Запретная страсть

Теперь ей стало понятно, почему женщины так легко сходят со стези добродетели на стезю порока. Элизу словно молнией ударило: какая же она наивная дурочка, ведь она запросила с Хартвуда всего сорок пять фунтов! Как же невысоко, оказывается, она ценила свою собственную добродетель! Нет ничего удивительного в том, что он все время улыбался, пока она торговалась с ним. Внезапно ее охватил приступ горячей благодарности: он не извлек выгоды из ее неопытности и не соблазнил ее и не сделал своей любовницей за такую ничтожную сумму денег. Смогла бы она уважать мужчину, который воспользовался бы ее наивностью? Да никогда в жизни!

После того как лорд Хартвуд во всеуслышание объявил цену ожерелья, шум от разговоров за столом заметно усилился, но леди Хартвуд попыталась тут же его притушить.

— У Эдварда всегда была склонность к преувеличениям и экстравагантности, — вызывающе бросила она. — Бедный Джеймс утешал меня, уверяя, что с возрастом это пройдет. Увы, Джеймс ошибался, и все из-за своей доброты. Он никак не хотел замечать недостатков младшего брата.

— О да, бедняга Джеймс был наивным простачком. — Хартвуд поспешил нанести ответный дар. — Мама, неужели вы забыли о том, кто именно познакомил меня с ювелирами «Рэнделл и Бридж»? Именно Джеймс, и никто иной. Они были его, так сказать, поставщиками драгоценностей. Неужели вы не помните те украшения из рубинов, которые он подарил своей жене? Они были из этого ювелирного магазина. Постойте…

Хартвуд намеренно выдержал паузу, словно что-то вспоминая.

— Нет, я ошибся. Рубины он подарил не жене, а своей любовнице.

Лорд Лайтнинг нанес неотразимый удар. Леди Хартвуд всю передернуло от неприкрытого ехидства сына. Элизе стало неловко, и она из деликатности отвела взгляд в сторону. Но, в тот же миг вспомнив о том, что здесь она грубая и невоспитанная любовница, вскинула голову и с наглым и дерзким видом уставилась в лицо леди Хартвуд. Элиза не отводила глаз до тех пор, пока хозяйка дома, поморщившись, не отвернулась в другую сторону.

Если поначалу Элиза смущалась вести себя так бесцеремонно, то теперь, к собственному стыду, не могла не признаться, что такая манера поведения не лишена прелести. Более того, к своему ужасу, она видела, как все правила приличия, умение владеть собой и сдерживать чувства, так старательно прививаемые ей тетушкой с детства, куда-то уходили и уже казались чем-то пустым и лишним. А впереди ее поджидали целых две недели, в течение которых она могла быть легкомысленной, нахальной и вульгарной, совсем не такой, какой она была раньше. Теперь не надо было следить за собой, она вольна и свободна как в своих желаниях, так и в поступках.

Впрочем: совсем терять голову не стоило, и Элиза помнила об этом. Надо было все-таки держать себя в известных пределах: во-первых, чтобы не поддаться обаянию Хартвуда и не увлечься им, а во-вторых, блестящая, полная удовольствий новая жизнь через две недели должна была закончиться. А что потом? Потом она опять должна была стать добропорядочной женщиной и вернуться к прежнему, серенькому существованию.

Для того чтобы отвлечься от грустных мыслей, Элиза с удвоенным рвением принялась за еду. Перед ней лежало рыбное блюдо — нечто невиданное и чудесное. Она аккуратно отрезала ножом для рыбы кусочек и, смакуя, принялась его жевать. Как вдруг ее взгляд столкнулся со взглядом Хартвуда, в котором явственно проглядывалось неодобрение.

Очевидно, она что-то сделала неправильно. Но что? Тетушка Селестина была очень строга к правилам этикета и умению вести себя за столом. Как вдруг Элизу осенило! Она немедленно переложила нож в левую руку, подцепила ножом несколько бобов из соуса и, придерживая их пальцами правой руки, поднесла нож прямо к губам. Миг — и бобы с ножа попали прямо в рот. Но на этом представление не закончилось. Элиза принялась с притворным удовольствием облизывать соус с пальцев.

Лицо Хартвуда расплылось в широкой довольной улыбке. На лицах одних гостей тоже виднелись улыбки, но ироничные, другие же брезгливо морщились. Подобное неумение держать себя за столом без всяких слов говорило о ее низком, плебейском происхождении, оно сразу углубляло пропасть между ними и пусть прекрасной, но явно не принадлежавшей к их кругу женщиной.

