Табакерка Робеспьера

Робеспьер прибавил шагу, чтобы поскорее миновать кладбище.

И тут в проеме ворот показалась высокая фигура, закутанная в длинный черный плащ, с суковатым посохом в руке.

Рядом с незнакомцем шла собака – крупный черный пес с горящими, как угли, глазами.

– Остановитесь, месье! – проговорил этот незнакомец голосом глухим и сильным.

Робеспьер хотел было еще прибавить шагу – но ноги его не слушались, они словно налились свинцом. Незнакомец поравнялся с ним и остановился, не говоря ни слова.

– Не знаю, что вам угодно, месье. – Робеспьер заметно нервничал и от этого начал даже заикаться, чего с ним прежде не случалось. – Не знаю, что вам угодно, но только вы зря меня остановили. У меня нет денег, нет вообще ничего ценного...

– Да вы меня никак приняли за грабителя? – незнакомец глухо засмеялся. – Бывает же такое!

Только теперь Максимилиан осмелился поднять на него глаза – и страх его удвоился. На голову незнакомца был накинут капюшон – и под этим капюшоном не было видно ни глаз, ни рта, как будто у незнакомца вовсе отсутствовало лицо. Из-под черного капюшона на Робеспьера смотрела сама тьма, глухая и непроницаемая.

– Кто вы?! – спросил Максимилиан, чувствуя, как волосы под его париком шевелятся от страха.

– У меня много имен, – ответил тот насмешливо. – Если даже у тебя их целая вереница – Максимилиан Франсуа Мари Изидор де Робеспьер... или ты предпочитаешь не использовать эту дворянскую приставку «де», которую так любили твой дед и отец, предпочитаешь, чтобы тебя называли «гражданин Робеспьер»?

– Вы знаете мое имя? – удивленно переспросил депутат.

Страх немного отпустил его сердце.

Если этот таинственный незнакомец знает его по имени, он не может быть простым ночным грабителем... Впрочем, он и не похож на простого грабителя!

– Неужели я похож на простого грабителя? – произнес глухой голос из-под капюшона, словно незнакомец прочитал мысли Робеспьера. – Как ты полагаешь, Жан-Жак?

Эти слова явно были обращены к черному псу, и тот сердито зарычал, как бы отвечая на слова хозяина.

– Жан-Жак считает, что я ничуть не похож на вора!

– Я тоже считаю, что не похожи! – подхватил Робеспьер, мучительно стыдясь собственного дрожащего голоса, собственного страха, собственного унижения.

– А если так – отчего же ты так испуган? – не унимался незнакомец.

– Что вы, я ничуть не испуган! – возразил Робеспьер. – Однако позвольте поинтересоваться, месье, что вам угодно? Вы хотите о чем-то меня спросить?

– Тебя? Спросить? – Незнакомец, казалось, был удивлен. – Обычно мне задают вопросы, и иногда я на них отвечаю... Нет, Максимилиан, я хочу предложить тебе помощь.

– Помощь?! – Робеспьер совершенно растерялся. – Какого рода помощь вы имеете в виду? Если денежную, то я ни в чем не нуждаюсь...

– Да-да, я знаю... – В голосе незнакомца прозвучала откровенная скука. – Я знаю, что твои потребности очень скромны. Тесная комната, узкая одинокая постель, кусок хлеба, бокал скверного вина – какая скука! Впрочем, я тебя ничуть не осуждаю!

– Не осуждаете? – Робеспьер невольно разозлился. – Как можно осуждать скромность и добродетель?

– На этот счет у всех могут быть свои мнения, – незнакомец отмахнулся от его слов, как от жужжания назойливой мухи. – Говорю же, я не имею ничего против твоей скромности. Тем более что у тебя есть качество, которое я очень ценю в людях. Ты любишь справедливость...

– Что же в этом дурного, месье? – воскликнул Робеспьер. – Справедливость – это высшая добродетель!

