Симфония тьмы

То здесь, то там повторялось бедствие, когда столкновение луча с полем уничтожало и ружье, и щит. Но где бы ни происходило такое, какой-нибудь другой фанатичный популяр становился в строй с новым ружьем и продолжал бой. Да, величайшая угроза для мятежников была преодолена. За этой ночью убийственного звука и ярости мог последовать только триумф.

— Шансы! — колоколом ударил голос Силача среди грома оружия.

— Девяносто четыре процента за успех! — выкрикнул в ответ Цыганский Глаз.

Гил отступил от шеренги стрелков, когда пал последний музыкант со щитом. На восточном конце площади началась отчаянная атака незащищенных музыкантов. Популяры радостно устремились туда, уверенные в неизбежной победе, воспламененные фанатизмом, доведенные до боевого безумия молитвами Силача — он выкрикивал им слова из Писания, мнимые священные слова, обещавшие божественное благословение их делу и их душам.

И не важно, что слова эти были написаны для древних солдат, павших давным-давно в отдаленных пропастью времени битвах прошлого. Павших за совсем другое дело.

Гил схватил Тишу за руку и потащил ее на край поля боя, к западному концу площади, примыкавшему к неоновым камням, которые все еще сияли — их питали собственные генераторы, упрятанные глубоко под землей.

— Пора к Столпу, — сказал он.

— А Рози? — спросила она.

— А что Рози?

— Мы не можем бросить его здесь!

— Он пытался убить меня, — напомнил Гил.

— Он был не в себе.

— Это я после драки с ним был не в себе!

— Он — мой брат.

Было в этом споре что-то ненастоящее, потому что на самом деле Гил не хотел оставлять мутанта здесь. Но и перспектива иметь его рядом удовольствия не доставляла. Рози мог все еще пылать боевым духом, все еще считать себя способным спасти город-государство, убив Гила. Тиша отстаивала противоположный взгляд так же неуверенно.

— Он мой брат, — повторила она слабым голосом.

— Ладно. Идем. Но нам придется поспешить.

Крепко держась за руки, чтобы толпа не разделила их, выбирая дорогу в тени и по свободным участкам, они двинулись к Башне Конгресса. Там у дверей несли вахту пятеро часовых с ружьями. Наверное, на их счету был не один десяток убитых — пораженные паникой музыканты, видя, что здание стоит по-прежнему, толпами бросались ко входу. Но звуковые ружья не оставляют после себя трупов.

К счастью, одним из часовых оказался циклоп, который отбивал наступление крыс в коридоре «Ф» неделю назад. Он вспомнил Гила и Тишу. Если бы не это, они и сами могли погибнуть.

— Что вы хотите? — спросил он, и голос его звучал отнюдь не так дружелюбно, как ожидал Гил.

— Силач сказал, что я могу доставить себе удовольствие, убив своего фальшивого отца, Грига, — ответил Гил.

Юноша подозревал, что его обман слишком прозрачен, но надеялся, что этому дикарю такой аргумент покажется логичным.

— Нам не положено…

— Силач приказал!

Циклоп окинул его внимательным взглядом:

— Ладно. Только поосторожнее. Они там внутри не знают, что тут делается. Мы не хотим раньше времени всполошить их.

— Да я тебе сам это говорил! — бросил Гил, проникая через матовые двери в гробовую тишину главного вестибюля.

Там внутри мирно спали музыканты, жившие в этой Башне, исходили похотью в своих сенсониках, безразличные к шуму снаружи. Гил остановился у центрального сердечника проверить, как чувствует себя Франц. Учитель был все еще без сознания. Гил не мог бы объяснить, почему его беспокоит безопасность старика; популяры захватят его в конце, как и всех остальных.

Они прошли к лифту и взлетели наверх на звуковых токах. На мгновение Гилу привиделось, что здание тает, как остальные Башни, что они с Тишей летят вниз в долгом-долгом безнадежном падении, подпрыгивают, ударяясь о перекрытия…

Но вот наконец и коридор, ведущий к комнате Гила, хотя сейчас он показался ему чужим и незнакомым. Теперь Гилу с трудом верилось, что он вообще когда-то жил здесь. Подойдя к дверям, он вдруг почувствовал себя мародером. Нет, скорее поклонником искусств, проходящим по заплесневелым залам музея, ибо это и был своего рода музей — последнее творение колонии музыкантов на Земле.

