Страница 56 из 63
Кто мог это сделать?Я уже подумала на Патрика. На Аиду.
И вдруг другая мысль возникает, самая поразительная, неправдоподобная, но вполне возможная: мог ли это быть сам Кай?
Я понятия не имею, как бы ему удалось такое провернуть, но я ведь также не знаю, как Ксандер смог засунуть свои сообщения во внутренние отделения таблеток. Любовь делает невероятное правдоподобным и вполне осуществимым. Я пытаюсь вспомнить, что говорил Кай в Городке, когда мы общались на тему базы данных и той ошибки. Разве не сказал он, что неважно, кто вписал туда его имя, пока я буду продолжать любить его?
Я до сих пор не знаю всю историю его жизни.
Может быть, утаивание некоторых фактов из истории удерживает нас в безопасности. А полное знание ощущается как нечто слишком большое, чтобы вынести, будь это история об Обществе или о Восстании, или просто о каком-то человеке.
Не это ли чувствует Кай? Что никому не нужно знание целого? Что его правда — слишком тяжелая ноша?
Глава 43
Кай
Все остальные спят.
Если бы я собирался убежать, то сейчас самое время для этого.
Однажды Кассия сказала мне, что хотела сочинить для меня стихотворение. Написала ли она когда-нибудь хотя бы начало? А какие слова использовала для концовки?
Перед тем, как уснуть, она плакала. Я протянул руку и дотронулся до кончиков ее волос. Она ничего не заметила. Я не знал, как поступить. Слушать, как она плачет, было больно. Я почувствовал, как слезы текут и по моему лицу. А когда я случайно задел рукой лицо Элая, оно оказалось мокрым от слез. Мы все были просто раздавлены горем. Таким же глубоким, как стены ущелья.
Я постоянно видел своих родителей целующимися. Помню однажды, как отец только что вернулся домой из ущелий. Мама стояла, занимаясь рисованием. Он обнял ее, а она рассмеялась и прочертила полоску воды на его щеке, оставив блестящий след. Когда они поцеловались, мама обвила его руками, и кисточка упала на землю.
Отец поступил очень правильно, отправив ту страничку Маркхемам. Если бы он этого не сделал, Патрик мог бы никогда не узнать об архивистах, и не смог бы подсказать мне, как связаться с ними в Ории. И мы бы ни за что не получили тот старый скрайб, а я не научился сортировать и торговаться. И я не подарил бы Кассии то стихотворение на ее день рождения.
Я больше не могу ждать, нужно отметить уход моих родителей.
Осторожно, стараясь ни на кого не наступить, я нащупываю дорогу на выход из пещеры. У меня не занимает много времени, чтобы найти то, что лежало в рюкзаке — те краски, которые собрал для меня Элай. И кисточка. Мои пальцы сжимаются вокруг ее щетинок.
Я открываю баночки с красками и выставляю их в ряд. Вытягиваю руку, чтобы убедиться, что передо мной есть стена.
А затем окунаю кисть и делаю мазок над своей головой на стене пещеры. Чувствую, как брызги краски отскакивают мне на лицо.
В ожидании рассвета, я рисую мир, и родителей в центре его. Маму. Папу. Рисунок, где она наблюдает за восходом солнца. Рисунок, где он учит мальчика писать. Может быть, меня. Я не могу точно сказать в такой темноте.
Я рисую ручей Вика.
Наконец, я рисую Кассию.
Как много нам удается показать людям, которых мы любим?
Какие эпизоды моей жизни мне нужно раскрыть, вырезать и положить перед ней? Достаточно ли этого будет для того, чтобы она поняла, кем я являюсь?
Должен ли я сказать ей, что там, в Городке, я иногда завидовал и обижался на то, что был не таким, как все? Что я желал быть Ксандером или любым из тех мальчиков, которые могли продолжать ходить в школу, и которые в итоге могли иметь шанс быть Обрученными с нею?
Рассказать ли ей о той ночи, когда я повернулся спиной к остальным приманкам и взял с собой только Вика и Элая? Вика, потому что я знал — он поможет нам выжить, Элая — чтобы успокоить совесть.
