Убить Герострата

                                                         * * *

Отряхнувшись кое-как и пригладившись, мы хотели сразу отправиться на вещевой рынок, но сообразили, что еще слишком рано. Пляжные сборщики бутылок косились на нас как на конкурентов. Корнилов сбегал к ларькам у метро, купил кое-какой еды и даже мерзкий кофе в пластиковых стаканах.

Шишка почти прошла, а вот губу саднило. Я спустилась к самой воде и попыталась рассмотреть свое отражение, но дул ветер, и вода шла рябью.

- Андрей, как я выгляжу?

- Помнишь, была такая сказка, там колдун обещал девчонке сделать что-то, не помню что, если она не будет месяц смотреться в зеркало?

- Не помню. И что?

- Я тоже не помню, чем все кончилось, но вместо зеркала у нее был мальчик, кажется, его звали Петя. Он ей говорил, что с ней не так. Ну там, нос грязный или бант съехал.

- У меня что, нос грязный? Или бант сполз?

- Ой, Алька, не заводись. Не с той ноги встала?

Интересно, как можно встать с грязной лавки с тойноги? И с чего это он такой сегодня подозрительно благодушный?

- У тебя все нормально. И нос чистый, и бант на месте. Правда, губа подгуляла. И растрепалась немного. Хочешь, я тебя причешу?

У меня просто язык отнялся. Да если бы он раньше такое сказал... У меня бы точно разрыв сердца приключился.

- Чем, интересно, ты меня причешешь? - поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более равнодушно. - Пятерней? Или у тебя есть гребешок для лысого ежика?

Дело в том, что Корнилов уж больно не любит причесываться и никогда не носит с собой расческу. Стрижка у него короткая, волосы не так чтобы очень густые, но вечно торчат во все стороны. Когда-то Милка подарила ему расчесочку длиной в палец. Андрюша, желая доставить ей удовольствие, попытался причесать свои кудри, и гребешок лишился сразу половины зубов.

- А хотя бы я пятерней.

Он дотронулся до моих волос, и я дернулась, как от тока.

- Ты чего? - удивился Герострат.

- Извини, я не люблю, когда до головы дотрагиваются. Вообще не люблю. Все равно кто.

- С каких это пор? Раньше ты не возражала. Вроде, и довольна была.

- Я терпела. Не хотела тебя отталкивать.

- Да-а... - протянул Андрей. - А как же ты в парикмахерскую ходишь?

- Редко. И только к одному парикмахеру. Это... ну, как аллергия.

- А... целоваться? - вкрадчиво, как будто кот переступил мягкими лапами, спросил он. - Это же ведь тоже... голова?

- Не знаю.

Я попыталась отодвинуться, но Герострат меня удержал.

- Если не знаешь, то надо проверить.

Детский сад какой-то! Я-то думала, в нашем возрасте для подобных вещей поводы и дальние подходы уже не нужны. Захотелось людям поцеловаться или там еще чего - ну и пожалуйста. А то прямо как школьники: ах, Маша, посмотри, мне что-то в глаз попало. Чмок в щечку - и бежать.

- У меня губа болит, - буркнула я, но уже тонула в его глазах и падала на дно, где золотые листья лежат ковром, ловя отблески осеннего солнца. Падала в тот день пять лет назад, когда моя любовь, уже целый год кипевшая под крышкой на медленном огне, наконец хлынула через край...

На рынок у метро “Проспект Просвещения” мы шли молча. Солнышко уже с самого утра основательно припекало. Жилет потерялся еще в подвале, но все равно было жарко.

Я ругала себя последними словами. Ну надо же быть такой идиоткой! Растаяла, как снегурочка, поплыла! Даже мысль мелькнула: а вдруг... А на самом деле-то все просто, как апельсин. Резковато я с ним обошлась с самого начала. Не так ласково, как ему хотелось. В глаза по-собачьи не заглядывала, в попу не целовала, о нежных чувствах, опять же, ни слова не сказала. Вот и решил о себе, драгоценном, напомнить. Все это мы уже не раз проходили.

- Слушай, что ты задумал? - спросила я.

- Для начала мы пойдем в гостиницу, снимем номер.

- Зачем? - не поняла я.

- Тебе понравилось спать на лавке?

- Ну и в какую гостиницу мы пойдем, приодевшись на барахолке? В “Асторию”?

