Там, где в дымке холмы

– Снова твои друзья? – спросила я.

Ники кивнула и пошла включить чайник.

– Знаешь, мама, – сказала она, – мне придется уехать сегодня. Это ничего?

Одну руку она держала на ручке чайника, другую положила себе на бедро.

– Конечно, ничего. Как хорошо, Ники, было побыть с тобой.

– Я скоро опять приеду тебя навестить. Но мне и в самом деле нужно вернуться.

– Извиняться незачем. Очень важно, что ты живешь теперь собственной жизнью.

Ники, отвернувшись, следила за чайником. Окна над мойкой слегка затуманились, но за стеклами сияло солнце. Ники налила себе кофе, потом села за стол.

– Да, мама, кстати. Помнишь, я говорила тебе о подруге, которая пишет о тебе поэму?

– Да-да, помню. Это твоя подруга, – улыбнулась я.

– Ей хочется, чтобы я привезла фотографию или что-нибудь такое. Вид Нагасаки. У тебя не найдется? Старая открытка, например?

– Я подумаю – может, что-то и найду. Но что за абсурд. – Я усмехнулась. – Что она может обо мне написать?

– Она и вправду хороший поэт. Знаешь, она много чего испытала. Вот почему я и рассказала ей о тебе.

– Уверена, Ники, она напишет великолепную поэму.

– Просто старую открытку, хотя бы это. Чтобы ей увидеть, как все это выглядело.

– М-м, Ники, не знаю. Если нужно взглянуть, как выглядело все…

– Мама, ты понимаешь, что я имею в виду.

Я снова рассмеялась:

– Что ж, ладно, поищу попозже.

Ники, намазывая тост, принялась соскребать с него лишнее масло. Моя дочь с детства была худышкой, и мысль, что она боится потолстеть, меня позабавила.

– И все-таки, – глядя на нее, сказала я, – жаль, что ты уезжаешь сегодня. Я собиралась предложить тебе пойти вечером в кино.

– В кино? А что там идет?

– Не знаю, какие фильмы теперь показывают. Я надеялась, ты знаешь лучше.

– В самом деле, мы уже сто лет не ходили в кино вместе, правда? Только когда я была маленькой. – Ники улыбнулась, и на лице ее мелькнуло совершенно детское выражение. Она отложила нож и посмотрела на чашку с кофе. – Я тоже редко хожу в кино. Фильмов в Лондоне всегда хоть отбавляй, но мы их почти не смотрим.

– Ну, если тебе больше нравится, есть еще театр. Автобус подвозит теперь к самому входу. Не знаю, что сейчас у них идет, но можно выяснить. Местная газета лежит, кажется, вон там, у тебя за спиной.

– Не надо, мама, не стоит.

– По-моему, иногда они ставят довольно хорошие пьесы. Вполне современные. Посмотрим в газете.

– Не стоит, мама. Мне ведь сегодня уезжать.

Я бы не прочь остаться, но мне и вправду нужно.

– Конечно, Ники. Не стоит извиняться. – Я улыбнулась ей через стол. – Я, собственно, очень рада, что у тебя есть добрые друзья, с которыми тебе приятно общаться. Все они для меня будут желанными гостями.

– Да, мама, спасибо.

Свободная спальня, которую заняла Ники, была маленькая и пустая, но в то утро ее заливало солнце.

– Вот это для твоей подруги подойдет? – спросила я с порога.

Ники укладывала на постели чемодан и мельком взглянула на найденный мной календарь.

– Отлично.

Я шагнула в комнату. Из окна виднелся сад с ровными рядами тонких саженцев. В календаре, который я держала в руках, первоначально для каждого месяца имелась своя фотография, но все они были вырваны, кроме последней. Я вгляделась в оставшуюся картинку.

– Если это что-то важное, то не отдавай, – сказала Ники. – Не найдется ничего подходящего, и ладно.

Я засмеялась и положила картинку на постель рядом с другими вещами.

– Это всего лишь старый календарь, не более. Понятия не имею, почему я его сохранила.

Ники заправила прядь волос за ухо и продолжила сборы.

– Ты, наверное, – сказала я, – планируешь пока жить в Лондоне.

Ники пожала плечами:

– Да, я там вполне счастлива.

– Непременно передай всем твоим друзьям мои наилучшие пожелания.

– Хорошо, передам.

– И Дэвиду. Ведь его так зовут, верно?

