Страница 34 из 70
Мы учились в восьмом классе, когда Левка однажды позвонил мне и пригласил погулять. Надо сказать, он всегда мне нравился, так, совсем немножко. Может, именно своей странностью, непохожестью на других.
Это были те дни в конце зимы, когда только-только просыпается весна. Впереди еще морозы и метели, но сегодня – все пронизано солнцем, небо - странно близкое, кажется, рукой можно коснуться, оно плавится и стекает вниз, а в носу щиплет от непонятной радости и желания раствориться в новорожденной весне.
Мы гуляли по парку, разговаривали, Левка брал меня за руку, помогая перебраться через сугроб или талый ручеек.
- Ты придешь завтра на дискотеку? – спросила я, когда мы уселись на лавочке рядом с метро.
- Ты же знаешь, я не хожу на дискотеки, - чуть виновато ответил Левка.
- Знаю. Но я думала, может, со мной?
- Извини, Лиза, - он коснулся моей руки, и я вздрогнула. – Во-первых, нельзя - Великий пост, а во-вторых, завтра вечером мне надо быть в храме. Я прислуживаю в алтаре. А ты… не хочешь пойти со мной?
- В церковь?! – очумело протянула я.
- Да. А что?
- Нет, ничего. Просто я никогда…
- Я позвоню тебе?
- Хорошо, - неожиданно для себя согласилась я.
Всю ночь я не могла уснуть. Было страшно. Казалось, что стоит мне только войти в церковь, все сразу же поймут, что я – не одна из них, что я не верю в Бога. И что мне не место среди них.
После уроков Левка ждал меня на крыльце.
- Я провожу тебя? – он взял мой портфель.
За углом топталась кучка пацанов, во главе с нашим «первым парнем на деревне» – десятиклассником Митькой Барсуковым. Барсук некогда безуспешно пытался ко мне приставать и с тех пор затаил обиду. Они покуривали в кулак, плевались и вяло матерились. До тех пор, пока не увидел нас с Левкой.
- Гляньте-ка! – заржал Барсук. – Поп и попадья. Журавлева – попадья!
А дальше он понес такое, что у меня просто уши свернулись трубочками.
- Пойдем, - я дернула Левку за рукав, но парни преградили нам путь.
Я чуть не плакала, а он… Он стоял спокойно, с обычной своей легкой полуулыбкой, и только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулак, говорили о том, что ему не все равно.
И вдруг… Митька запнулся на полуслове, сплюнул, повернулся и ушел, не оборачиваясь. Подпевалы, недоумевая, бросились за ним. Левка прошептал что-то, перекрестился.
- Ну, идем? – спросил он, словно ничего не произошло.
- Как ты так можешь? – задыхаясь от злости, завопила я. – То, что они тебя оскорбляют, - ладно, ты у нас святой, смиренный, все вытерпишь. То, что меня оскорбляют, - тоже ладно, черт с ним! – Левка поморщился, но ничего не сказал. – Но то, что они Бога твоего оскорбляют, а ты молчишь… Какой же ты на фиг верующий тогда, не пойму.
- Я молился за них, - Левка пожал плечами. - Мученики за веру на крест шли. А Бог… Он поругаем не бывает.
- А я не хочу быть мученицей! – еще громче заорала я, вырывая у него свой портфель. – Не хочу, чтобы меня унижали, и при этом молчать в тряпочку и улыбаться. Я нормально жить хочу. Как все люди. И не звони мне! – добавила я через плечо на бегу.
Внешне ничего не изменилось. Левка по-прежнему приветливо здоровался со мной, как и раньше, ничем не давая понять, что обижен или разочарован. Может быть, ему наплевать, думала я, может, я и ему и не нравилась совсем? Но иногда все же ловила на себе его взгляд - грустный, недоумевающий.
После восьмого класса Левкина семья переехала в другой район, он перешел в другую школу, и больше я о нем ничего не слышала. И только иногда, очень редко, в те дни, когда в сердце зимы просыпается весна, я думала о том, что, может быть, прошла мимо двери, за которой прячется совсем другой мир…
Я вышла и села на лавочку, совершенно растерянная. Через несколько минут откуда-то с церковного двора показался Левка – в простых серых брюках и черной трикотажной рубашке с коротким рукавом. Его длинные, крупно вьющиеся светлые волосы были собраны в хвост, аккуратная бородка казалась чуть темнее волос. И глаза – пасмурно-синие, в длинных ресницах. С ума сойти! Неужели они и раньше у него такие были?!
