Страница 22 из 48
Первые пахотные орудия появились, вероятно, 5–6 тысяч лет назад. С этого момента и до наших дней плуг — главный инструмент воздействия на почву, а через нее и на природу вообще. Несмотря на столь скромные и узкие первоначальные задачи, которые стояли перед древним пахотным орудием, воздействие его на почву неожиданно для человека оказалось настолько же разносторонним и многообразным, насколько разнообразны почвы земного шара.
В то же время плуг и одно из наиболее своеобразных орудий, созданных людьми.
Наверное, очень немногие видели соху вне музея. Мне повезло — я видел ее «в действии».
В то время я был еще очень молодым научным сотрудником одного довольно старого и солидного научного учреждения. В наши функции (мои и учреждения) входило создание очень современных, очень совершенных и очень автоматизированных машин для сельского хозяйства. И вот мы катим по Минскому шоссе с испытаний именно такого сорта машин. До хрипоты спорим, обильно пересыпая доказательства входящими в моду учеными словечками типа «математическое ожидание», «корреляционная связь», «устойчивость процесса»… Уже за дальними лесками показалась верхушка только что отстроенного нового здания Московского университета… а у дороги, как в былине, оратай орет сохою… Это не было иллюстрацией к тривиальному кадру «Старое и новое» или «Кто кого», снятому по дороге на смычку Восточной магистрали («Золотой теленок», М., 1959 г., стр. 580). Все мы уже немало поездили по стране, но «действующую соху» видели впервые. Вероятно, и водитель тоже, так как затормозил без команды.
Он много рассказал нам, этот дед. И почти ничего не смог объяснить. Мы узнали, например, что двоить (то есть пахать вторично по уже вспаханному полю) под картошку лучше всего сохой, что она очень легка в ходу и очень тяжела в управлении, что лучшего орудия в мире вообще нет и что тем не менее «от сохи не будешь богат, а будешь горбат».
Второй случай произошел в Библиотеке имени В. И. Ленина. Роясь в картотеке, я наткнулся на карточку с заинтриговавшим меня названием книги. Издана она была в 1912 году неким Рихардом Браунгартом и называлась весьма претенциозно: «Прародина сельского хозяйства всех индогерманских народов». Во введении автор писал: «Земледелие и сельскохозяйственное производство любой страны в значительной степени носят отпечаток присущего этой стране климата, почвы, условий произрастания растений. Почвообрабатывающие орудия, напротив, меньше зависят от этих факторов, чем от проявлений народного духа».
Итак, таинственному народному духу славян приписывается то обстоятельство, что у сохи два лемеха, что соха — соха, а не, скажем, плуг Гесиода. Последний — проявление специфического духа Эллады… Дальше пошли сентенции уже в полном соответствии с духом великодержавного пруссачества — предтечи национал-социализма. Так оказывается, что именно древние германцы принесли диким славянским племенам земледельческую культуру, а вместе с ней и… соху; точно так же известный украинский плуг — тоже немецкое изобретение. И вообще достаточно лихому профессору обнаружить, к примеру, сходные рукоятки на иранском плуге и немецком Pflüge, как тут же объявляется доказанным факт заимствования оного персами у германцев.
Однако стоит ли спорить? Уж больно очевидно натянутыми кажутся все эти разглагольствования о приоритете, да и так ли уж нужен этот последний — авторское свидетельство на орудие, которому «стукнуло» лет этак несколько тысяч. Патента на него не возьмешь, тем более лицензии. Оказывается, стоит.
Первое техническое руководство — пособие для производства и эксплуатации плугов — было издано довольно давно: более 2 тысяч лет назад. Принадлежало оно перу древнегреческого поэта Гесиода и было написано строгим гомеровским гекзаметром:
Орудие, о котором заботится вдохновенный поэт, как видно, было основательным сооружением. По крайней мере, служило оно долго — не один сезон, а пока «не источат черви». Несмотря на всю обстоятельность цитированного руководства, современные историки до сих пор спорят о том, как выглядел плуг Гесиода. К единому мнению так и не пришли. Но, по всей вероятности, он сильно напоминал плуг, изображенный на одной чернофигурной вазе, относящейся примерно к шестому столетию до н. э.
С мотыгой это орудие имеет уже довольно отдаленное сходство в отличие от ранее описанного древнеегипетского рала. Прежде всего в нем мы замечаем горизонтальный полоз — ту самую рассоху, которую Гесиод рекомендовал делать из дуба. На передний ее конец надевался бронзовый или железный лемех. Впрочем, наиболее старые образцы могли, вероятно, обходиться и без металла: заостренная дубовая рассоха обладала немалой крепостью и износостойкостью.
Над передней частью рассохи проходит искривленный сук. Именно эту деталь (скрепу, позднее названную грядилем) поэт и рекомендовал неустанно искать в разных местах. Внизу она крепится к рассохе, вверху — связана с дышлом, к которому присоединяется воловья упряжка. В заднем конце рассохи видна стойка, оканчивающаяся горизонтальной рукояткой. С ее помощью плугом управляет не слишком отягощенный одеждами пахарь. Собственно, это и все…
Да, вот еще: в месте скрепления рассохи и скрепы видно небольшое пятно. Именно о нем до сих пор до хрипоты спорят историки агрикультуры: одни говорят, что это деталь крепления, клин, другие, что это так называемые «ушки» — binaea aueres, появляющиеся несколько позднее у римского плуга. Но о спорных ушках поговорим позднее. Сейчас важно другое — что обусловило появление описанной конструкции плуга Гесиода, которая сильно отличалась от того, что сумели придумать египтяне?
Природа Греции — далеко не благословение божие. О реках, подобных Нилу, приходилось только мечтать. Да и вообще с водными источниками в Элладе дела обстояли плохо, так что об орошении нечего было и думать. А в то же время климат не баловал и большой влажностью, на дождик можно было рассчитывать главным образом в осенне-зимний период. В целом же средиземноморские субтропики позволяли обрабатывать землю с достаточным эффектом, хотя и не со столь большим, как в Египте.
Древние греки, оглядываясь назад, по всей вероятности, ощущали за собой, как и мы, огромнейшую, почти бесконечную историю, скрывавшуюся где-то во тьме веков. Во всяком случае, никаких воспоминаний о переходе, скажем, от охоты к земледелию у них не осталось: труд землепашца для эллина был таким же древнейшим, как и для современного крестьянина. Считалось, что этому занятию людей научили боги еще тогда, когда они жили среди людей. Благодетелями считали некоего мифического Триптолема или Геракла…
К эпохе Гесиода все, что можно было освоить под пашню, уже освоили. Так что не зря поэт советовал усиленно разыскивать кривые сучья: лесов оставалось маловато. Между тем все греческие почвы лесного происхождения. Так что земледелие здесь началось определенно с подсеки, хотя о ней никто из пишущих эллинов не упоминал. Дело в том, что в условиях сухого средиземноморского лета лес на заброшенных участках восстанавливался плохо. Выпаханные ретивыми землепашцами поля Эллады зарастали сухим, малосъедобным кустарником и степным бурьяном. В итоге к настоящему времени леса занимают всего 9 процентов территории Греции, между тем как под пашней находится всего 17,8 процента. Остальное — малоудобные почвы и пустоши: итог труда многих поколений легендарных эллинов. Впрочем, земельных запасов хватило надолго: почвы здесь достаточно плодородны (это не север России), так что выпахивались они медленно.