Страница 20 из 47
– Забрал бы меня с собой. Жили бы с тобой на окраине княжества, в стороне от людских глаз. Любились бы да миловались, больше ничего не надо!
– Вот так сразу нельзя. Подумаю, присмотрюсь, может, тогда…
– Обманешь, поди? Тогда не обещай, не обнадеживай.
– Нет-нет, жди меня. До весны вернусь. Правду говорю.
Федор в это время и впрямь верил, что возвратится в Ростов и заберет Анастасию с собой. Так она ему была мила, так была красива, так тянулась к нему и телом, и душой. Не мог устоять он против ее порыва, совсем смутила она ему душу. Забыл и про жену, и про ее земли: смотрел на любимую и не мог насмотреться и чувствовал, что только с ней его счастье, что только она наполнит его жизнь радостью и блаженством.
– Смотри же, не обмани, – сказала она.
– Но если приеду, бросишь ли ты своего мужа и терем свой?
– Только пальчиком помани. Кину все, не раздумывая!
На этом они расстались. Всю дорогу до Кснятина ехал в приподнятом настроении и не переставал размышлять над тем, как объявит о разводе Ефимии, как потом будет навещать своих деточек, чтобы они всегда помнили и знали своего отца, и как ладно заживут они с Анастасией; он у нее будет в радостном подчинении!
VII
Место строительства нового Переяславля-Залесского вместе с Андреем поехал выбирать сам Юрий Долгорукий. Поздней осенью, когда закончился листопад и землю сковал морозец, прибыли они в город Клещино, расположенный на высокой горе, которая называлась Ярилиной плешью; по преданию, здесь когда-то находилось древнее языческое святилище. Расположенный на высоком обрывистом берегу озера Клещино, он имел удобные естественные укрепления и надежно прикрывал водные пути, ведшие в Залесскую Русь с Верхней Волги по реке Нерли.
– Зачем искать новое место? – проговорил Андрей, когда они с отцом и воеводой Добраном обошли городские укрепления. – Лучшего, чем это, все равно не найти. Надо разобрать старые стены и башни и возвести новые, а городу дать другое название – Переяславль.
– Да, это самая высокая гора в округе, – поддержал его воевода. – Кругом раскинулись низменные и болотистые равнины, для строительства крепости непригодные. Мы живем на высокой площадке. Воздух у нас здоровый. Нет ни гнуса, ни комара, их уносят свежие ветры.
– Кто обитает в городе? – поинтересовался Долгорукий.
– По большей части ремесленники, но некоторые занимаются хлебопашеством. Ну и воины, конечно, со своими семьями, которые несут охрану крепости.
– А пришлых много? Приходили сюда переселенцы из Южной Руси?
– Можно сказать, нет таких. Народ коренной, с устоявшимся населением. Особо не подсчитывал, но примерно половина славян, половина из племени меря.
– Дружно живут между собой?
– А чего делить? Землю? Вон ее сколько! Бери любой лесной участок, руби деревья, корчуй, сжигай на кострах и обрабатывай пашню. Многие так и поступают.
– Кто в городе настоящий хозяин? Ты, воевода, или вече?
– Хозяином являюсь я. Но в решительные моменты, когда вопрос затрагивает всех жителей, последнее слово остается за вече, и я обязан ему подчиняться.
– Вот то-то и оно, – многозначительно протянул Долгорукий и больше по этому поводу не сказал ни слова…
Сначала со всех сторон осмотрели озеро. Потом обследовали вытекавшую из озера реку Нерль Волжскую до того места, пока дорогу не преградили непроходимые заросли. После этого Долгорукий приказал вернуться на берег озера и остановился в устье небольшой речушки. Долго молча ходил по песчаной отмели, размышляя и прикидывая. Наконец произнес решительным голосом:
– Здесь будем возводить Переяславль, точное отображение Переяславля южного, где я провел детство и юность. А речушку эту назовем Трубеж, в честь маленькой речки, в которой я когда-то купался и ловил рыбу.
– Но, отец, – тотчас возразил Андрей, – это же гиблое место! Низина, никакой естественной защиты. Здесь комарье заест!
