лет, и родил он сынов и дочерей… По рождении Еноса Сиф жил восемьсот семь лет и родил сынов и дочерей…» И т. д. в том же духе.
Вы смеетесь, а иные из наших современников всерьез поговаривают о «безвозвратно минувшем золотом веке», кляня на чем свет стоит «эту злодейку цивилизацию», которая-де укорачивает жизнь человеческую. Вы думаете, они апеллируют к Книге Бытия или к «Великому Кофте» Гёте? Ну зачем же! В ход пускается «тяжелая артиллерия» из самого надежного арсенала.
Посмотрите, говорят нам, как с прогрессом науки снижались временные границы человеческого бытия. 600 лет, ни много ни мало — такие цифры называл немецкий естествоиспытатель Парацельс (1493–1541). Его коллега и соотечественник Гуфеланд (1762–1836) — уже 200 лет. Русский микробиолог Мечников (1845–1916) — 150–160 лет. Советский физиолог Павлов (1849–1936) — не менее 100 лет, то есть говорил уже не о верхнем, а только о нижнем уровне.
Но что же изменялось в действительности? Не сами пределы, а их теоретические оценки, которые становились все реальнее, все обоснованней. И тем точнее, чем достовернее были исходные данные. А те, особенно давние, оставляли желать много лучшего.
В известном труде X. Гуфеланда «Искусство продлить человеческую жизнь» (Берлин, 1796) говорится, что дольше всех жил английский рыбак Генри Дженкинс, умерший якобы в 169 лет. Приводятся убедительные на первый взгляд ссылки на материалы судебного дела. «Документально установленный факт»? Но неспроста югославский исследователь Мирко Грмек, доктор медицины, автор недавно вышедшей книги «Геронтология, учение о старости и долголетии», полагает, что это скорее всего результат путаницы: в одной биографии слились сведения о двух однофамильцах (скажем, об отце и сыне).