– Справедливость? – незнакомец снова произнес это слово, как будто пробуя его на вкус. – Справедливость, мой друг, – это всего лишь яркая обертка для горькой пилюли, красивая маска, которую надевают на себя зависть и ненависть, когда хотят обмануть простаков! Спросите первого встречного, спросите случайного прохожего, что он считает справедливым, – и всякий ответит вам, что справедливо, когда ему, именно ему, принадлежит все самое лучшее, все самое дорогое и прекрасное, и напротив – несправедливо, когда это принадлежит его соседу, его знакомому. И высшей справедливостью всякий посчитает отнять имущество у соседа и присвоить себе. Но дайте любому босяку, любому нищему санкюлоту богатый дом, красивую одежду, золотую посуду – и он сочтет это весьма справедливым и готов будет убить всякого, кто попытается все это у него отнять. Ибо такова человеческая природа: всякий считает справедливым отнять чужое и присвоить это себе. Не только имущество – справедливо присвоить также чужую жену, чужую славу, чужую честь, чужую доблесть. Если бы это было возможно, – считали бы справедливым присвоить чужую молодость, чужой талант, чужое здоровье, чужую красоту...

– Я не спорю, месье, – осмелев, перебил Робеспьер незнакомца. – Человеческая природа дурна, ее испортили века нищеты и несправедливости, века унижений и рабства. Да, человеческая природа дурна, но мы должны исправить ее, мы должны сделать человека лучше, но для начала...

– Для начала, Максимилиан, – перебил его незнакомец, – для начала оглядись по сторонам! Ты не на трибуне, и перед тобой – не депутаты Собрания, так что не надо расточать на меня свое красноречие! Прибереги его для более подходящего случая!

Робеспьер запнулся и огляделся по сторонам. Вокруг была ночная тьма, тишина ночного города, затаившегося, как хищный зверь, изготовившийся к прыжку. Единственным его слушателем был мрачный незнакомец, лицо которого скрывал черный капюшон. Да еще его огромная собака с горящими глазами, да еще – ухмыляющиеся скелеты над воротами кладбища Невинноубиенных.

– Не надо расточать на меня красноречие! – повторил незнакомец. – Я и без того знаю все, что ты можешь сказать. Я слышал разговоры о справедливости тысячи раз – и каждый раз за ними следовали реки крови. Тысячи раз я слышал разговоры об улучшении человеческой природы – но все, что удавалось сделать на этом пути, – усовершенствовать способы убийства, придумать новый вид казни. Думаю, что и вы в стремлении усовершенствовать человеческий род придумаете какой-нибудь новый способ убийства!

– Это не так! – попытался возразить ему Робеспьер. – Человеку свойственно стремление к свободе и справедливости! Изначально человек добр и честен, только дурные условия портят его...

– Я вижу, ты внимательно слушал того швейцарского философа, Руссо...

– Да, и я горжусь тем, что беседовал с ним и усвоил его великие мысли!

– Слышишь, Жан-Жак, он гордится! – насмешливо произнес незнакомец, обращаясь к своему псу. – Это хорошо: гордыня – замечательный грех, самый первый из грехов. Гордыня и стремление к справедливости – это то, что мне нужно! Итак, Максимилиан, ты меня убедил!

– Убедил? В чем? – Робеспьер удивленно вглядывался в лицо, скрытое капюшоном, но по-прежнему не видел его.

– Ты убедил меня в том, что достоин моей помощи! Прими же мой дар!

С этими словами незнакомец протянул руку и вложил в ладонь Робеспьера какой-то небольшой, но довольно-таки тяжелый предмет. Тяжелый и очень холодный.

– Что это? – Робеспьер поднес подарок незнакомца к глазам.

В это время в облаках, плотно закрывавших небо над Парижем, возник разрыв, в него выглянула луна, и в ее обманчивом мертвенном свете предмет на ладони Робеспьера засиял тусклым холодным блеском.

Это была табакерка – довольно простая серебряная табакерка с выгравированными на крышке буквами «M» и «R». Максимилиан Робеспьер... или эти буквы имеют совершенно другое значение?

Молодой депутат повернулся к таинственному незнакомцу, чтобы поблагодарить его за подарок, но вежливо отказаться – он, Максимилиан Робеспьер, не принимает никаких подарков, ведь под видом подарка ему могут дать взятку...