Белинда

Казалось, он таращится на меня со страницы дешевой книжонки. И на какую-то секунду я вдруг понял: я не испытываю к нему ненависти, поскольку понимаю, что мы с ним братья. Ведь мы оба не смогли устоять перед ней. И оба пошли на риск, чтобы получить ее. Как он сейчас, должно быть, смеется надо мной.

Ладно, пошел он куда подальше!

Я чувствовал такое облегчение и радостное возбуждение, что мне было плевать на Морески.

Я вспомнил о том, что рассказала мне автор биографии Бонни: о попытках самоубийства, как машина Бонни чуть было не упала со скалы на Сент-Эспри.

И тогда многое становилось на свои места: это объясняло и преждевременную зрелость Белинды, ее странную, почти пролетарскую жесткость, и ее манеру одеваться, и даже ее искушенность.

Скорее всего, она уже была сыта всем по горло еще до поездки в Лос-Анджелес, а потом ссылка в Швейцарию, и она понесла наказание вместо Морески, который ее изнасиловал, и «Полет с шампанским» продолжался для нее уже в другом месте. Пошли они к черту! И благодарю Тебя, Господи, за все их безумства.

Ведь мы с Белиндой тоже не ведаем, что творим!

Только не уходи, только жди меня дома, моя дорогая, что бы ни наговорил тебе Джордж Галлахер! Только дай мне шанс!

23

Но когда я наконец вернулся домой, Белинды там не было.

Я поднялся по лестнице и прошел в ее комнату.

Все ее вещи были собраны и лежали на кровати: новые кожаные коричневые чемоданы, которые я ей купил, и старый потрепанный, еще с Хейт.

Я заглянул в шкаф и сразу же понял, что Белинда упаковала абсолютно все. Остались лишь легкий запах жасмина от подушечек для белья да атласные плечики для одежды.

Но багаж пока что оставался в комнате! Даже косметичка. Хотя чемоданы были уже закрыты на замок.

Какое странное, завораживающее зрелище!

Оно напомнило о том, что я видел много-много лет назад: о голых матрасах на кровати моей матери в день ее смерти.

Я как раз вернулся с занятий и поднялся наверх, чтобы узнать, как себя чувствует мать. Мне казалось, она будет болеть еще очень и очень долго. И, увидев голый матрас, я тотчас же понял, что она умерла, пока меня не было.

Ее уже успели отвезти в морг. Лето выдалось жарким, и тело нельзя было оставлять дома до моего возвращения.

«Ступайте на Мэгазин-стрит, — сказала мне сиделка, с которой я столкнулся в дверях спальни. — Вас там уже ждут».

Мне надо было пройти пять кварталов по тихим тенистым улицам Гарден-Дистрикт. Потом я увидел мать в морге. Прощай, моя дорогая Синтия Уокер! Я люблю тебя.

Но Белинда еще никуда не ушла. По крайней мере, пока.

Я отнес в ее комнату коробку из «Сакса», вынул из нее белое с серебром платье и аккуратно повесил на атласные плечики.

Потом поднялся в мастерскую, на всякий случай оставив открытой дверь, чтобы не пропустить момент прихода Белинды.

Я еще раз провел ревизию своих работ.

Теперь у меня уже было полностью готово двенадцать картин, написанных с Белинды в это самое удивительное лето моей взрослой жизни.

Последней картиной, которую я успел закончить, стала еще одна из серии «Художник и натурщица», основанная на фотографиях наших любовных утех. На сей раз у меня вышло гораздо лучше, хотя мне претило писать собственное обнаженное тело, придавившее своей тяжестью хрупкую Белинду. Но сама картина получилась потрясающей, и лицо Белинды, нарисованное в профиль, чем-то напоминало ее лицо в кадре из фильма «Конец игры»: того эпизода, где Белинду ласкает рыжеволосая женщина.

Была ли Белинда на моей картине уже женщиной или еще девочкой? И так как ее детского лица практически не было видно, она казалась вполне созревшей женщиной с нимбом пышных волос, словно у принцессы из сказки.

Незаконченной оставалась лишь одна работа: «Белинда в баре ресторана „Опера“». На картине Белинда нарисована на фоне огромных золоченых зеркал и столиков, причем, как всегда, обнаженной: на ней были только туфли на шпильках и черные перчатки.

Хорошо прорисованная фигура, мрачное лицо, пухлые губы, немигающий взгляд.

