Ферма трупов

— Кей, мне даже думать не хочется о том, чтобы ты и дальше продолжала раскапывать это дело, — сказал он.

— Все сложности из-за того, что мы так близко знаем друг друга, — ответила я. — Я тоже предпочла бы, чтобы ты оставался в стороне.

— Я — другое дело, но ты женщина и не агент ФБР, а медик. Если ты права относительно Денизы Стайнер, твои действия будут ее провоцировать. Она обязательно попробует втянуть тебя в свою игру.

— Она уже это сделала.

— Значит, постарается сделать ваш контакт теснее.

— Очень надеюсь. — Меня снова охватила ярость.

— Хочу увидеть тебя, — шепнул Бентон.

— Мы увидимся, — пообещала я. — Скоро.

18

Центр изучения посмертных процессов при Университете Теннесси, сколько я помню, все всегда называли проще — Фермой трупов. При этом мои коллеги не подразумевали чего-то неуважительного. Никто не относится к мертвым с таким почтением, как те, кто работает с ними и слышит их беззвучные рассказы. Но цель работы исследователей — помогать живым.

Именно поэтому более двадцати лет назад группа ученых создала Ферму, чтобы прийти к более точному определению времени смерти по состоянию останков. Здесь, на поросшей лесом территории в несколько акров, всегда, в любой день находились десятки тел той или иной степени разложения. На протяжении многих лет я периодически приезжала сюда в связи с различными исследованиями и, хотя так и не стала профессионалом, все же здорово в этом продвинулась.

Ферма находилась в ведении кафедры антропологии, которую возглавлял доктор Лайалл Медиум. Помещение кафедры располагалось, как ни странно, в цокольном этаже стадиона. В четверть девятого мы с Кацем, спустившись по лестнице, миновали лаборатории по изучению раковинных куч и приматов Нового Света и стенды с чучелами игрунок и мармозеток. Далее шли какие-то загадочные двери с римскими цифрами, увешанные забавными карикатурами и изречениями.

Доктор Медиум сидел за столом, поглощенный осмотром обугленных фрагментов человеческих костей.

— Доброе утро, — поздоровалась я.

— Доброе утро, Кей, — ответил он, рассеянно улыбнувшись.

Его имя подходило ему как нельзя лучше — и не только из-за того, что по иронии судьбы прекрасно характеризовало его профессию. Он действительно общался с призраками покойных, исследуя их бренные останки, и они, месяцами оставаясь непогребенными, открывали ему свои тайны. Но при этом и сам Лайалл, на редкость непритязательный, замкнутый и кроткий, казался немного не от мира сего. Седой, коротко стриженный, с добрым озабоченным лицом, он смотрелся каким-то древним духом, как будто ему сравнялось не шестьдесят лет от роду, а по меньшей мере век. Высокорослый, кряжистый, с обветренной кожей, он, все по той же иронии судьбы, и впрямь походил на фермера. Иногда я получала от него матерчатые держатели для черепов, которые его мать, жившая в доме престарелых, делала из лоскутков. С виду они напоминали большие раскрашенные пончики, но для работы подходили прекрасно — череп, чей бы мозг он прежде ни содержал, превращается после смерти в неудобный предмет, так и норовящий скатиться со стола.

— Что здесь такое? — Я подошла поближе к костяным осколкам, напоминавшим обугленные щепки.

— Останки убитой женщины. Муж, убив жену, попытался сжечь тело, и ему это удалось просто на удивление. Лучше, чем в крематории, честное слово. Но он совершил большую глупость — развел костер прямо у себя на заднем дворе.

— Да уж, додумался. С другой стороны, случается ведь, что насильники, сбегая с места преступления, роняют бумажники с документами.

— У меня один раз был такой случай, — заметил Кац. — Снимаю «пальчики» с машины жертвы и хожу весь из себя гордый, а потом мне говорят, что парень оставил бумажник на заднем сиденье. Так что отпечаток не очень-то и пригодился.

— А как поживает твое изобретение? — спросил его Медиум.

— Ну, деньги пока рекой не текут.

— С нейлоновыми трусиками оно сработало отлично. Все тайное стало явным, — сказала я.

