Махабхарата. Рамаяна

[Занятия пандавов при дворе Вираты]

Юдхиштхира, чуждый коварства и злости, Играл постоянно с придворными в кости. И царь и царевич пленились игрою, Играли и ранней и поздней порою, Сидели, не зная занятья иного, Как птицы, попавшие в сеть птицелова. Удачлив Юдхиштхира был не однажды, Делил он меж братьями выигрыш каждый. Остатки еды продавал Бхимасена, — Он их от царя получал неизменно; Торговлей занялся и Арджуна ловкий: Он стал продавать, со стараньем торговки, Одежду, ненужную женщинам боле: Всю выручку делит на равные доли, — Да будет и братьям за службу награда; Прилежный блюститель коровьего стада, — Давал Сахадева, чтоб жизнь не погасла, Творог, молоко и чудесное масло; И Накула, как и положено брату, Делил между ними конюшего плату; Скрывая свое настоящее имя, Ухаживала Драупади за ними; Так жили они, помогая друг другу И тайно свою охраняя супругу. Треть года прошла. Пожелав веселиться, В честь Брахмы устроила праздник столица. Борцы появились, могучие телом. Сверкала решимость в их облике смелом. Бесстрашьем и силой помериться рады, Они от царя получали награды. Сильнейший соперников вызвал на поле, Но все устрашились его поневоле. Вирата бороться велел Бхимасене. Направился тот неохотно к арене. С такой беззаботностью двигался повар, Что сразу раздался восторженный говор! Схватил он противника, сильный, отважный, Как демона засухи — бог многовлажный. [36] Подобно слонам, чья блистательна зрелость, Бойцы проявили горячую смелость. Вдруг поднял врага своего Бхимасена. Как тигр заглушает слона дерзновенно, Он голос борца заглушил своим кличем, Он всех поразил удальством и обличьем, Сто раз покрутил храбреца над собою И наземь швырнул его вниз головою. Над мощным борцом, прославляемым всюду, Победа казалась подобною чуду! Вирата возвысил наградой Баллаву, — Пришлась ему повара удаль по нраву. А тот, поражая врагов на арене, Обрел от властителя много дарений. Когда всех борцов он в стране обесславил Баллаву бороться Вирата заставил То с грозными львами, то с тигром пустыни, — И тот их на женской сражал половине. Был взыскан и Арджуна царскою лаской За то, что он радовал пеньем и пляской; Был также доволен конюшим Вирата — У Накулы лошади мчались крылато; Была от царя Сахадеве награда За то, что коровье умножилось стадо; Так братья, скрывая свой облик до срока, Служили Вирате-царю без порока.

[Военачальник Ки́чака Сутапу́тра оскорбляет жену пандавов]