Он отпер замок опознавательной песней и приложил ладонь к открывающему устройству.

Панель скользнула в стену, открыв темноту, подсвеченную искусственными звездами.

В углу раскинулся сенсоник, круглый и зловещий.

А в центре комнаты был Рози…

…повесившийся на решетке для упражнений…

Несколько секунд они стояли, не веря своим глазам, не в силах принять случившееся как реальность и смириться. А потом Тиша зарыдала. Гил быстро прикрыл дверь и подошел к телу. Шея была вытянута прямо вверх, голова поднималась над плечами, как никогда не поднималась при жизни горбатого юноши. Шея была сломана.

— Но почему? — спросила Тиша.

Гил уже вкратце рассказывал ей об их столкновении. Теперь же, чтобы она могла раз и навсегда понять, что толкнуло Рози на самоубийство, он рассказал все подробно, стараясь излагать мысли горбуна теми же словами, как тот сам их формулировал, и объяснил заодно, как повлияла на него самого философия композитора.

— Давай хотя бы снимем его, — сказала Тиша под конец.

Гил нашел среди своих вещей акустический нож и, перерезав шнур, отскочил в сторону — тяжелое тело ударилось об пол, подпрыгнуло и застыло.

— Не плачь, Тиша, — сказал он.

— Но…

— У нас есть дело. А Рози сделал то, что хотел.

Гил взял девушку за руку, с силой увлек прочь от трупа, в коридор, оставив Рози в комнате, как экспонат этого большого музея — последнего композитора мира музыкантов, избравшего единственный известный ему способ не стать орудием. Они шагнули в лифтовую шахту и опустились на нижний этаж. Пока шло падение, юноша и девушка обнялись, найдя утешение в кольце своих рук.

Оказавшись снаружи, они увидели, что битва еще бушует, но не оставалось сомнений, что музыканты проиграют ее.

— А теперь — Столп? — спросила Тиша.

Он увидел, что ее слезы высохли, и порадовался.

— Нам придется пробираться туда через поле боя.

— Что ж, идем.

Гил и Тиша вышли на площадь, стараясь держаться края — здесь сверкали неоновые камни, зато битва осталась в стороне. Впереди виднелась гудящая, вихрем вертящаяся колонна. Они уже одолели полпути, оказавшись за спиной у сражающихся, и тут Гил увидел Силача — тот вышел из боя, и разгоряченное лицо было озарено безумием.

— Эта девушка, Гидеон… — сказал Силач. — Война выиграна, и девушка не может быть участницей нашей победы.

— О чем ты говоришь?!

— Ты — пророк. Тебе известно, что ты пророк. А она — из числа наших врагов, которых ты помог поразить. И она женщина. Книги гласят, что пророки целомудренны, Гидеон. Пророки целомудренны. Понимаешь, они воздерживаются.

Говоря это, он подходил все ближе, вытянув к Тише руки.

Прежде чем слова Силача успели проникнуть в мозг Гила, безумец уже схватил девушку, толстые пальцы сомкнулись у нее на шее…

— Стой! — закричал Гил.

— Ты — пророк, Гидеон. Ты был назван в честь пророка…

Гил прыгнул на популяра, вцепился ему в лицо, но Силач сбросил его с себя легко, как блоху.

И тогда Гил обнаружил у себя в руке акустический нож, тот самый, которым он перерезал шнур, снимая Рози с выбранной им самим виселицы. И полоснул ножом, стараясь не задеть Тишу.

«Это мой отец!» — подумал Гил. И мысль эта прогремела у него в голове безмолвным криком.

Но остановиться он не мог.

Силач закричал и скорчился. Он по-прежнему держал девушку, но на мгновение разжал пальцы.

Гил еще раз полоснул режущим лучом.

Силач упал.

Тиша закричала, но она уже была свободна.

Лица над Силачом плавали, то появляясь, то пропадая в странной смеси сновидений, которые содержали в себе то все эти лица, то ни одного… Кто? Где? Он пытался сфокусировать взгляд, но не мог избавиться от нетающего тумана. Потом лица подернулись рябью, а перед глазами встало прошлое.