Страница 31 из 63
— Кажется, отец рассказывал мне об одной из таких книг, — говорю я. — Это истории для детей. Они могли разглядывать картинки, пока родители читали им слова. А когда дети подрастали, то могли читать себе самостоятельно.
— Этикниги, наверное, были очень ценными, — предполагает Вик.
То, что выбор Элая будет трудно обменять, я это отлично представляю. Истории можно будет скопировать, но не картинки. Но, в тот момент, когда он хватал их, Элай и не думал о торговле.
Мы сидим возле тлеющих углей и читаем истории из-за плеча Элая. Попадаются слова, значение которых мы не знаем, но представляем общий смысл, глядя на картинки.
Элай зевает и закрывает книги. — Завтра можем еще поглядеть на них, — объявляет он решительно, и я усмехаюсь себе под нос, когда он упаковывает их в рюкзак. Как будто говорит нам, я взял эти книги, и вы сможете глядеть их на моих условиях.
Я поднимаю палку и начинаю писать на земле имя Кассии. Дыхание Элая замедляется, по мере того, как он засыпает.
— Я тоже кое-кого любил, — говорит Вик несколько минут спустя. — В Камасе. — Он прочищает горло.
История Вика. Никогда бы не подумал, что он расскажет ее. Но что-то такое витает в воздухе этой ночью, что заставляет нас говорить. Я выжидаю мгновение, чтобы быть уверенным, что задам правильный вопрос. Угли ярко вспыхивают и затухают. — Как ее звали? — спрашиваю я.
Пауза. — Лэни, — отвечает Вик. — Она работала на той базе, где мы жили. И она рассказала мне о Лоцмане. — Он снова откашливается. — Конечно же, я слышал о нем и раньше. Даже на базе люди задавались вопросом, мог ли один из офицеров быть Лоцманом? Но у Лэни и ее семьи был другой случай. Когда они говорили о Лоцмане, это значило для них гораздо больше.
Он кидает взгляд на то место, где я снова и снова писал имя Кассии на земле. — Хотел бы я уметь делать это, — говорит он. — В Камасе у нас не было ничего, кроме скрайбов и портов.
— Я могу научить тебя писать.
— Научи, — просит он. — Вот на этом. — Он придвигает ко мне кусочек древесины. Тополь, возможно, из тех посадок, где мы ловили рыбу. Я начинаю царапать на нем своим острым куском камня, не глядя на Вика. Рядом с нами спит Элай.
— Она тоже увлекалась рыбной ловлей, — рассказывает Вик. — Я встретился с ней у ручья. Она… — Вик умолкает на минуту. — Отец сильно разозлился, когда узнал об этом. Я и раньше видел, как он приходит в ярость. Зная, что могло случиться, я все равно поступил по-своему.
— Люди влюбляются, — говорю я хрипло. — Такое бывает.
— Но не Аномалия и Гражданин, — отвечает Вик. — И большинство людей не отмечают свою помолвку.
У меня перехватывает дыхание. У нее был статус Аномалия? И они праздновали помолвку?
— Это не одобрялось Обществом, — продолжает он. — Но, когда пришло время, я отказался быть среди Обрученных. И спросил у ее родителей, могу ли я заключить помолвку с ней. Они дали согласие. У Аномалий существует свой обряд. И никто не знает о нем, кроме них самих.
— Я не знал об этом, — произношу я, сильнее врезаясь агатом в дерево. Я не был уверен в том, что Аномалии, кроме тех, что в Каньоне, совсем недавно жили так близко к Обществу. В Ории не видели и не слышали ни об одном из них долгие годы, за исключением того, который убил моего кузена, первого сына Маркхемов.
— Я задал вопрос ее родителям в тот день, когда увидел радужную форель, — говорит Вик. — Я выловил ее из реки и увидел разноцветную радугу, сверкающую на солнце. Как только я разглядел, что это за рыба, тут же выпустил ее обратно. А когда рассказал об этом ее родителям, они посчитали это хорошим предзнаменованием. Знаком. Ты знаешь, что это значит?
Я киваю. Мой отец иногда говорил о знаках.
— Я до этого ни одной не видел, — говорит Вик. — Радужной форели, в смысле. И, в конце концов, оказалось, что это вовсе не было хорошим предзнаменованием. — Он глубоко вздыхает. — Всего две недели спустя, я услышал, что к нам наведывались чиновники. Я отправился ее искать, но она исчезла. И ее семья тоже.
