Семь понедельников подряд

Я стояла у забора и тупо пыталась заглянуть в дырку, когда дверь дома вдруг открылась. Стукнуло что-то железное. Кто-то ходил по двору. Вот брякнула щеколда калитки. Я отбежала и спряталась за деревом.

Федька вышел, тщательно запер калитку и, помахивая все той же корзинкой, пошел в сторону леса. В корзинке что-то лежало, но издали я не могла рассмотреть, что именно.

Где-то хлопнула дверь, заиграло радио, но на улице по-прежнему никого не было. Федька скрылся из виду. Оглянувшись по сторонам, я полезла в дыру. Одна заборная штакетина была оторвана совсем, другая держалась на одном гвозде и свободно болталась. Протиснулась я, правда, с большим трудом, изрядно ободравшись, но хоть одежду не порвала – уже спасибо.

Снова и снова спрашивая себя, что же мне тут понадобилось, я подкралась к дому. Дверь оказалась закрытой на большой висячий замок. Окна – крест-накрест заколочены досками. Ну, вот и все, можно возвращаться.

И тут мне на глаза попалась еще одна низенькая дверка. Главный вход в дом был высоко – крылечко примерно в мой рост, а то и выше. Такие дома раньше часто строили на севере: первый этаж как бы бельэтаж, а в цоколе – скотина и хозяйственная утварь. Дверка как раз и вела в такой полуцоколь-полуподвал. И замка на ней не было.

Не веря в такую удачу, я толкнула ее – и она, хоть и с трудом, но все же подалась. Внутри пахло уже знакомо – затхлостью, землей и прелью. В подвале было темно, но откуда-то сверху пробивался неяркий свет. Крышки, которая должна была закрывать отверстие, не было, какие-то жерди лежали поперек него.

Подпрыгнув, я сшибла их, и одна упала вниз, едва не выбив мне глаз.

Все хорошо, но лестницы-то не было! И не было чего-то такого, что можно было бы подставить вместо нее.

Топнув от досады ногой, я сообразила, что вместо пола – земля. И не утрамбованная, а довольно рыхлая, хотя и влажноватая. Вот здорово!

Взяв упавшую сверху жердь, я чуть наискось воткнула ее в землю. Она вошла глубоко и легко, как нож в масло. Ее длины как раз хватило, чтобы упереться в край отверстия.

Так, теперь правую ногу ставим на жердь, левой отталкиваемся от земли, затем быстро правой от жерди – и прыгаем вверх. Главное, чтобы она подо мной не подломилась.

С первой попытки ничего не вышло. Я шлепнулась на землю и ощутимо ударилась кобчиком. Конечно, разумнее было плюнуть и уйти, как пришла, но я раззадорилась, как глупый мальчишка, и снова полезла на жердь.

В этот раз мне удалось зацепиться руками за край дыры. Оттолкнувшись еще раз ногой от жерди и обдирая живот, я подтянулась и втащила себя наверх. Затем достала жердь, положила ее и две других на место и отправилась на разведку. Если какие-то угрызения совести и плескались во мне, я утихомирила их тем соображением, что Федька (возможно!) вчера за мной следил (возможно!), так что это просто необходимые меры предосторожности: мало ли что!

В первой комнате ничего интересного я не увидела. Необструганный, явно самодельный деревянный столик, на котором стояли стакан и щербатая глубокая тарелка. Фанерная табуретка в углу, а на ней маленькая электрическая плиточка. Голая лампочка тоскливо свисала на проводе с потолка. Неужели здесь есть электричество? Я поискала глазами выключатель, не нашла, потрогала лампочку – шатается. Попробовала подкрутить – свет зажегся. Испугавшись, я поспешно выкрутила ее обратно.

Во второй комнате, побольше, было совсем пусто. Только какая-то низкая лежанка у стены, накрытая серым солдатским одеялом. И большая спортивная сумка в углу. Грязная и потрепанная.

Я взяла и поставила ее на лежанку. Молнию открывала так осторожно, словно в сумке была бомба. Или ведро скорпионов. Сверху лежал аккуратно сложенный темно-серый мужской костюм. Совершенно не соответствующий сумке. Я не из тех, кто с одного взгляда определяет марку и стоимость вещи, но и так было видно: костюм очень даже не из дешевых. И даже не для среднего класса. Мой Лешка себе такой позволить не мог.

