Страница 43 из 63
Это образцы тканей людей, похороненных в земле, кости давно умерших животных, и давно окаменевшие морские отложения. Ряды стеклянных пробирок, похожих на ту, что осталась после дедушки, и которая содержала образец его тканей.
Несмотря на истощение и усталость, я чувствую, как в моем сортирующем уме крутятся колесики, готовясь к действиям. Я пытаюсь осмыслить то, что вижу, эти цифры передо мной. Эта пещера — центр сохранения, случайного или нарочного, различных окаменелостей, заключенных в стенах, и тканей, запечатанных в пробирках.
Почему здесь? удивляюсь я. Почему так далеко, на самом краю Общества? Несомненно, есть и лучшие места, целые десятки мест.Это какая-то противоположность кладбищу. Иной способ сказать прощай. И я понимаю это. Хотя я желаю, чтобы такого не происходило, но, с другой стороны, нахожу в этом больше здравого смысла, чем в захоронении людей в земле навечно, таким способом, как это делают фермеры.
— Это образцы тканей, — говорю я Каю. — Но зачем понадобилось Обществу хранить их здесь? — меня пробирает дрожь, и Кай обнимает меня одной рукой.
— Я понимаю, — говорит он.
Но он не понимает.
Каньону все равно.
Мы живем и умираем, превращаемся в камень и гнием в земле, тонем в море или рассыпаемся в прах, но Каньону до этого нет никакого дела. Мы придем и уйдем. Общество придет и уйдет. А ущелья будут продолжать жить.
— Ты знаешь, что это такое, да? — спрашивает Хантер. Несколько секунд смотрю на него. Что должен думать о подобной вещи тот, кто никогда даже не жил в пределах Общества?
— Да, — подтверждаю я. — Но я не знаю для чего. Подожди минутку. Дай подумать.
— Сколько их здесь? — спрашивает Кай.
Я произвожу быструю оценку, судя по рядам впереди меня. — Их здесь тысячи, — отвечаю я. — Сотни тысяч, — маленькие пробирки, ряд за рядом, стеллаж за стеллажом, проход за проходом, на всем обширном пространстве Каверны. — Но, чтобы подсчитать общее количество всех образцов, могут понадобиться годы. Для этого должен существовать другой способ.
— Могут ли их вывозить за пределы Общества? — спрашивает Кай.
Я в смущении трясу головой. Зачем бы им заниматься этим? — Они классифицированы по провинциям, — я замечаю, что на всех пробирках в рядом стоящем стеллаже написано ПК.
— Найди Орию, — говорит Кай.
— Она должна быть в следующем ряду, — предполагаю я, что-то высчитывая и быстро двигаясь.
Инди и Хантер стоят поодаль, наблюдая за нашими действиями. Я сворачиваю за угол и нахожу пробирки, маркированные буквами ОР — провинция Ориа. Вид знакомой аббревиатуры в этом странном месте рождает во мне необычное чувство, одинаково родное и далекое.
Я слышу звук, доносящийся из тайного лаза, ведущего в Каверну. Мы все поворачиваемся. Элай вползает точно так же, как до этого Кай — ухмыляясь и отряхиваясь от грязи. Метнувшись к нему, крепко сжимаю в объятиях, сердце колотится в груди от мысли, что ему пришлось там пережить, карабкаясь в одиночку.
— Элай, — говорю ему, — я думала, ты останешься ждать нас там.
— Я в порядке, — уверяет он меня. Он поглядывает через мое плечо, разыскивая Кая.
— У тебя получилось, — выкрикивает Кай, и, кажется, что Элай выпрямился, гордясь собой. Я качаю головой. Обещает одно и, в итоге, передумав, поступает по-своему. Брэм поступил бы так же.
Элай оглядывается кругом с распахнутыми глазами. — Они хранят здесь пробирки, — удивляется он.
— Да, и мы думаем, что они рассортированы по провинциям, — объясняю ему и замечаю, что Кай подает мне знак.
— Кассия. Я кое-что нашел.
Я спешу назад к Каю, пока Инди с Элаем плутают по другим рядам в поисках своих провинций. — Если первая — дата рождения, — начинает Кай. — Вторая, наверное… — Он умолкает, ожидая, пока я сделаю верное заключение.
— Дата смерти. Дата, когда был взят образец, — говорю я. А потом я понимаю, что он имеет в виду. — Между ними слишком маленькая разница. Между ними не 80 лет.
