Страница 5 из 71
— Я не закончил! — попытался я прояснить ситуацию.
— Это очень опасно, — ответил Хамза.
— Мне не сдержаться. Это от меня не зависит.
— Вы не ведаете, что творите! — в ужасе воскликнул сторож.
От нашей возни проснулся малыш. Потом Рашана прикрикнула, чтобы мы успокоились. Я собрал все силы в кулак и вытолкнул сторожа из туалета. Он удалился в сад, бормоча проклятья.
Я проснулся от того, что Ариана, подняв мои веки, заглянула мне в глаза. Солнечный свет струился сквозь маленькие оконца. На карнизах щебетали птицы, а в воздухе витал запах свежего хлеба, без сомнения доносившийся с прилавков в местных трущобах. Спальня погрузилась в блаженство. «Вот она и началась, — подумал я, — наша новая жизнь».
Наши сторожа были убеждены, что все дело в близости Дома Калифа к мечети. Не будь ее, по их мнению, в эту первую ночь нам пришлось бы туго. Имам, призывающий правоверных к молитве, рассматривался ими как мощный очищающий фактор сам по себе — мы, считай, пять раз в день получали благословение Аллаха.
Мы прибыли в Марокко испорченные западной британской культурой, с параноидальной психикой, разбитые физически и уставшие от работы. На Западе нами движет экстремальная форма вины — если ты не работаешь как вол, то тебя считают ленивым. Однако в Марокко дела обстоят совсем по-другому. Мантия уравновешенного комфорта покрывает человеческую жизнь даже здесь, в Касабланке, самом деятельном из всех городов Северной Африки. Я понял, что люди тут суетятся только тогда, когда это действительно необходимо, а не потому, что они знают, что кто-то за ними наблюдает.
Первые дни прошли спокойно. Мы купили все необходимое для повседневной жизни, ели готовую пищу на заросшей травой лужайке и приступили к исследованию дома. Ариане нравилось идти впереди всех, она искала в птичьих гнездах, свитых в бесконечных комнатах, невысиженные яйца или гонялась за мышами. Мы узнавали, пробираясь через многочисленные предметы, оставленные предыдущими хозяевами, куда ведет каждый из коридоров, какая комната скрывается за какой дверью. Однако о ремонте пока даже речи не заходило, настолько трудно было поверить в то, что дом принадлежал нам.
Дар Калифа расположен в конце большого прямоугольного участка. Фасадом он выходит на плавательный бассейн, сады, конюшню и несколько небольших зданий. Дом строился в несколько этапов. Справа расположен самый старый сад с банановыми деревьями и высокими пальмами. Гостиные, кухни, столовая, холл и еще два дальних сада вдобавок находятся с левой стороны, рядом с гаражами. Теннисный корт с раздевалками еще дальше, там же колодец и помещения для слуг. На втором этаже — спальни и огромная крытая терраса. С левой стороны дома — более поздняя пристройка с двумя дополнительными спальнями и комнатами для важных гостей над ними.
С самого начала сторожа относились к нам дружелюбно, но держали дистанцию. Казалось, им нелегко было пережить тот факт, что люди вновь заселились в Дом Калифа. Они наблюдали за нами, выглядывая из-за стены или кустов, и моментально прятались, когда мы поворачивались к ним лицом. Меня удивляло, что все те десять лет, пока дом стоял пустой, сторожа ютились в конюшне. Они никогда не открывали дом для того, чтобы насладиться его просторными помещениями, а делали это только в исключительных случаях. Я предположил, что сторожа боялись встретиться с джиннами.
Нам удалось сделать так, чтобы хоть какие-то лампочки загорелись, и мы вылизали спальню до блеска. Рашана повесила собственноручно сшитые занавески, а я отчистил десятилетний слой плесени с унитаза. Когда Хамза увидел, как я, стоя на четвереньках, оттираю горшок зубной щеткой, он изменился в лице.
— Там нет никаких джиннов, по крайней мере сейчас, — сказал я.
Сторож медленно покачал пальцем и сердито заметил:
— Они этого не любят. Джинны не любят, когда их беспокоят.
