Белинда

Спасибо. Да, большое спасибо. Вы даже представить себе не можете, как мне приятно это слышать.

Да, жара становится просто невыносимой.

— Еще две книги — и все продано, — шепнула мне на ухо Джоди, мой очаровательный агент из Нью-Йорка.

— То есть я скоро смогу выпить?

Осуждающий смех. И ничего не понимающее лицо темноволосой девчушки справа. Я почувствовал, как Джоди предупреждающе сжала мне руку.

— Шучу-шучу, солнышко! Я уже подписал тебе книгу?

— Джереми Уокер вообще не пьет, — вызвав дружный взрыв хохота, заметила стоявшая неподалеку чья-то мамаша.

— Все продано! — поднял руки вверх повернувшийся к очереди продавец. — Все продано!

— Пошли! — ухватила меня за локоть Джоди и, понизив голос, добавила: — А теперь для сведения. Тысяча экземпляров, если хочешь знать.

Один из продавцов предложил послать за угол, в «Даблдэй» за дополнительными экземплярами, кто-то уже даже попытался дозвониться туда.

Я осмотрелся по сторонам. Где там моя Златовласка? Магазин потихоньку пустел.

— Попроси их не делать этого. Не надо больше книг. Я уже не в силах ничего подписывать.

Златовласка исчезла. А я ведь даже краем глаза не видел, как она уходила. Я обшаривал взглядом помещение, надеясь обнаружить в толпе клетчатую юбку, шелковые волосы цвета спелой пшеницы. Ничего.

Джоди тактично напомнила служащим магазина, что мы опаздываем на прием для издателей в «Сен-Франсе». (Прием в честь нашего издательства устраивала Ассоциация американских книготорговых организаций.) И опаздывать было нельзя.

— Ах да, прием. Я совсем про него забыл.

Я хотел было ослабить галстук, но передумал. Каждый раз перед выходом очередной книги в свет я давал себе торжественное обещание подписывать читательские экземпляры одетым неформально: в джемпере и расстегнутой на шее рубашке, чтобы читатели принимали меня таким, как есть, но почему-то не мог заставить себя сделать это. И вот сейчас я парился на жаре в твидовом пиджаке и фланелевых брюках.

— На приеме и напьешься, — прошептала мне на ухо Джоди, потихоньку подталкивая меня в сторону двери. — Так чем ты еще недоволен?

Я на мгновение зажмурил глаза, попытавшись представить себе Златовласку: то, как она стоит со сложенными на груди руками, небрежно облокотившись на стол с книгами. Интересно, жевала ли она резинку? Губы у нее были розовые, как леденец.

— А зачем вообще нужен этот прием?

— Послушай, там будут и другие авторы…

Это означало, что там будет Алекс Клементайн — самый популярный киносценарист сезона (и мой хороший друг), Урсула Холл — дама, пишущая книги по кулинарии, а еще Эван Дандрич — автор шпионских романов, то есть все самые продаваемые писатели. И никаких тебе респектабельных второразрядных литераторов и авторов коротких рассказов.

— Тебе всего лишь надо показаться там. Немного пройтись.

— Может, лучше пройтись до дома?

На улице оказалось еще хуже: от тротуаров шел удушливый запах большого города, что было нехарактерно для Сан-Франциско, а между домами поднимался застойный воздух.

— Ты сможешь сделать это, даже не просыпаясь, — отозвалась Джоди. — Все те же старые репортеры, все те же старые обозреватели…

— Тогда зачем все это надо?! — возмутился я, хотя прекрасно знал ответ.

Мы с Джоди работали вместе уже без малого десять лет. Мы начинали с ней еще в те далекие дни, когда никто особо не рвался брать интервью у детского писателя и возможность подписать одну-две книжки в магазине уже казалась удачей; мы вместе пережили и сумасшествие последних лет, когда выход в свет каждой новой книжки сопровождался шквалом обращений выступить по радио и на телевидении, предложениями анимировать ее, появлением пространных интеллектуальных статей в новостных журналах, а также неизменным вопросом: каково это — быть детским писателем, книги которого в списке бестселлеров литературы для взрослых?

Джоди всегда трудилась в поте лица — сперва, чтобы помочь мне завоевать популярность, а затем, чтобы справиться с ее побочными эффектами. А потому с моей стороны было бы некрасиво не пойти ей навстречу и отказаться от приглашения на прием. Мы переходили Юнион-сквер, лавируя между туристами и праздношатающейся публикой. Тротуары, как всегда, были замусорены, и даже небо над головой казалось каким-то бледным и выцветшим.