Вик тянется за кусочком тополя. Я отдаю его, хотя и не закончил. Он вертит кусочек и изучает, как сейчас выглядит ее имя — ЛЭН — почти все линии прямые. Как зазубрины на ботинках. Внезапно я осознаю, что за отметки он делал все это время. Не дни, которые он прожил в Отдаленных провинциях, а время, прожитое без нее.
— Общество обнаружило меня до того, как я попал домой, — рассказывает Вик. — Прямо оттуда они увезли меня в Отдаленные провинции. — Он возвращает мне изрезанную древесину, и я снова принимаюсь за работу. Блики огня играют на агате, как, наверно, играло и солнце на чешуе форели, когда Вик выловил ее из воды.
— Что с твоей семьей? — спросил я Вика.
— Надеюсь, ничего, — отвечает он. — Меня Общество реклассифицировало автоматически, конечно же. Но я не был чьим-то отцом. С моей семьей все должно быть хорошо. — В его голосе слышится нерешительность.
— Уверен, что так оно и есть, — поддерживаю я его.
Вик смотрит на меня. — Серьезно?
— Если Общество избавляется от Отклоненных и Аномалий, это одно. А если хочет избавиться от того, кто был связан с ними, тогда остальных родных не трогает. — Именно на это я надеюсь — в таком случае с Патриком и Аидой тоже все будет в порядке.
Вик кивает, переводя дыхание. — Знаешь, что я подумал?
— Что? — спрашиваю я.
— Ты будешь смеяться, — отвечает Вик. — Но, когда ты рассказывал тот стих в первый раз, я даже не задавался вопросом, являешься ли ты членом Восстания. И также я надеялся, что ты пришел, чтобы вытащить меня оттуда. Мой личный Лоцман.
— Почему ты так думал? — интересуюсь я.
— У моего отца было высокое звание в Армии, — поясняет Вик. — Оченьвысокое. Я думал, что он непременно направит кого-нибудь, чтобы спасти меня. И я подумал, что это был ты.
— Прости, что не оправдал твоих ожиданий, — говорю я. Мой голос звучит холодно.
— Ты оправдал, — отвечает Вик. — Ты же вытащил нас отсюда, не так ли?
Не смотря ни на что, я чувствую легкое удовлетворение, когда Вик говорит это. Я улыбаюсь в темноте.
— Как ты думаешь, что с ней случилось? — спрашиваю я через некоторое время.
— Мне кажется, что ее семья сбежала, — отвечает Вик. — Аномалии и Отклоненные часто исчезали в наших местах, но не думаю, что это Общество забирало их всех. Возможно, ее семья ушла, чтобы попытаться найти Лоцмана.
— Ты считаешь, они нашли? — хотелось бы мне, чтобы я не говорил тогда так много о том, что Лоцмана, возможно, не существует.
— Я надеюсь на это, — говорит Вик. Теперь, когда история рассказана, его голос звучит опустошенно.
Я отдаю ему кусочек древесины, на котором вырезано ее имя. Минуту он разглядывает его, а затем кладет в карман.
— Итак, — произносит Вик. — Теперь давай подумаем о том, как нам перейти через эту равнину и добраться к тем, кого хотим найти. Я собираюсь продолжить идти вместе с тобой какое-то время.
— Тебе лучше перестать говорить все это, — прерываю я Вика. — Я здесь не главный. Мы просто работаем вместе. — Я гляжу на небо, усыпанное звездами. Непонятно, как они сияют и сгорают.
Мой отец хотел быть тем, кто все изменил и всех спас. Это было опасно. Но все они верили в него. Поселенцы. Моя мать. Я. Потом я вырос и понял, что он никогда бы не победил. Я перестал верить. Я не умер вместе с ним, потому что больше не ходил ни на какие собрания.
— Ладно, — говорит Вик. — Но все равно, спасибо тебе, что провел нас так далеко.
— И тебе, — отвечаю я.
Вик кивает. Перед тем, как уснуть, он вынимает свой собственный кусок камня и делает еще один надрез на ботинке. Еще один день, прожитый без нее.
Глава 18
Кассия
— Ты выглядишь уставшей, — говорит Инди. — Как думаешь, может, нам спускаться помедленнее?
— Нет, — отвечаю я. — Не нужно. — Если я остановлюсь, то никогда не смогу продолжить опять.