- Тебе еще не осточертела твоя идиотская добропорядочность? Мы можем одеться в каком-нибудь бутике и поехать на такси в “Асторию”. Через полчаса у нас будут гости. Хочешь?

У Герострата просто потрясающая способность выворачивать ваши слова наизнанку. Так поговоришь с ним пять минут и поверишь, что действительно требовала номер в “Астории”.

Мы шли по проспекту Энгельса, вяло переругиваясь, как супруги со стажем. Я постоянно оглядывалась и вертела головой по сторонам. Все казалось, что за спиной кто-то топает. Нет, не топает, а крадется. И пистолет аккуратно достает. Или нож.

Андрей зашел в обменник, и мы влились в толпу, которая хищно оглядывала бесконечные палатки. Сначала купили дорожную сумку. Потом одели Корнилова. Вернее, он сам оделся, игнорируя мои робкие предложения и замечания. На мой взгляд, рубашки можно было купить не такие пестрые и яркие, а джинсы - чуть посвободнее, все-таки он на сторожевых харчах отъелся, заживотел. Пивко, наверно, любит. У Михрютки в последние годы тоже брюшко выросло, но, как он говорил, не от пива, а для пива.

Странно, после развода прошло три года, а я очень часто вспоминаю Мишку. Не с какими-то чувствами, а просто: как мы жили, что он говорил, как себя вел. Динка говорит, что о бывшем муже не вспоминает практически никогда, словно его и не было. Впрочем, наверно, есть разница - год провести в браке или семь. Да и разошлись они очень некрасиво. У меня же к бывшему супругу никаких недобрых чувств не осталось. Было хорошее - и я ему за это благодарна. Я вообще незлопамятная. Так проще жить. К тому же неизвестно, кто кому больше зла причинил.

Наконец Корнилов накидал в сумку разноцветного ширпотреба долларов на триста и вспомнил обо мне.

- Ну, теперь ты. На, - он протянул мне несколько купюр, - покупай себе трусишки, штанишки, что там тебе еще надо.

- Да, много можно купить на четыреста рублей, - возмутилась я. - Только что трусишки. Белорусские. Может, еще лифчик из парашюта.

- Ты не поняла, - начал втолковывать мне Герострат, прямо как умственно отсталому ребенку. - Это тебе на... тампаксы. За все остальное я заплачу сам.

Вот так вот! Господи, спасибо, что он на мне не женился. Да я бы ему чеки из булочной приносила на контроль. Мишка деньги кидал в тумбочку и никогда не интересовался, на что они ушли. Впрочем, я и не злоупотребляла. Одна моя знакомая приехала в Питер из глухого Зажопинска и ухитрилась выскочить за очень крутого бизнесмена. Муженек не дает ей ни копейки. Домработница покупает продукты и ведет все домашние расходы. В магазины и прочие салоны супруг водит Лерку лично, ни в чем ей не отказывает, но платит только сам. Без него она не может даже жвачку купить.

Герострат пошел по тому же пути, но развил его творческой находкой. Каждую тряпку, на которую я бросала взгляд, он долго и нудно критиковал: не тот цвет, не тот фасон, не то качество, а “в этих шортах у тебя будет слишком толстая задница”. В конце концов я озверела и накупила первого попавшегося барахла, лишь бы побыстрее закончить. Тем более солнце припекало все сильнее, и я в шерстяных брюках и водолазке совершенно запарилась. Да и люди, одетые в легкие кофточки и рубашечки, смотрели на меня с удивлением.

Наконец, мне удалось добраться до кабинки для переодевания и сбросить с себя грязные потные тряпки. И серые, слегка мятые бермуды, и бледно-сиреневая футболка гадко пахли новым текстилем. Всегда неловко себя чувствую в новой одежде, пока не привыкну. Но что делать с грязным? Такой был хороший костюмчик, да и водолазка ничего. Может, оставить, сложить в пакет, взять с собой?

Алла, да ты совсем рехнулась? Не до грязного белья сейчас. Права была бабушка, когда говорила, что нельзя любить что-то слишком сильно, иначе непременно потеряешь. Будем считать, что я слишком сильно любила серый костюм - и потеряла. Как раз тут есть мусорная корзина.

Когда я вышла, Корнилов критически меня осмотрел, сморщил нос и махнул рукой.