Элиза с удвоенным пылом принялась играть роль вульгарной девки: громко чавкала, сопела, вытирала губы ладонью, короче говоря, старалась, как могла. Вместе с тем ее не покидало ощущение, что пара недоверчивых серых глаз матери, так отличающихся от чутких, карих глаз ее сына, все время пытливо следила за ней. Элиза поежилась. В отличие от всех других гостей, которых легко удалось ввести в заблуждение, леди Хартвуд, по-видимому, что-то заподозрила.

Обед близился к концу, как вдруг в двери зала возникла фигура запоздавшей гостьи. Ее появление вызвало волнение и шум среди всех, кто присутствовал на обеде. Хартвуд быстро подошел к вошедшей даме и, поклонившись, провел ее к столу.

— Матушка, — вкрадчиво произнес он, — думаю, вы должны помнить старых друзей, сколько бы времени ни прошло с последней встречи. Вы, конечно, узнаете миссис Этуотер.

Элиза вспомнила: это была любовница отца, та самая, которой он подарил ожерелье, бывшее сейчас на Элизе и некогда приведшее семейство Хартвудов к разорению.

Хартвуд усадил миссис Этуотер на свободное место рядом с Элизой. Леди Хартвуд сидела неподвижно как каменная статуя, ее негодование выдавали блестящие глаза, быстро перебегавшие от лица сына к лицу любовницы ее мужа. Она словно отказывалась верить в чудовищность происходящего.

Разглядывая миссис Этуотер, Элиза никак не могла поверить в то, чтобы женщина с довольно заурядной внешностью могла сыграть такую роковую роль в судьбе лорда Хартвуда и всей его семьи. Миссис Этуотер мало походила на блестящую любовницу, Элизе она больше напоминала одну из деревенских женщин, которая приходила к тетушке, чтобы убраться в ее доме. Но, приглядевшись повнимательнее, Элиза заметила следы былой красоты, погубившей лорда Хартвуда.

Лорд Лайтнинг повернулся к даме, сидевшей рядом с его матерью:

— Леди Гермиона, позвольте представить вам мою добрую приятельницу, миссис Этуотер. Думаю, что миссис Этуотер была знакома с вашим бывшим мужем до того, как вы развелись с ним.

Жидкий смешок леди Гермионы быстро перешел в истеричный.

Дородный мужчина в парике адвоката откашлялся, явно собираясь что-то сказать, чтобы осадить слегка зарвавшегося Хартвуда, но последний не позволил ему это сделать.

— Миссис Этуотер, — почтительно произнес Хартвуд, — позвольте познакомить вас с моей близкой подругой, мисс Элизой Фаррел. Как можете видеть, я, как и мой отец, являюсь верным поклонником и ценителем женской красоты. — Хартвуд повернулся к Элизе: — Некогда миссис Этуотер считалась одной из самых прекрасных женщин в Брайтоне, она обладала тонким вкусом, особенно по части драгоценностей. Одно время поговаривали, что сама любовница регента миссис Фитцгерберт — с ней регент состоял в тайном браке — очень ревновала регента к миссис Этуотер, поскольку тот был весьма неравнодушен к ней. Хотя миссис Фитцгерберт не стоило так волноваться. Миссис Этуотер была на редкость привязана к моему отцу. Такая верность — вещь удивительная для женщин, отличающихся, как известно, ветреностью и непостоянством. — Он опять повернулся к новой гостье: — А как вы находите теперешний Брайтон, миссис Этуотер? Наверное, он сильно изменился, ведь с тех пор немало иолы утекло.

Миссис Этуотер согласно закивала, хотя в ее лице чувствовалось скрытое волнение. Точно такое же напряжение выражало и лицо леди Хартвуд.

— Ваша милость, я сейчас редко куда-нибудь выхожу. Я уже стара, а мир довольно сильно переменился, он уже не тот, какой был во времена моей юности. Впрочем, наша с вами встреча пробуждает в моей памяти былые воспоминания. В те далекие времена в моде было устраивать балы, а также ездить в фаэтонах вместе с кавалерами. Иногда мне кажется, что это было только вчера. — Миссис Этуотер вдруг запнулась, она наконец-то заметила хорошо знакомое ей ожерелье на Элизе. — О Боже, я не надеялась опять увидеть это чудо! Я так любила вашего отца, а это был его подарок. Ожерелье — это все, что у меня осталось после него. Но Чарлзу нужны были деньги для поездки в Америку, а содержание пансиона совсем не выгодное дело, так что мне пришлось расстаться с ожерельем.