– Покусает, но авось не съест, – пошутил Долгорукий. – Город населю выходцами из Южной Руси, они будут преданы мне и станут выполнять любое княжеское указание. Никаких вече, только власть моего наместника – воеводы. Он будет оплотом княжеского влияния в крае и центром княжеской власти! А теперь прикинем, где будут располагаться стены, крепостные башни, определим место княжеского дворца. Остальные постройки бояре и купцы себе наметят.
Деревья в лесу стояли темные, с редкими желтенькими и багряными листочками, дрожавшими на холоде и ветру; на земле густо лежала смерзшаяся листва, шуршала под ногами; кое-где валялись упавшие замшелые деревья, устремив в небо черные корни. Лес продувался ветрами, было зябко, неуютно. Но Долгорукий вымеривал большими шагами, неутомимо и настойчиво, остальные еле за ним поспевали.
– Будет всего двенадцать башен, – сказал он, остановившись. – Точно столько, сколько в прежнем Переяславле. Вот здесь будет стоять особая башня. В ней вырыть колодец, он напоит защитников в случае осады. Валы делать высокие. Где местность на подъем, сажень пять-шесть, а в низинах поднимайте на все семь-восемь. Стены тоже возводите мощные. Точно такие, как мой отец, Владимир Мономах, построил в южном Переяславле. Славный город получится, я уверен!
И начались для Андрея большие хлопоты. По совету воеводы занялся он строительством домов для работников.
– Без них не перебьемся, – говорил Добран. – Зимой укроемся от холодов, а летом от комара и гнуса. А как закончим возведение крепости, приспособим под жилье воинов. Не быть крепости без охраны!
Освободившись от летних работ, на стройку охотно шел сельский народ.
– Все чего-нибудь заработаем, чем лежать на печи, – говорили эти люди.
Вскоре берег Клещино ожил. Звенели пилы, стучали топоры, падая на землю, шумно ухали деревья. Постоянно горели костры, на них варили обед, возле них грелись, когда вплотную подступила зима. Андрей любил стоять в кружке мужиков, которые, чтобы скрасить бытие, часто шутили или рассказывали забавные истории.
– Иду я как-то вдоль берега Клещина, – начал свой рассказ красивый мужчина лет тридцати. – Солнце за лесом только что скрылось, темнота ложится, все кругом еще хорошо просматривается… И вижу: стоит среди кустов девица невиданной красы. Волосы до самых пят, платье легкое, воздушное, а от самой сияние исходит. Богиня любви Лада! Я не хочу идти, а ноги сами несут меня навстречу к ней. Обняла она меня так ласково и в чащу повела. И пробыли мы с ней вместе до самых первых петухов…
– И она тебя отпустила? – замирающим голосом спросил парень.
– Коль не отпустила, не стоял бы перед вами!
– Вот чудеса-то! А сказывают, будто боги никого не освобождают, себе служить заставляют…
– Да не слушайте вы этого балаболку! – вмешался рыжеволосый мужик с бедовыми глазами. – Врет он все! К Параньке-Лесничихе ходил, ночь с ней проваландался, а утром как к жене заявляться? Вот он про Ладу и сочинил! А мы все уши развесили, верим…
– Нет, братцы, хоть новая вера и не признает лесных духов, а они существуют, я это на себе испытал, – когда все отсмеялись начал свое повествование низкорослый мужичишка. – Ехал я как-то чащей, к вечеру время клонилось. И вот выезжаю на небольшую полянку, а там посредине пень высокий стоит, а на том пне кикимора пляшет перед лешим…
– И ты видел их обоих? – не утерпел кто-то.
– Зенки мои повылази, коли вру! Как тебя вот вижу, так и их наблюдал. Кикимора такая маленькая, с длинным носом и проваленным старушечьим ртом, а леший огромный, весь зарос волосами, и лапищи все в волосах. Зыркнул на меня желтым огненным глазом, гаркнул что-то неразборчивое, да так, что даже деревья зашумели. Тут мой конь как даст стрекача, а я чуть с возка не слетел!
Тотчас раздались сочувственные голоса:
– Это ты дешево отделался…
– Мог бы схватить и в болоте утопить…
– Для лешего это – милое дело…
Некоторые селяне были христианами, но большинство придерживались старой языческой веры, однако и те и другие беспрекословно принимали за истину существование тех сил, которым преклонялись предки. Да и сам Андрей не чурался различных предрассудков, верил в приметы и предсказания.