Билет в ад

— Ты должен вызвать «скорую», — перебила Орели. — И вообще, бросай это дело немедленно! Судя по твоему рассказу, ты уже в сто раз превысил свои полномочия!

— А у вас есть новости? — спросил Тома, не обращая внимания на ее слова.

Орели заколебалась. Вправе ли она скрывать от него информацию? Промолчать — означало бы защитить Тома, но в то же время и предать. К тому же он был прав: Шарли Жермон, скорее всего, грозила опасность. Большая, чем та могла бы себе представить.

— Орели?..

— Да, — нехотя ответила она и рассказала о событиях сегодняшнего утра.

79

Вдруг вспомнилось…

Ей пятнадцать лет, она только что вернулась из дома у озера, где провела полтора месяца вместе с Брижитт.

(Может быть, именно в то лето она отдалась Эргонсо в парке, окружавшем загородное поместье?..)

Итак, она вернулась в Сен-Клу. Матери не было, она не позаботилась о том, чтобы встретить дочь.

Но это не имело значения — за последние месяцы Шарли пристрастилась к кокаину. Сейчас она чувствовала себя просто отлично: бодрой, заряженной энергией на год вперед. Теперь она могла прожить этот год бок о бок с «драконом», тем более что мать сократила общение с ней (заключавшееся в основном в потоках поучений и нотаций) до минимума. Точно так же как сократила и потребление спиртного. Да, Шарли четко ощущала, что в это лето с матерью произошла какая-то кардинальная перемена.

Впрочем, это не мешало наслаждаться ее отсутствием. К тому же можно было без помех вернуть в ее комнату украшения, которые Шарли тайком у нее одолжила перед отъездом: эти украшения мать никогда не носила.

Но все это совершенно не важно…

Когда Шарли вошла в спальню матери, ей показалось, что она уже очень давно здесь не была, хотя, конечно, это была иллюзия, поскольку в последний раз она заходила сюда полтора месяца назад, накануне отъезда, как раз для того, чтобы тайком забрать из шкатулки украшения. Впрочем, содержимое этой шкатулки мать презрительно называла побрякушками — настоящие драгоценности она хранила в сейфе, код от которого был известен только ей одной.

Шарли аккуратно разложила серьги и кольца на красной шелковой подкладке и уже собиралась уходить, как вдруг ее внимание привлекла одна деталь: книги на ночном столике у изголовья кровати, в ярких разноцветных обложках. Ей стало любопытно.

Приблизившись, она рассмотрела их: на хорошей мелованной бумаге были изображены какие-то таинственные рисунки и схемы, среди которых преобладали изображения звезд и планет. Названия книг были непонятными: «Раскрытие Астры», «Учение Водолея», «Время и Пространство».

Автором всех книг был некий Джошуа Кутизи.

Что это за бред? Новый бзик матери?

Шарли пожала плечами, положила книги на место и вышла.

Все это совершенно не важно…

— Я тебя ждала, Анн Шарль. Может быть, не здесь и не сейчас. Но, учитывая недавние обстоятельства, хочу сказать, что нам суждено было встретиться именно так. Хотя изначально предполагалось, что это произойдет иначе…

Шарли оглядывала просторную гостиную, где так уютно пахло деревом, нагретым камнем, кожей… Как она здесь оказалась? И сколько времени провела? Она не помнила. Слишком сильным было потрясение от неожиданного открытия, которое вдруг резко высветило все непонятные детали недавних и давних событий — ярким, режущим, невыносимым светом. Воспоминание, от которого не осталось никакого следа и которое не всплыло из глубин памяти даже во время терапевтических сеансов в клинике «Надежда». Которое ни разу ее не посещало… вплоть до сегодняшнего дня.

— Нет, это не должно было так произойти… Но когда месье Боннэ рассказал мне, что случилось вчера, я поняла, что возникли… осложнения. Поэтому я решила приехать сюда.

Сейчас все обретало новый смысл; среди прочего и то, что мать периодически куда-то исчезала (как, например, в то лето, когда Шарли прожила полтора месяца в доме у озера), а когда возвращалась, ее манера поведения была… ну не то чтобы идеальной, но по крайней мере терпимой. Иными словами, мать становилась ко всему безразличной. Шарли вспомнила и картины в металлических рамках на стенах клиники — круги, в которых, словно цветы, распускались многолучевые заезды. Похожие рисунки были и в книгах, которые она нашла в спальне матери. Астрософия… Допамнезин… Вот почему преследователи так легко ее нашли…

…Потому что мать была их сообщницей! Если не вдохновительницей.