Он сел рядом со мной, и я – с некоторой долей разочарования - отметила обручальное кольцо на пальце. Впрочем, все правильно. Священник, кажется, должен жениться еще до посвящения в сан. И не может развестись.
- Сколько же мы с тобой не виделись? – спросил он.
- Ровно двадцать лет, - усмехнулась я.
Мы разговаривали о том, о сем, но меня по-прежнему затягивала трясина отчаянья. В какой-то момент слезы едва не прорвались на поверхность. Я попыталась улыбнуться, но получилась только кривая гримаса.
- Что с тобой? – Левка сбоку попытался заглянуть в мое лицо, которое я старательно прятала. – Не хочешь поделиться? Я как никак священник. Отпущу грехи – легче станет.
И как же мне захотелось выложить ему все-все! Сбросить с себя этот груз, вернуться домой, лечь в постель и спать – долго и спокойно…
Я открыла рот… и выпалила совсем не то:
- У меня дома завелся… полтергейст.
Левка вздохнул. Мне показалось, что он понял: я соврала, и это не то, что у меня на душе.
- Ты крещеная? – спросил он.
- Да. Меня бабушка в детстве крестила. Тайком от папы.
- Далеко живешь?
- У «Озерков».
- Далековато.
- А что? – насторожилась я.
- Если ты на машине и не занята, то можно съездить к тебе, отчитать квартиру, освятить.
- Да читали уже. И святили. Все без толку.
- Думаешь, одного раза достаточно? Иногда раз по десять отчитывают, и все равно приходится специалиста приглашать. Есть такие. Обычно монахи-девственники.
Вообще-то я собиралась узнать, где находится Чинарева, и, по возможности, поехать к ней на дачу выручать свой паспорт, но колено перечеркнуло все мои планы.
- Поехали, - кивнула я.
Левка вернулся в церковь и через некоторое время вышел с большой спортивной сумкой.
- Что это там у тебя? – поинтересовалась я, пока он пристраивал ее на заднем сидении.
- Облачение, крест, требник, вода святая, - он сказал это так просто, как будто грузил мешок картошки.
Мы ехали молча. Только изредка я поглядывала на него. И думала, кто знает, как могли бы сложиться наши отношения, если б не тот случай с Барсуком. Может, мы продолжали бы встречаться, может, даже поженились бы. Обвенчались. И меня звали бы матушкой. Матушка Елизавета, с ума сойти! И у нас была бы куча детей.
- У тебя дети есть? – не выдержала я.
- Конечно.
- Сколько?
- Трое, - все с той же прежней, хорошо знакомой полуулыбкой ответил Лева. – Две девочки и мальчик.
- А жена кто?
- Врач. Только она сейчас не работает. С детьми возится.
- И она была верующая? Ну, когда вы познакомились?
- Нет. Даже некрещеная.
Мне стало совсем кисло. Чтобы хоть как-то отвлечься, я начала рассказывать про Михрютку. Левка кивал и все больше хмурился.
- Боюсь, дело не в квартире, а в тебе, - сказал он, задумчиво пощипывая бороду.
- Ты хочешь сказать, что я рехнулась? – вскипела я. – Что это я сама устраиваю в квартире бардак, но при этом искренне верю, что все это делает лысый гном в купальном халате?
- Я не хочу сказать, что ты рехнулась, успокойся. Просто часто то непознаваемое, которое творится вокруг нас, проистекает изнутри, из души.
- Намекаешь, что у меня совесть не чиста?
- Не знаю, - Левка пожал плечами. – Я вообще практически ничего не знаю о тебе. Может, наоборот, ты хочешь избавиться от чего-то темного. Не зря же бес твой говорит, что в тебе разочаровался. Хотя сама ты можешь это желание даже и не сознавать. Такие вещи обычно начинаются в самой глубине, они должны вызреть.
Мне оставалось только прикусить язык. А Левка тем временем продолжал:
- Хочешь честно? Ведь у тебя, Лиза, сейчас очень скверно на душе, я чувствую это. Что-то произошло такое, что может полностью перевернуть твою жизнь. Я не спрашиваю, не хочешь – не говори. Но учти, бывают в жизни такие моменты, как железнодорожные стрелки: свернешь не туда – и поезд под откос.