— Да чего уж там тайного — мужик в таких трусиках. И так все было понятно, — ухмыльнулся Кац. Его шутки обычно не отличались особым вкусом.

— Кей, исследование закончено, пора взглянуть, — сообщил Медиум, поднимаясь на ноги.

— А вы сами еще не смотрели? — спросила я.

— Нет, сегодня еще нет. Дожидались заказчика для торжественного предъявления результатов.

— Да уж, на вас это похоже, — ответила я.

— А зачем что-то менять? Хотя, конечно, если ты предпочитаешь не присутствовать… Некоторые так и делают.

— Нет уж, я буду присутствовать. Когда откажусь, значит, пора менять профессию, — возразила я.

— Погода, кстати, стояла подходящая, — добавил Кац.

— Да, в самый раз, — с удовлетворением согласился Медиум. — Как раз такая, как в период между исчезновением девочки и обнаружением тела. И нам повезло с трупами для исследования — нужно было целых два, и я до последней минуты думал, что ничего не получится. Ты же знаешь, как с ними обстоит дело.

Я знала.

— Сегодня у нас их больше, чем нужно, а завтра — ни одного, — продолжал он.

— С этими двумя история печальная, — вздохнул Кац. Мы уже поднимались по лестнице.

— У них у всех печальная история, — ответила я.

— Верно, верно. У мужчины был рак, он позвонил и спросил, можно ли завещать свое тело для науки. Ему сказали, что да. Он заполнил все документы, пошел в лес и выстрелил себе в голову. А на следующее угро его жена, которая тоже плохо себя чувствовала, выпила целый пузырек снотворного.

— Так это они? — Сердце у меня на мгновение будто замерло и куда-то провалилось — как всегда, когда я слышала подобное.

— Все случилось вскоре после того, как ты позвонила мне со своей просьбой, — объяснил Медиум. — По странному совпадению у нас не было свежих тел. А тут как раз позвонил этот бедняга. Что ж, они сделали доброе дело.

— Да, сделали. — Хотела бы я хоть как-то поблагодарить этих несчастных, исстрадавшихся людей, которые решили умереть, потому что жизнь уходила из них, причиняя невыносимую боль.

Выйдя наружу, мы влезли в большой белый фургон с университетскими эмблемами, на котором Кац и Медиум обычно забирали из моргов невостребованные или добровольно пожертвованные тела и отвозили их туда, куда мы направлялись сейчас. Стояло ясное морозное утро, безмятежно голубело небо над головой.

Невысокие холмы поднимались к горизонту, переходя в вершины Смоки-Маунтин. Деревья по сторонам дороги искрились от инея. Мне вспомнились бедные хижины вдоль грунтовки, уходящей в гору от монтритских ворот. Я подумала о Деборе с ее косящими глазами, о Криде. Временами мир вокруг просто подавлял тем, как сочеталось в нем прекрасное и отвратительное. Крид в самом скором времени окажется в тюрьме, если только мне не удастся это предотвратить. А Марино и вовсе может погибнуть… Меня терзала мысль о том, что в последний раз я увижу его в том же состоянии, в котором видела Фергюсона.

Перебрасываясь ничего не значащими фразами, мы добрались до животноводческого хозяйства, принадлежавшего ветеринарному факультету, и опытных полей, засеянных кукурузой и пшеницей. Я подумала о Люси — как она там, в «Эджхилле». Кажется, я боялась за всех, кого любила, хотя внешне и оставалась сдержанной и рационально мыслящей. Наверное, больше всего в жизни я стыдилась того, что не умею выказывать свои чувства. Меня пугало, что никто никогда так и не узнает, как переживала я в душе за тех, кто меня окружал. По обочинам что-то поклевывали вороны, солнечный свет бил через ветровое стекло и слепил глаза.

— У вас возникли какие-нибудь мысли по поводу фотографий, что я вам прислала? — спросила я.

— Они у меня с собой, — ответил доктор Медиум. — Мы подложили под тело мужчины несколько предметов. Посмотрим, что из этого получится.

— Гвозди, сливные кольца из ванн, — конкретизировал Кац. — Бутылочную крышку, монеты и другие металлические штуки.

— Почему именно металлические?