Страница 3 из 12
Уходите. Убирайтесь! Дайте воздуха и свободы, хотя бы минуту покоя. Черт бы вас всех подрал, сволочи…
Варенька неожиданно для себя разрыдалась. Гады-гады-сволочи… Антошка-Дама-Король-королевич… сапожник-портной. Кто ты будешь такой?
На стеклянном боку шара отразилось ее лицо, искаженное, словно маска.
Шут смеялся? Пускай. Мертвым можно.
Когда он упал, Агнешка обрадовалась. Этакое-то везение! Вот сейчас она… ничего не сделает. Рывок и еще рывок. Кровать ходуном заходила, но с места не сдвинулась. Стальной же браслет впился в руку. И чем больше Агнешка дергалась, тем сильнее впивался. Ну что это такое?!
Спокойно. У этого психа – точно в отключке, никак раненый – должны быть ключи. А значит, все просто: Агнешка дотянется до него и обыщет. Руки-то у нее длинные. И ноги. И сил хватит треклятую кровать с места сдернуть.
И вообще она, Агнешка, женщина решительная. Предприимчивая. Вот только пристегнутая к кровати намертво.
Она сползла на пол, вывернула руку, пытаясь второй до ботинок дотянуться. Чуть-чуть еще… и еще… каких-то пару сантиметриков. Плечо болит. Не вывихнуть бы… а и черт с ним, вывих потом вправить можно, а дыру в голове не залечишь.
Ну же…
Через полчаса она сдалась. Тело лежало слишком далеко. Кровать оказалась прикручена к полу. А Агнешка соответственно к кровати. Удался вечерок, ничего не скажешь… хотя какой вечерок – светает уже. В бойнице окна, за серой пленкой грязи, небо светлело, готовясь вывалить на бедную Агнешкину голову все краски рассвета. И зачем?
Глядишь, этот очнется…
Еще через полчаса в комнатушке стало почти светло. Во всяком случае, достаточно светло, чтобы Ага смогла разглядеть, куда попала. Первая мысль: на свалку. Колченогий стол на костыле-подпорке из тумбы и пары кирпичей. Серая скатерть свисала грязной тряпкой. Ваза с сухими стеблями, что топорщатся в стороны, словно стрелы из колчана. В углу, прикрытый платком, лупоглазый телевизор на трех ногах, а на нем – массивная туша граммофона. Труба валялась на подоконнике, прикрывая грязную кастрюлю с сухими останками цветов.
И на общем фоне ярко-оранжевый пол выглядел нарядным. А человек на нем… человек на нем не шевелился. Умер? Если он умер, то… то Агнешка тоже умрет. Сдохнет, пристегнутая к кровати, от голода, жажды и лопнувшего мочевого пузыря.
– Эй, ты… живой? – она прошептала вопрос, но собственный голос, отраженный стенами, показался очень громким.
Человек не шевельнулся.
– Эй! – позвала она чуть громче.
Тишина. Лежит. Руки к животу прижал, лицом в грязный пол уткнулся. Очки свалились, ловят скудный свет, пускают по стене солнечных зайчиков.
– Эй! Кто-нибудь! Помогите!
Шея у него длинная, с четырьмя продольными царапинами. А волосы светлые-светлые, почти белые, но слиплись на виске.
– Помогите! – Агнешка заорала во весь голос. Бесполезно. Дом-то в стороне стоит. И деревня, через которую крались ночью, мертвой выглядела. А значит, никто ее не услышит, никто не спасет…
Стоп. Вот реветь не надо. Не будет она реветь. Она себе слово дала еще в школе и держит. Просто нужно еще попытаться дотянуться до тела. Сжать зубы, забыть про боль. И добраться до трупа.
У нее почти получилось коснуться ноги. Но именно в этот миг человек заворочался, поднялся на четвереньки и, мотнув головой, как спросонья, спросил:
– Долго я?
Вот же гад!
Сознание, несмотря на слабость, было ясным. А вот тело подводило. Пока не перевязал – спасибо, бабка, запасы твои еще раз выручили внука-раздолбая, – ползал на четвереньках, локтем пытаясь зажать дыру в боку. Та вроде засохла, закупорилась кровяной коркой, но тревожить ее было страшно.
Девица следила за манипуляциями Семена пристально, как демократичная Америка за предвыборной гонкой. Молчала. Сопела. Скребла свободной рукой растертое запястье. Вовремя он ее пристегнул. Сбежала бы. И не факт, что не сбежит.
