Страница 62 из 71
Но бежать было бесполезно, машина уехала.
— Вот гадина! — воскликнул я.
— Аллах, помоги ему врезаться в дерево, — взмолился Камаль.
— Не говори так, я не хочу, чтобы машина разбилась.
— Вы ее больше не увидите, — сказал Камаль. — К вечеру ее разберут в Мекнесе и продадут на запчасти.
Мы сидели на обочине, не веря тому, что с нами случилось, и ждали, сами не зная чего. Камаль не говорил ничего вслух, но я чувствовал, что в душе он проклинает меня за покупку этих ящериц. Ведь все случилось из-за них.
— Бедные ящерицы, бедный старик, — сказал я, как бы извиняясь.
— К черту ящериц, и чтоб этот негодяй издох. И никакой он не старик. Он только притворялся старым. Он — вор.
Через пятнадцать минут мы услышали звук автомобиля, приближавшегося к нам со стороны Мекнеса. Дорога была настолько прямой, что мы увидели машину задолго до того, как она доехала до нас. Автомобиль несся очень быстро, солнечный свет отражался от крыши. Я прикрыл глаза обеими руками.
— Похоже, это — джип.
Камаль вгляделся вдаль.
— Точно, это — наш джип.
— Неужели возвращается, чтобы отобрать у нас последние рубашки?
— Позвольте мне поговорить с ним, — сказал Камаль.
Он поднял с земли камень с острыми краями и побежал в сторону остановившейся машины.
— Не бей его!
— Еще как побью!
Вор успел открыть водительскую дверцу до того, как Камаль подбежал к нему с камнем в руке. Он прокричал что-то по-арабски. Мне показалось, что незнакомец просил пощады. Камаль был вне себя от гнева. Я видел его таким и прежде. В подобные моменты он был способен на убийство. Вор прокричал что-то снова, вылез из машины и распростерся на земле. Я не понимал, что происходит. Он умолял, повторяя одни и те же слова снова и снова.
— Что он говорит?
Камаль не ответил. Он откинул камень в сторону. Было видно, что он растроган, от гнева не осталось и следа.
— Что этот тип говорит? Почему он вернулся?
Человек явно молил о милости.
— Аллах акбар! Велик Аллах! — сказал Камаль.
— Что?
— Я не могу в это поверить…
— Да в чем дело?
— Он говорит, что вернул нам машину потому, что…
— Ну?..
— Потому что если бы он так не поступил, то впредь никто бы никогда не остановился, чтобы помочь старому человеку.
В Дар Калифа приступили к сооружению фонтана. Из Феса прибыл грузовик с корзинами квадратной керамической плитки. Плитка была синей и белой, красной и зеленой, желтой и бирюзовой, оранжевой и черной. Двое зеллиджи,резчиков плитки, сложили ее на мягкие, набитые хлопком подушки. Оба были спокойны и сосредоточенны. Подобные им люди способны провести вечность в размышлениях. Подмастерье вынес первую корзину с плиткой во двор и начал размечать плитку по формам мозаики. Для этого он использовал острую бамбуковую палочку, которую окунал в самодельную белую краску. На одном керамическом квадрате умещалось несколько форм. После чего плитка передавалась зеллиджи,который вырезал ее. Необходимо было сделать две тысячи мозаичных кусочков только для одного центрального медальона, а для всего фонтана требовалось вдвое больше. И каждый кусочек должен был быть вырезан здесь, на месте. Азиз сказал, что на подготовку мозаики уйдет месяц. Сначала я подумал, что времени на это потребуется гораздо больше. Но когда увидел, как мастер выстукивал своим молоточком, у меня появилась надежда. Формы мозаичных кусочков были разнообразны: от простых квадратиков и полосок до извилистых загогулин, ромбов, трапеций и восьмиугольных звезд. Каждая мозаичная форма имела свое название: острые пирамидки именовались квандил,плавные волнистые полоски — дардж,треугольники — талия,а восьмигранники, как сказал мне зеллиджи,назывались кура.