Ух, я не мог без дрожи смотреть на картину. Но когда я вглядывался в нее, то начинал понимать, что все, абсолютно все, будет просто прекрасно.

Но сейчас была дорога каждая минута: время терять больше нельзя.

Я принялся аккуратно спускать картины вниз: сперва сухие, затем влажные, потом — сырые и, наконец, совсем мокрые — и начал укладывать их в багажник мини-вэна.

Конечно, повреждений по краям избежать не удастся, но это дело поправимое.

Я все восстановлю, когда мы доберемся до Нового Орлеана. Стойка в багажнике, на которой хоть стеклянные листы перевози, обезопасит полотна.

А позже я пойму, какой будет следующая серия картин. Озарение придет, как только мы окажемся в доме моей матери. Я твердо знал, что так будет.

Белинда, возвращайся скорей! Просто войди в эту дверь и позволь мне тебя обнять! Давай начнем все сначала!

Уложив в багажник картины и самые необходимые вещи, я стал собирать в дорогу свою одежду.

Я хотел отнести в машину и ее чемоданы, но не решился заходить так далеко.

Не вздумает же она убежать без вещей! Надеюсь, что нет. Я хочу сказать, что она ведь оставила и свой жалкий чемоданчик, и косметичку, и…

Однако напольные часы уже пробили три раза, а она так и не появилась.

Где ее искать? Куда звонить?

Я сидел, тупо уставившись на телефонный аппарат на кухонной стене. А что, если позвонить Джорджу Галлахеру, а что, если спросить у него?.. А что, если не он был тем «старым-престарым другом» и вообще ничего ей не говорил? А что, если она просто-напросто расстроилась из-за вчерашней ссоры? Нет, слишком много «а что, если».

Нет, конечно, именно он был тем «старым-престарым другом» и именно он объяснил ей, что к чему. Черт побери, Белинда! Возвращайся скорей!

Я подошел к окну, выходящему на улицу, чтобы проверить, припаркован ли «эм-джи». И как это я раньше не подумал! Если она уехала на машине, то обязательно вернется. Не станет же она красть машину?! Но «эм-джи» был на месте, черт бы его подрал, именно там, где она всегда и парковалась: посреди улицы, неподалеку от навороченного длинного черного лимузина.

Длинный черный лимузин.

В какой-то момент я запаниковал. Неужели я забыл о какой-то чертовой встрече с читателями?! Лимузин приехал за мной? Откровенно говоря, лимузины в моем квартале появлялись только затем, чтобы отвезти меня на очередное мероприятие.

Но нет, все мероприятия остались позади, и последним из них была встреча с читателями в «Сплендор ин де грас». А водитель этого лимузина преспокойно сидел на своем месте, покуривая сигарету. Тонированные стекла не позволили мне разглядеть пассажиров роскошного автомобиля.

Ладно, Белинда не взяла «эм-джи», а это означает, что она где-то поблизости и скоро должна появиться.

В три тридцать телефон наконец зазвонил, но это был Дэн.

— Джереми, пока ты меня не перебил, хочу тебе еще раз сказать. Держись от нее подальше, твою мать!

— Я тебя опередил. Мы на время исчезнем в неизвестном направлении. Писать не обещаю, но непременно позвоню тебе.

— Слушай сюда, придурок! В школу Святой Маргариты в Гштааде пятого ноября поступила просьба принять на семестр, который уже начался, Белинду Бланшар, а одиннадцатого ноября школьному начальству сообщили, что она не приедет. Она сейчас не в школе Святой Маргариты и никогда там не была! Тем не менее они просили отсылать всю корреспонденцию девочки на адрес юридической конторы в Штатах. Школа — это прикрытие.

— Хорошая работа. Но я и так все знал.

— А стрельба имела место в ночь накануне звонка в школу.

— Все верно. Что еще?

— Что ты хочешь сказать своим «что еще»?

— Ты установил наличие взаимосвязи между стрельбой и звонком в школу? Почему они решили отослать Белинду?

— Кончай заниматься поиском взаимосвязей. Дело в том, что если бы информацию можно было раздобыть, просто позвонив приятелю в Гштаад или пригласив на ужин с вином секретаршу из «Юнайтед театрикалз», то материал рано или поздно непременно попал бы в «Инкуайрер». А теперь беги и прячься как можно скорее!