Я не стала рисковать и вытаскивать вещи из сумки, потому что твердо знала: сложить все так же, как и было, не смогу. Вдруг Федька такой же наблюдательный, как и моя бабушка? Поэтому просто аккуратно приподнимала содержимое. Под костюмом лежали две рубашки и галстук, под стать костюму. Еще там было белье, носки и полуботинки в отдельном пакете. Похоже, немой только прикидывался бомжом. Или это не его вещи?

Откуда-то раздался нежный перезвон колокольчиков. Я вздрогнула и чуть не уронила сумку, которую как раз собиралась поставить на место. Колокольчики продолжали звенеть. И звон этот доносился откуда-то из-под солдатского одеяла.

Осторожно откинув его, я увидела сотовый. Маленький, хорошенький, как игрушечка. С фотокамерой. Именно о таком мечтал Борька. «У всех наших нормальные телефоны, один я хожу, как лох, с «Сименсом-С45». Стыдно из кармана достать», - ворчал он, забывая, что всего год назад просто умолял купить ему хоть какой-нибудь телефончик, хоть самый плохонький. Мне-то что, мой телефон, оставшийся в отделении милиции, этот малолетний паршивец вообще определил как «полный отстой». Но мне от телефона нужны всего три вещи: возможность позвонить, часы и будильник. Ну, и чтобы помещался в сумку. Для «некстов» сотовый – нечто большее, чем товар народного потребления. Даже не знаю, с чем можно сравнить из нашей юности. Фирменные джинсы, магнитофон? Да нет, пожалуй, не совсем. Кстати, подросткам телефон нужен совершенно не для того, чтобы звонить (как ни позвоню ребенку, стабильно натыкаюсь на «абонент временно недоступен» – несмотря на перманентные нагоняи). Они отправляют эсэмэски, фотографируют, скачивают из интернета картинки и мелодии, играют в игры, хвастаются друг перед другом. Недавно Борькина учительница рассказывала, что если всего пару лет назад она категорически запрещала доставать в классе телефон и выгоняла редких нарушителей вон, то теперь первая команда перед началом урока: «Все выключили телефоны! Или хотя бы убрали звук!»

Между тем колокольчики наконец умолкли. Я осторожно накрыла трубку одеялом и задумалась: зачем немому телефон. Может, для того же, для чего и детям: отправлять сообщения и играть в игрушки? Или ему звонят, говорят, а он слушает?

Но одно мне было ясно совершенно определенно. Он не тот, за кого себя выдает. Дорогая одежда, сотовый телефон…

Я уже собралась уходить и вдруг услышала звук отпираемой калитки. Немой возвращался. А я-то думала, что он надолго ушел. Или я провела здесь больше времени, чем мне показалось?

Недолго думая, я нырнула в подпол, даже не заботясь особо, чтобы поправить жерди, - да и при всем желании я не смогла бы этого сделать. Рванула было к дверце, но поняла, что это глупо, и решила пока затаиться. Забилась в самый дальний угол – теперь без дополнительного освещения увидеть меня сверху не представлялось возможности.

Дверь наверху открылась, прямо у меня над головой раздались шаги. Немой шел, что-то тихонько напевая! Вот это да!

А чему, собственно говоря, удивляться? Фальшивый бомж, фальшивый немой. Вполне опереточная ситуация. Может, он и есть пресловутый потомок графа Протасова? Поселился здесь под видом немого бродяжки, поближе к кладу. Таисия говорила, что много уже было таких… старателей, которые пытались графские сокровища найти. Вот он и бдит, чтобы семейное достояние не ушло налево. Его подручные между тем стараются, добывают информацию и части креста, а он ими руководит по мобильнику.

«Немой» довольно явственно выругался, и я услышала тоненькое попискивание: он набирал номер.

- Привет, это я, - голос звучал так отчетливо, словно Федька стоял рядом со мной. – Звонил?.. Да, все еще здесь. Делают вид, что к родственнице приехали… Не знаю, болтаются взад-вперед по селу, по лесу шляются... Да, одну хорошо рассмотрел, вторую не очень… Да, из Питера.

Он говорил что-то еще, но я уже толком не соображала. Сердце опять бухало, как и вчера за кустом. Значит, все-таки я была права. Федька вчера следил за мной. И щавелем угостил не по доброте душевной, а чтобы рассмотреть меня получше. Все пропало! Надо удирать отсюда – и как можно быстрее. И из подвала этого тоже надо удирать.