Я не ответил и отправился покупать садовые пластиковые стулья, поскольку у нас не было никакой мебели. Позже, вернувшись домой, я пошел в туалет. К моему удивлению, унитаз был полон какой-то субстанции, очень походившей на кухонные помои. Я спросил Ариану, не вырвало ли ее.
— Нет, баба, — просто ответила она.
Я вышел на палящее солнце. Сторожей не было видно. Я стал выкрикивать их имена. Никакого ответа. Я неторопливо отправился к конюшне, находившейся в одном из углов сада за пышно цветущими розовыми бугенвиллеями. До меня донесся звук бегущих ног и закрывающейся двери, но я никого не увидел. Все двери в конюшню были плотно закрыты. Я попытался открыть их, для чего понадобилась немалая сила. Наконец четвертая дверь поддалась. Я открыл ее до конца.
Внутри я увидел Хамзу, сидевшего с кучкой серого асбеста на бочке с краской. С него катился пот, будто он только что пробежал приличную дистанцию. Я поинтересовался, не знает ли он, почему туалет забит объедками тушеной курицы. Сторож уставился на меня, продолжая что-то делать с асбестом.
— Джиннам не нравится то, что происходит, — сказал он, — а когда джиннам что-то не нравится, они сердятся.
Я готов был задать еще один вопрос, но тут с лужайки донесся крик Арианы, и я побежал туда, чтобы узнать, в чем дело. Дочка сидела под плодовым деревом, закрыв глаза ладошками, и горько рыдала. У нее над головой, на одной из нижних веток дерева, на шнурке висела дохлая кошка. Я снял ее и позвал Хамзу.
— Что это такое?
Сторож нахмурил брови.
— Это плохо.
— Я знаю, что это плохо. Меня интересует, чья это работа?
Хамза затряс головой, подобрал кошку и унес ее.
На третий день нашего пребывания в Касабланке через друга моего друга я познакомился с французским дипломатом по имени Франсуа. Он вместе с семьей жил в просторной квартире и работал во французском консульстве. Я стал расспрашивать Франсуа о Марокко, ожидая услышать хвалебную речь — все же он прожил в Касабланке десять лет. Однако обескураженно наткнулся на холодный взгляд его темно-синих глаз.
— Эта страна — бомба замедленного действия, — заявил француз, изображая взрыв взмахом рук. — И вдобавок это кладбище карьер. Поработай здесь, и больше нигде работать не сможешь!
Я спросил его мнение о марокканцах.
— Не верь никому, — резко ответил он. — Уволь десять человек, первыми попавших в твой офис, и управляй с помощью железного кулака!
— Но Касабланка кажется такой европейской.
— Ха! — рассмеялся Франсуа. — Действительно, Европа близко, но не повторяй моей ошибки.
— Какой ошибки?
— Ни на минуту не позволяй себе думать о марокканцах как о европейцах. Они могут одеваться по последней парижской моде, но по своей ментальности это восточные люди.
Франсуа постучал пальцем по виску.
— Здесь у них — арабские сказки, ну просто «Тысяча и одна ночь».
Я поведал ему историю с туалетом и джиннами.
— Ясное дело, — сказал француз, — здесь каждый верит в это… как и в Аладдина, Синдбада и Али-Бабу. И угадай почему? Да потому что о джиннах написано в Коране. Вот так. При любой попытке что-нибудь сделать, натыкаешься на стену суеверий. Хочешь не замечать этого, стараешься представить дело так, будто ничего не случилось, но не тут-то было.
— Где же выход?
Франсуа закурил сигарету «голуаз», затянулся и изрек:
— Нужно учиться сосуществовать с местными жителями; учиться понимать их культуру, чтобы плыть по этим опасным водам.
— Но как мне это сделать?
— Избегай самого очевидного решения, — ответил он.
Вернувшись домой, я обнаружил, что сторожа сгрудились вокруг унитаза, взывая к спрятавшимся там джиннам. Рашана сказала, что они не пустили ее туда и угрожали вообще запереть дверь, если мы будем продолжать мешать им. Жена выглядела очень усталой и заявила, что переедет в гостиницу, если я не приведу в чувство своих работников.
Я вывел всех троих сторожей в коридор. Они выстроились в шеренгу, поприветствовали меня и уперлись глазами в пол.