Я должен сказать ей правду, но ведь я даже не говорил об этом с самим собой.
Руки начинают трястись.
В тот день, когда погибли родители, я был на плато, один. Я видел, как велся обстрел. И только потом побежал искать их. Это правда.
Когда я увидел первые тела, мне стало плохо. Меня вырвало. А потом я заметил, что некоторые выжили. Не люди, а предметы. Ботинок здесь. Целая, завернутая в фольгу порция еды там. Кисточка с чистой щетиной. Я поднял ее.
Теперь я вспомнил. О чем лгал самому себе все это время.
После того, как я подобрал кисть и огляделся кругом, и увидел своих мертвых родителей, лежащих на земле, я даже не попытался перенести их. Я не сжег тела.
Я увидел их и убежал.
Глава 44
Кассия
Я просыпаюсь первой. Лучик солнца пробивается через дверь пещеры, и я с удивлением гляжу на остальных, как же они еще не заметили яркого света и отсутствие дождя.
Оглядывая Кая и Элая и Хантера, я думаю о том, сколько же у них невидимых глазу ран. Сколько их можно насчитать на сердце, в мозгу, в костях? Как мы еще держимся?Удивляюсь я. Что дает нам силы двигаться дальше?
Когда я выхожу из пещеры, небо ослепляет меня. Я поднимаю руку и прикрываю глаза от солнца в таком же жесте, как это делал Кай. А когда снова опускаю руку, на секунду думаю, что оставила след от большого пальца, отпечаток из волнистых темных линий, запачкавших небо. Затем след начинает двигаться и изменяться, и я понимаю, что это не витки моих пальцев, а кружащая стая птиц, крохотных, летящих высоко над землей. Я смеюсь над своей наивностью, думая, что могла оставить отпечаток на небе.
Когда я разворачиваюсь, чтобы разбудить остальных, дыхание резко перехватывает.
Пока мы спали, он рисовал. Быстрыми, легкими мазками; в спешке разбрызгивая краску.
Он покрыл заднюю стену пещеры реками звезд. Он создал мир скал, деревьев и холмов. Он нарисовал и ручей, неподвижный и стремительный одновременно, с отпечатками следов по берегам. И могилу, отмеченную надгробным камнем в форме рыбы, чья чешуя не в состоянии отразить солнечный свет.
А в центре он нарисовал своих родителей.
Рисуя в темноте, он не мог видеть. Сюжеты смешиваются и наползают один на другой. Цвета иногда необычны. Зеленое небо, голубые камни. И я, стоящая там же в платье.
Его он раскрасил красным цветом.
Глава 45
Кай
Солнце так накаляет лодку, что до нее невозможно дотронуться. Мои руки покраснели, и я надеюсь, что она ничего не заметит. Я больше не хочу вспоминать о том дне, когда она сортировала меня. Что сделано, то сделано. Нужно двигаться дальше.
Я надеюсь, что она думает так же, только не спрашиваю у нее об этом. Во-первых, потому что я просто не могу, — мы все идем, растянувшись цепочкой по узкой тропинке, и каждый может услышать — а, во-вторых, я слишком устал, чтобы подбирать слова. Кассия, Инди и Элай помогают нам с Хантером нести наш груз, но мои мышцы все равно горят и ноют.
Солнце медленно плывет по небу, а на горизонте кучкуются облака.
Я даже не знаю, что было бы лучше для нас — жара или дождь. Дождь затруднит движение, но зато смоет все следы. Теперь мы балансируем на другой тонкой линии для того, чтобы выжить. Но я сделал все от меня зависящее, чтобы быть уверенным, что Кассия идет по правильной стороне этой линии. Для этого и нужна лодка.
Время от времени она оказывается полезной и на суше — когда местами тропа становится непроходимой от грязи и слишком размытой, чтобы идти, мы опускаем лодку, переходим по ней и снова поднимаем на руки. После себя она оставляет длинные узкие следы на тропе. Я бы рассмеялся этому, если бы не был таким уставшим. О чем подумает Общество, когда увидит эти следы? Что что-то огромное спустилось с неба, подобрало нас и шагало, унося нас из Каньона?