— Тебе не придется с ними разговаривать, — сказала Джоди. — Просто улыбайся, и пусть себе угощаются на здоровье да пьют сколько душе угодно. А ты пока посидишь на диванчике. Смотри, у тебя все пальцы в чернилах! Слышал когда-нибудь о существовании шариковых ручек?

— Дорогая моя, ты ведь говоришь с художником!

Тут я снова с легкой грустью вспомнил о Златовласке. Если бы я имел возможность отправиться прямо сейчас домой, то смог бы нарисовать ее, хотя бы набросать ее портрет, пока детали не стерлись из памяти. Например, этот вздернутый носик или этот маленький ротик с надутыми губками. Возможно, она никогда не изменится и, когда ей захочется походить на взрослую женщину, возненавидит свою кукольную внешность.

Но кто она такая? Снова вопрос, на который нет однозначного ответа. Может быть, такая привлекательная наружность всегда создает эффект узнавания. Кто-то, кого я должен был бы знать, кого точно знал, о ком мечтал, в кого был всегда влюблен.

— Как же я устал, — произнес я. — И все эта жара. Даже не представлял себе, что так вымотаюсь.

Хотя правда состояла в том, что я был выжат как лимон, совсем обессилел от бесконечных улыбок и мне жутко хотелось как можно скорее закруглиться.

— Послушай, пусть другие будут в центре внимания. Ты же знаешь Алекса Клементайна. Он всех загипнотизирует.

Да, хорошо иметь рядом такого, как Алекс. И все говорят, его история Тинсельтауна просто потрясающая. Если бы я только мог улизнуть с Алексом, зайти в ближайший бар и вздохнуть свободно. Но Алекс, не в пример мне, обожает подобные мероприятия.

— Ну, тогда остается только надеяться на то, что я обрету второе дыхание.

Итак, мы направились к Пауэлл-стрит, спугнув по дороге стаю голубей. Мужчина на костылях поинтересовался, нет ли у нас мелочи. Женщина-призрак в нелепом серебряном шлеме с крылышками, как у Меркурия, с помощью самопального усилителя оглушала прохожих заунывным пением. Я поднял глаза на угольно-черный фасад отеля, располагавшегося в старом, мрачном и невыразительном здании с башнями.

Мне почему-то вспомнилась одна из голливудских баек Алекса Клементайна. Что-то о звезде немого кино «Фэтти» Арбакле, [1]который случайно ранил девушку в номере этого отеля, — постельный скандал, имевший место в незапамятные времена и безвозвратно разрушивший карьеру актера. Скорее всего, Алекс и сейчас рассказывает эту историю там, наверху. Уж он-то точно не упустит такую возможность.

Водитель переполненного трамвая отчаянно сигналил перегородившей дорогу машине, но мы сумели лихо объехать затор.

— Джереми, ты вполне можешь полежать пару минут. Вытянуть ноги, закрыть глаза. А я принесу тебе кофе. Это президентские апартаменты.

— Итак, мне доведется спать на президентской кровати, — улыбнулся я. — Думаю, стоит взять тебя с собой.

Мне хотелось бы передать то, как ее золотые локоны тяжелой волной падают ей на плечи. Вероятно, она закалывает их сзади, ведь у нее такие густые волосы. Спорим, она считает их слишком уж кудрявыми, и именно это сказала бы мне в ответ, если бы я восхитился их красотой. Но все это лишь внешняя сторона. Как передать движение своей души, когда я заметил ее взгляд? Справа и слева ничего не выражающие лица, а вот в ее глазах было нечто знакомое. Как это передать?

— …президентский сон, и к обеду ты будешь в полном порядке!

Плечо болело, рука тоже. Тысяча книг. Но конечно, я немного кривил душой. Ведь меня обо всем предупреждали.

Холл «Сен-Франсе» сразу же обволок нас золотистым сиянием, шум толпы смешивался со звуками оркестровой музыки. Массивные гранитные колонны с позолоченными капителями. Позвякивание серебра о фарфор. Запах дорогих цветов в холодильных шкафах. Казалось, здесь движется все — даже рисунок на коврах.

1

Роско «Фэтти» Арбакл (1887–1933) — известный американский актер немого кино, комик, режиссер и сценарист. Его карьера резко разрушилась в 1921 году, когда после вечеринки в его доме неожиданно умерла молодая актриса Вирджиния Рэйпп. Роско обвинили в изнасиловании девушки и в непреднамеренном ее убийстве, а пресса при этом дала делу широкую огласку. (Здесь и далее прим. ред.)