— Ты была в самом центре событий, Шарли, — произнесла сидящая напротив нее ухоженная пожилая женщина: волосы искусно мелированы, «сельский» наряд прост, но явно недешев, взгляд голубых глаз, устремленных на Шарли, спокоен и безмятежен.

Шарли наконец нашла в себе силы заговорить:

— Что ты сделала, мама? Что ты с намисделала?!

— Ничего! Во всем, что с тобой случилось, виновата только ты! — сурово произнесла Лиан Жермон. — Если бы ты не потеряла голову во время курса лечения, если бы ты не сбежала из клиники, ничего с тобой не случилось бы! Ты слышишь? Ничего! Хотя надо признать, что в конечном счете все обернулось во благо.

— Во благо?! Как… как ты смеешь такое говорить? Они… они похитили Давида! Твоего внука! А этот тип… Кольбер… он хотел меня изнасиловать и убить!..

— Я тебе уже сказала, что ничего этого не должно было случиться!

Голос матери теперь звучал громче и резче.

— Никогда! — добавила она. — Я не знаю, каким образом этот молодой человек вдруг оказался рядом с тобой. Однако он пользовался доверием… впрочем, неважно. Джорди был выбран для того, чтобы тебя защитить.

Лиан Жермон внимательно изучала лицо дочери, у которой был такой вид, словно ей неожиданно вонзили нож в спину.

— Ты бросилась в его объятия, не так ли? О, я была в этом уверена, — произнесла она с явным удовлетворением. — А как ты думаешь, почему ему поручили эту миссию? Мы знали его историю. Мы знали, что он не останется равнодушным, увидев, как с тобой обходится твой… тогдашний партнер.

Шарли вдруг вспомнила слова Джорди, которыми он завершил рассказ о себе: «Я часто спрашивал себя, почему именно мне доверили эту миссию. Ведь они знали, через что я прошел. Они не могли не догадываться, что я не смогу спокойно на это смотреть…»

Значит, им манипулировали, так же как и ею. Чтобы он ее защитил… Нет, не ее! Давида! Именно Давид представлял для них наибольшую ценность…

— О, дочь моя, дочь моя! — произнесла Лиан Жермон с пафосом, совершенно излишним в данных обстоятельствах. — Ты даже не понимаешь, насколько важен твой сын для нас! Для всех нас! Ты даже не знаешь, что только он, он один может спасти мир!

80

Шаги по снегу. Слабое ритмичное поскрипывание. Все ближе и ближе…

Давид еще глубже зарылся в шерстяное покрывало, чувствуя, как все внутри леденеет от страха.

Он сжался в комок, инстинктивно пытаясь вжаться в пол за водительским сиденьем, уткнувшись лицом в пыльный коврик, усеянный хлебными крошками и капельками от растаявшего снега. Он весь дрожал — прежде всего от страха, но еще и от холода. Он знал, что происходит, и не хотел, чтобы онадогадалась о его присутствии. На всякий случай он даже вынул ключи зажигания и выключил печку. Лежа на полу, он чувствовал, как тянет холодом из-под дверцы.

Шаги все приближались. Они казались ему невероятно медленными и тяжелыми. Это была настоящая пытка.

Вот они еще немного приблизились… и остановились.

Теперь она была всего в нескольких метрах.

Шаг… другой… и последний.

Тишина. Глубокая, бесконечная тишина.

Сопротивляться было невозможно. Он знал, что произойдет, но все равно не мог ничего сделать, чтобы этого избежать. Потому что нельзя избежать будущего — это он четко усвоил после сна, в котором увидел выигрышные номера лотереи.

Кончиком пальца, очень осторожно, он сдвинул покрывало буквально на миллиметр и попытался разглядеть в образовавшуюся узенькую щелку что-нибудь за окном. И тогда он ее увидел. Она стояла у самого окна, слегка наклонившись, и пристально вглядывалась вглубь салона. Она была точь-в-точь такой же, как в его ночных кошмарах и «воспоминаниях» наяву. Нет, даже хуже! Она оказалась гораздо выше, а ее лицо, обрамленное пышным меховым воротником… о, воистину оно было нечеловеческим!