— Они сохраняли не только ткани стариков, — говорит Кай. — Эти люди — они не могут быть все мертвы.
— Значит, образцы берут не только, когда мы умираем, — мои мысли стремительно бегут. Я вспоминаю — как много шансов. Наши вилки. Ложки. Одежда, которую мы носим. А может, мы сами даем им образцы, согласно киваем, соскабливаем собственные ткани, отдаем им и затем принимаем красную таблетку. — Образец, взятый после смерти, ничего не значит. Общество уже приготовило пробирки для каждого, кого желает сохранить. Может быть, образцы молодых тканей окажутся эффективнее. В таком случае, если нам не будет известно о других образцах, они могут держать нас в послушании до самой смерти. — Сердце в груди подскакивает, помимо воли ощущая благодарность к Обществу.
Вполне возможно, что пробирка дедушки тоже здесь. В таком случае, не имеет значения, что отец уничтожил тот образец, полученный на Прощальном банкете.
— Кассия, — тихо говорит Ксандер. — Здесь Ксандер.
— Что? — Где? Он нашел нас? Как он узнал?
— Здесь, — спокойно повторяет Кай, указывая на одну из подсвеченных голубым светом пробирок.
Конечно. Избегая глаз Кая, я рассматриваю пробирку. КЭРРОУ, КСАНДЕР. ОР. Дата его рождения верная. Это образец Ксандера, но он жив.
Насколько я знаю.
Затем мы с Каем оба стоим у стеллажа, глаза бегают по номерам, пальцы нервно сжимаются. Кто еще здесь? Кого сохранили?
— И ты тут есть, — показывает Кай. Вот она, дата моего рождения. И мое имя: РЕЙЕС, КАССИЯ. Дыхание резко перехватывает. Мое имя. Видя его здесь, я вспоминаю свои ощущения на банкете Обручения, когда произносили мое имя. Я вспоминаю, чему принадлежу. Что мое будущее — жить в безопасности в Обществе, окруженной заботой.
— Меня здесь нет, — говорит Кай, наблюдая за мной.
— Наверно, ты в другой провинции, — предполагаю я. — Возможно, ты в…
— Меня здесь нет, — повторяет он. На мгновение, при тусклом освещении пещеры он смешивается с тенями, и, кажется, что его, действительно, нет. Только ощущение его ладони, крепко сжимающей мою руку, говорит мне иное.
К нам подходит Хантер, и я пытаюсь все объяснить. — Это ткани, — говорю я ему. — Небольшие кусочки кожи, волосы, обрезки ногтей. Общество берет их у своих Граждан, и поэтому, когда-нибудь, оно возродит нас обратно к жизни. — Произнеся слово мы, я вздрагиваю, — исходя из всего, что мне известно, возможно, я единственная в этой пещере, у кого здесь хранится пробирка. И это, скорее всего, потому, что у них пока еще не было времени изменить мой статус. Я снова оглядываю стены пещеры — кости, зубы, панцири, оставшиеся с давних времен. Если то, что мы есть, находится не в наших костях, тогда, должно быть, это — в наших тканях . Где-нибудьдолжно быть.
Хантер смотрит на меня, потом на пробирки. Он глядит так долго, что я уже открываю рот для дальнейших объяснений, но тут он протягивает руку в стеллаж и вытаскивает пробирку, прежде чем я успеваю остановить его.
Звука тревоги нет.
Его отсутствие нервирует меня. Какой-нибудь датчик вспыхивает где-то в центре Общества, предупреждая чиновников о проникновении?
Хантер высоко поднимает пробирку, направляя на нее луч фонарика. Образцы столь малы, что их даже нельзя разглядеть в толще раствора, плещущегося внутри.
Раздается треск.Пробирка раскалывается, и красная кровь стекает по руке Хантера. — Они убили нас, чтобы сохранить самих себя, — говорит он.
Все глядят на Хантера. На одно нелепое, импульсивное мгновение возникает соблазн присоединиться к нему, разбивая пробирки — я бы открыла все дверцы стеллажей, прихватив что-нибудь, вроде палки. Побросала бы на пол ряды пробирок, светящихся холодным голубым светом. Колотила бы их палкой, чтобы узнать, будут ли они издавать звуки колокольчиков. Хочется узнать, как звучит мелодия чужих жизней: она резкая и фальшивая; или сильная, чистая, нежная, и по-настоящему музыкальная. Но я не разбиваю. Вместо этого я делаю кое-что другое, быстро, пока они смотрят на Хантера.