Марокканская мозаика значительно отличается от своей западной родственницы, которая делается из стекла. И если стеклянные фрагменты западной мозаики имеют одинаковую окраску, то марокканская мозаика — керамическая, и цвет несет только глазурь, являющаяся верхним слоем. Резать керамику гораздо сложнее, чем стекло, которое трескается по прямой линии. Приложенные кромка к кромке кусочки керамики зеллиджподходят друг к другу так плотно, что между ними нет места для цемента. Поэтому мозаику кладут на штукатурку, при этом нижнюю кромку режут под углом, чтобы она лучше держалась.
Через несколько дней после нашего возвращения из Мекнеса я проходил мимо магазина, торговавшего бразильским кофе. Это было в пятницу утром, и на улицах было необычайно оживленно, ярко светило весеннее солнце. Я заметил через окно сидящего старика. Он был закутан в синтетическое одеяло. Глаза его были закрыты. Я открыл дверь, вошел и поздоровался с продавщицей. Она спросила, понравился ли мне кофе. Когда я похвалил его, она обрадовалась.
— Вы из тех, кому нравятся хорошие вещи, — сказала она, — это видно по вашим ботинкам.
Я посмотрел на свои ноги, обутые в пару старых черных ботинок.
— Они начищены до блеска, — пояснила женщина, — рот и ноги далеко друг от друга, но у них одинаково хороший вкус.
Я показал рукой на спящего старика.
— Это ваш дедушка? — спросил я шепотом.
— Да, это он.
— Жаль, что он спит.
Женщина вытащила ящик из кассы и громко задвинула его назад.
Старик открыл глаза и хриплым голосом сказал:
— Надия, сколько?
— Садитесь рядом с ним. Я принесу вам чашечку «Бурбон Сантос».
Я пристроился рядом со стариком, а большая серебристо-серая кошка прыгнула мне на колени. Старик смотрел на улицу.
— Вам нравится бразильский кофе? — спросил я.
— Он самый лучший.
Старик улыбнулся, кивнул и протер очки полой рубашки.
— Моему дедушке бразильский кофе тоже нравился, — добавил я. — Он приезжал за ним в Касабланку раз в месяц.
— Он был родом из Феса?
— Нет, он был афганцем.
Старик передвинул очки на нос и наклонился вперед.
— Когда-то я знавал одного афганца, — тихо сказал он. — Он жил в Танжере.
Я затаил дыхание.
— Это мог быть мой дедушка.
— Тот афганец был суфием. Мудрым человеком.
— Его звали Икбал?
Старик облизал потрескавшиеся губы.
— Да, его звали именно так.
Я ничего не сказал и ничем не выдал своих чувств, но внутри меня все танцевало.
— Он приезжал в несколько недель раз, — медленно произнес старик. — А потом вдруг перестал.
— Его сбил грузовик с кока-колой, — сказал я.
Было видно, что старый продавец кофе расстроился. Он снял очки и вытер пот со лба.
— Хусейну было одиноко без него.
— А кто такой Хусейн?
— Из-за него ваш дедушка и приезжал в Касабланку.
Сторожа не выразили радости по поводу того, что нам привезли кедровые доски. Они выстроились в шеренгу и велели водителю грузовика возвращаться в Азру. Он бы так и поступил, не случись мне возвратиться к этому времени домой.
— Что здесь происходит?
— Этот человек привез кедровые доски из Азру, — сердито сказал Медведь.
— Великолепно, давайте завезем их во двор.
— Это нельзя делать! — воскликнул Хамза.
— Почему?
— Потому что на кедре лежит проклятие. Его облюбовали джинны!
— Не все же кедровые деревья на свете, — возразил я.
Осман показал на небо и многозначительно сказал:
— Именно что все.
Я с большим почтением отношусь к местному фольклору, но всему есть предел. Сторожа зашли дальше дозволенного. Они управляли домом с помощью страха, который сами же и нагнали.
Я устал от их разглагольствований насчет того, кто проклят, а кто нет, указаний, как и что делать и кому можно доверять. Я оттолкнул сторожей и дал сигнал водителю лесовоза разгружать доски.
— Вы пожалеете об этом, — с угрозой в голосе сказал Хамза.
Хичам-филателист три недели не вставал с постели. Я вызвал ему врача. Он пришлепал в лачугу по трущобной грязи по колено, послушал, как бьется у старика сердце, заглянул ему в горло и сказал, что Хичам болен опасной формой гриппа и ему нужно лежать под одеялом, отдыхать и никого у себя не принимать.