– Тебе в больницу надо, – сказала она.
Надо. Кто бы спорил. Да только в больнице про огнестрел моментом доложат. И положат. Сначала в палату, потом в камеру. А там при некоторой доле невезения и на кладбище. Ему и так подфартило: девочка-колокольчик не стала добивать.
Тварь она.
Но за что?
– И я в туалет хочу, – пленница заерзала на кровати и скрестила ноги. – Очень. Пожалуйста.
Ох, Семен, где были твои мозги ныне ночью? В огненной дыре, что возникла в боку. В слабости. В страхе, что та, другая, вернется. Или что менты заявятся и возьмут над теплым трупом.
– Ну пожалуйста!
Семен поднялся – если двигаться осторожно, то все не так и страшно. Надо попить. И поесть. Продукты он забрал, только там мало. Но в бабкиных запасах сахар должен быть. Он читал, что при кровопотере нужно есть сладкое, чтобы запас глюкозы восстановить. Правда? Нет? Какая разница.
Девица смотрит почти с ненавистью.
В туалет. В кухне ведро есть. Сойдет.
– Отвернись, – сказала она, брезгливо сморщив нос. Семен мотнул головой: еще чего, у нее на физии написано желание приложить его чем-нибудь тяжелым. И нельзя сказать, что желание это незаконно.
– Я его не убивал.
Смотреть он старался поверх ее головы.
– В меня самого стреляли. Я просто испугался, что меня посадят.
Хмыкнула. Ну да, ситуация выглядит маразматически неправдоподобной. Но на самом деле…
– Он был мужем моей любовницы, понимаешь?
Зачем рассказывать ей? Случайная величина, затесавшаяся в и без того нелепое уравнение. Семен даже имени ее не знает.
– Как тебя зовут?
А если опереться на стену, то стоять легче.
– Агнешка, – ответила девица, заправляя рубашку в джинсы, и хмуро добавила: – В честь прабабки. А тебя?
– Семен. В честь кого, не знаю, поэтому просто.
Кивнула. Медленно вытянула руки, дескать, заковывай. Но у Семена были иные планы:
– В машину. Там продукты. Принеси. Если решишь бежать, то учти – ключи от машины у меня. Стреляю я хорошо. И по движущейся мишени тоже. До ближайшего населенного пункта километров сорок, и то, если напрямик. А здешние леса – не парк. Заблудишься. И волки тут водятся.
Поверила ли? Вряд ли, Семен никогда не умел врать. Но сейчас будет возможность проверить.
– Идешь медленно, и чтобы я все время видел. Аптечку тоже захвати.
Она и вправду шла медленно, нога за ногу. И выглядела несчастной – простите, леди, рыцарь скурвился, – а в машине копалась долго. Он даже испугался, что заведет без ключа. А вернулась с массивным зеленым ящиком в руках.
– Тебя нормально перевязать надо.
– Ты врач?
– Ветеринар. Садись.
Глаза у нее синие-синие, честные, как у дитяти, готового пакость совершить. Ну нет, девочка, Семен слишком много ошибок совершил, чтобы позволить себе еще парочку.
– Погоди.
Цепь отыскалась там, где и должна была, – под столом. Один конец ее был прочно вмурован в крышку погреба, второй болтался стальным хвостом. Когда-то бабка козу на зиму брала в дом, но и для человека сгодится. Агнешка снова хмыкнула, но руку подставила, правда, левую на сей раз. Наручники защелкнулись. Семен добрел до печи, сунул ключ в банку, а ствол на полку – сюда она точно не дотянется – и пояснил:
– Если я умру, то ты тоже. Будь уверена.
Она пожала плечами и велела:
– Сюда садись.
Возилась долго. Промывала минералкой, потом ватными шариками, которые бросала на пол – разлетелись бурыми помпонами. Потом укол всадила, от которого бок онемел, а Семена снова повело. Упал бы, когда б не сильные руки, поддержавшие и опустившие на пол. Они же, вернувшись к дыре в боку, проросли в нее холодным железом. Не больно, но неприятно. Зашерудили. Подцепили чего-то – почудилось, кусок Семена. Потянули. Сунули в ладонь – твердое, мелкое, как горошина. Плеснули горячим.
– Я не убивал его! – успел сказать Семен, прежде чем снова отключиться.
Выбравшись из мастерской – да здравствует горячий воздух, подкопченный ароматами бензина и куры-гриль, – Варенька остановилась.