Прошло десять месяцев службы примерной. Была Драупади рабынею верной. Царевна, достойная тысяч служанок, До ночи трудилась теперь спозаранок. Узрел ее Кичака — войска Вираты Начальник могучий и зоркий вожатый: На женской блистала она половине, Подобная лотосоокой богине. Он, бога любви пораженный стрелою, Предстал пред сестрой, пред Судешной, с хвалою: «Скажи мне, сестра: появилась откуда Служанка твоя — дивноглазое чудо? Схожу я с ума, красотой изумленный, Как будто вином молодым опьяненный. Готов я, как раб, подчиняться приказам Красавицы, властно смутившей мой разум. Я жизнь обрету, покорясь ее власти, Иначе умру от сжигающей страсти. В мой дом изобильный, богатый, радушный, Где есть колесницы, слоны и конюшни, Ковры и каменья, рабыни и слуги, Пускай она вступит по праву супруги!» Затем к Драупади, служанке-царице, Пришел, — так шакал приближается к львице, — Со льстивою речью: «Поверь, ты прекрасна, — Зачем же должна ты поблекнуть напрасно? Хотя, как цветок, ты достигла расцвета, Гирлянда цветов на тебя не надета. Всех жен моих старых возьми ты в рабыни, — Да стану рабом твоим верным отныне!» Ему Драупади сказала в то утро: «Зачем ты стремишься ко мне, Сутапутра, — Такой неприглядной и низкой по касте? Зачем от запретной трепещешь ты страсти? Тебе — не жена я, люблю я другого, И в этой любви — честной жизни основа. Чужую жену возжелать — преступленье: Позор обретешь и впадешь в ослепленье. Меня охраняют мужья-полубоги. Гандхарвы злопамятны, мстительны, строги. Их грозная ревность тебя уничтожит, Погибнешь — безумцу никто не поможет! Стоишь, как дитя, у реки, и на правый Ты с левого берега ждешь переправы, — Пойми, неразумный: и за океаном, И в недрах земли, и на небе туманном, — Нигде, ни в каком ты не скроешься месте, От их не спасешься карающей мести. Желая меня, ты подобен мужчине, Что, вдруг заболев, устремился к кончине. Чтоб месяц схватить, словно глупый ребенок, Ты высунул руку свою из пеленок!» Отвергнутый, снова к Судешне пришел он, Сказал: «Я желаньем пылающим полон. Чтоб я не погиб, помоги мне, царица, С прекрасной служанкою соединиться». Судешна ответила, брата жалея, А также о собственной пользе радея: «Ты в доме своем прикажи в преизбытке Готовить и вкусную снедь и напитки. Пришлю Драупади, и ты без помехи Склони ее лестью к любовной утехе». Воитель, в свои возвратившись покои, Питье приказал приготовить хмельное, Зарезать баранов и коз в изобилье, — Его повара преискусными были. Узнав, что исполнил он дело успешно, Сказала красивой служанке Судешна: «Питье принеси мне от Кичаки. Стражду, Хочу поскорей утолить свою жажду». А та: «Не пойду. Ты ведь знаешь, царица, К чему он, порочный и подлый, стремится. Распутною в доме твоем я не стану, Законным мужьям изменяющей спьяну. Ты вспомни, внимающая славословьям, С каким я к тебе нанималась условьем. Нет, к Кичаке я не пойду. В исступленье Он мне, одурев, нанесет оскорбленье. Есть много рабынь у тебя, о благая, Скажи, пусть пойдет к сластолюбцу другая». Судешна: «Поскольку ты послана мною, Ступай к нему в дом со спокойной душою». Сказала и кубок дала ей из злата. Пошла Драупади, волненьем объята. Решила: «Пойду, ибо верность-охрана: Мужьям пятерым я верна постоянно». И Солнцу — светящему Сурье — взмолилась, И Сурья послал слабой женщине милость: Он ра́кшаса [37]дал ей, — да станет ей стражем, Незримой преградою проискам вражьим! Увидев красавицу, тонкую в стане, Подобную робкой, испуганной лани, Был Кичака счастлив, — бесстыжий, лукавый, — Как лодку увидевший у переправы. Сказал: «Госпожа и владычица счастья! И шкуры степных антилоп, и запястья, И серьги получишь ты, и ожерелья, А также вино для любви и веселья! Ты вместе со мною взойди госпожою На ложе, что устлано пышной парчою». А та: «Утолить свою жажду желая, Царица велит, чтоб напиток взяла я». А Кичака: «Так по тебе я тоскую! К царице отправлю служанку другую». Он обнял ее, но она, вырываясь, Толкнула бесчестного, намереваясь Найти у Юдхиштхиры-мужа спасенье. Но только собранья достигла в смятенье, За косу схватил ее Кичака дикий, Ударил ногой на глазах у владыки. Но ракшас, — ей данная Солнцем охрана, — Как вихрь, повалил сластолюбца нежданно, И тот без сознанья упал, опозорен, Свалился, как ствол, что подрублен под корень. Пред взором Юдхиштхиры и Бхимасены Ударил красавицу воин презренный, И жаждал Бхима, разъяренный, расплаты, — Хотел он убить полководца Вираты, Но в страхе, что узнаны будут скитальцы, Юдхиштхира пальцами сжал его пальцы. Тогда, на супругов подавленных глядя, Сказала Вирате, в слезах, Драупади, Мужьям предана и душой справедлива, — Казалось, что оком сжигал ее Шива: «Жену храбрецов, перед кем супостаты Дрожат, — он ударил ногою, проклятый! Жену повелителей, правящих мудро, — Ногою ударил меня Сутапутра! Жену гордецов с тетивою тугою, — Ударил меня Сутапутра ногою! Жену благородных и чистых, как утро, — Ударил ногою меня Сутапутра! Жену ратоборцев, опасных вселенной, Ударил ногой Сутапутра презренный! Но где же отныне для слабых защита? Где витязей гордая удаль сокрыта? Мужчины они, может быть, только с виду, Коль женщины терпят позор и обиду! Где ярость сердец правосудных и гневных, — Иль, может быть, каждый бессилен, как евнух? Где видано, чтоб оставались спокойны Мужья, если бьет их жену недостойный? Как терпит Вирата бесчестье такое, — Чтоб мне наносили, безвинной, побои? О царь, не как царь ты ведешь себя ныне, В стране у тебя правды нет и в помине, Такого, как Кичака, в доме взлелеяв, Как видно, ты ценишь одних лишь злодеев. Ни ты, и ни Кичака, и ни вельможи Твои — на достойных судей не похожи! О царь, справедливым ты станешь едва ли, Стерпев, чтоб меня при тебе избивали. Так пусть Сутапутры поступок позорный Осудит и каждый судья, и придворный!» Вирата: «Не зная причин вашей ссоры, Свершу ли я суд справедливый и скорый?» Но поняли знатные слуги Вираты, Что в Кичаке — дело, что он — виноватый. Сказали придворные о Драупади: «Подобна, прекрасная, высшей награде Тому, кто женат на такой длинноокой, Пленительной телом и мыслью высокой». Юдхиштхира по́том покрылся: «Уйди ты К царице, — жене приказал он, сердитый, — Ведь витязей жены, шагая сквозь беды, Совместно с мужьями достигнут победы. Я мыслю: не время теперь для волненья. Мужья твои, видно, такого же мненья, — Недаром, не гневаясь и не печалясь, Гандхарвы на помощь к тебе не примчались. Не знаешь ты времени гнева и злости, Мешаешь ты людям, играющим в кости, Вбежала сюда, как плясунья-певица, — Ступай же, гандхарвов сердить не годится». В ответ — Драупади: «Бессилье их зная, Мужьям своим все ж пребываю верна я. Так слабы они, что страшат их злодеи, А старший, — он в кости игрок, — всех слабее!» В покои Судешны пошла со слезами, С рыданьем, с распущенными волосами, Как месяц, пробивший тяжелые тучи, Сверкал ее лик многогневный и жгучий. Судешна: «Зачем ты приходишь, рыдая? Скажи, кто ударил тебя, дорогая? Кто будет сегодня наказан сурово? Поведай, о лотосоглазая, слово!» А та: «На глазах у вельмож и Вираты Ударил меня Сутапутра проклятый». «Велю, если хочешь ты, прелюбодея Убить!» — отвечала Судешна, краснея. Служанка: «Другие найдутся для мести. Сегодня умрет совершивший бесчестье!» вернуться

36

Схватил он противника, сильный, отважный,// Как демона засухи бог многовлажный… — См. прим. 21.

вернуться

37

Ракшас(«тот, кого следует беречься») — злой дух, демон.