Ники снова пожала плечами и не ответила. Она привезла с собой три пары обуви и пыталась втиснуть их в чемодан.

– Скажи, Ники, ты ведь замуж как будто пока не собираешься?

– Чего бы ради мне хотеть замуж?

– Я просто так спросила.

– Зачем мне замуж? В чем тут смысл?

– Ты планируешь просто продолжать жить в Лондоне, так?

– Ну, и с какой стати мне выходить замуж? Это так глупо, мама. – Она свернула календарь и сунула его в чемодан. – У стольких женщин мозги просто-напросто запудрены. Они считают, будто главное в жизни – выскочить замуж и нарожать кучу детей.

По-прежнему глядя на Ники, я сказала:

– Но в конце концов, Ники, ничего другого почти и не остается.

– Господи, мама, да у меня множество всяких занятий. Я вовсе не хочу прилипнуть к месту с мужем и оравой визжащей ребятни. Чего это ради ты вдруг завела этот разговор? – Крышка чемодана не закрывалась. Ники надавила на нее с раздражением.

– Я просто поинтересовалась твоими планами, Ники, – засмеялась я. – Сердиться не стоит. Конечно же, ты сама должна выбирать.

Ники снова раскрыла чемодан и что-то в нем поправила.

– Ну-ну, Ники, не надо дуться.

На этот раз ей удалось закрыть крышку.

– Бог его знает зачем я столько всего с собой навезла, – пробормотала она себе под нос.

– Что ты говоришь людям, мама? – спросила Ники. – Что ты говоришь, если они спрашивают, где я?

Дочь решила, что уезжать раньше обеда необязательно, и мы вышли погулять по фруктовому саду за домом. Солнце сверкало, но воздух был прохладный. Я взглянула на нее озадаченно:

– Говорю им, что ты живешь в Лондоне, Ники. Разве это не правда?

– Правда. Но разве они не спрашивают, чем я занимаюсь? Вот как старая миссис Уотерс на днях?

– Да, иногда спрашивают. Отвечаю, что ты живешь в Лондоне с подругами. Право же, Ники, я не думала, что тебя так заботит чужое мнение.

– Меня оно не заботит.

Мы медленно шли дальше. Почва во многих местах сделалась топкой.

– Мне кажется, мама, тебе это не очень нравится?

– Что не нравится, Ники?

– Как у меня обстоят дела. Тебе не нравится, что я живу далеко. С Дэвидом и так далее.

Мы дошли до конца сада. Ники ступила на узкую извилистую тропинку, которая вела к деревянной калитке в поле. Я пошла за ней. Поле, заросшее травой, было обширным и простиралось от нас вдаль пологим склоном. На верхушке склона на фоне неба вырисовывались два тонких платана.

– Мне не стыдно за тебя, Ники, – сказала я. – Ты должна жить так, как считаешь нужным.

Дочь смотрела на поле.

– Здесь обычно паслись лошади, да? – проговорила она, берясь за калитку.

Я тоже посмотрела на поле, но лошадей не было видно.

– Знаешь, это странно, – сказала я. – Помню, когда я вышла замуж в первый раз, было много разговоров, потому что мой муж не хотел жить с отцом. Знаешь, в Японии тогда так полагалось. Об этом шло много разговоров.

– Спорим, ты вздохнула с облегчением, – заметила Ники, не отводя глаз от поля.

– С облегчением? Это почему?

– Из-за того, что не пришлось жить с его отцом.

– Наоборот, Ники. Я была бы счастлива, если бы он жил с нами. К тому же он был вдовец. Это старинный японский обычай, не такой уж плохой.

– Ясно, что ты это сейчас говоришь. А тогда, спорим, ты думала совсем иначе.

– Нет, Ники, ты и вправду не понимаешь. Я была очень привязана к своему свекру. – Я взглянула на Ники и засмеялась. – Но может, ты и права. Может, мне и было легче, оттого что он не стал жить с нами. Я сейчас не помню. – Я протянула руку и потрогала верх деревянной калитки. На пальцах осталась влага. Я почувствовала, что Ники на меня смотрит, и показала ей свою руку со словами: – Иней еще лежит.

– Ты по-прежнему много думаешь о Японии, мама?

– Пожалуй, да. – Я повернулась в сторону поля. – Остались кое-какие воспоминания.

Возле платанов появились два пони и неподвижно постояли бок о бок на солнце.