Страница 132 из 154
С облегчением обращаюсь теперь к честной американской книге про кита. Его хочет убить некий капитан, так как во время последней на него охоты лишился части ноги, откушенной китом, когда тот спасался. Капитан отплывает в море с разношерстной командой из бродяг, которым не сидится на месте и для которых служба на корабле — лучший способ добыть себе пропитание. Это храбрые, умелые и дисциплинированные моряки; они гоняются за китом по всему свету и все вместе идут ко дну — кроме рассказчика. Он описывает, как мир существует дальше, словно бы их и не было никогда. В этой книге нет женщин и детей, за исключением черного мальчугана, которого они случайно доводят до сумасшествия.
Есть еще и русская книга про войну и мир. В ней описаны сражения, но такие, которые заставляют нас удивляться тому, как бесшабашно, с какой решимостью люди жертвуют собой. Писатель, видишь ли, на самом деле воевал и верил отчасти в учение Христа. В книге можно найти также, — на лице фокусника выразилось восторженное изумление, — несколько вполне счастливых браков, с детьми, о которых хорошо заботятся. Но я сказал уже достаточно, чтобы стало понятно: хотя, если бы мужчины и женщины не любили друг друга и не пеклись о доме и семье, человечество бы вымерло, но героям самых известных в мире историй {6} и то и другое решительно не дается.
— И это доказывает, — проговорил Ланарк, жуя салат, — что самые известные в мире истории по большей части представляют собой нагромождение лжи.
Фокусник вздохнул и потер себе щеку:
— Сказать, какого ты хочешь конца? Представь себе: вернувшись отсюда в большой салон, ты видишь, что солнце село и снаружи, в большом окне, вспыхивает фейерверк над садами Тюильри.
— Там спортивный стадион, — поправил Ланарк.
— Не перебивай. Прием продолжается, и неформальное лоббирование среди делегатов идет полным ходом.
— Что такое лоббирование?
— Не перебивай, пожалуйста. Ты обходишь гостей, заводя разговор о бедах Унтанка со всеми, кто согласен слушать. Твое доморощенное красноречие неожиданно имеет успех, сначала у женщин, потом и у мужчин. Многие делегаты понимают, что мультинациональные компании угрожают и их собственным странам и если быстро не принять меры, то совет и им не сможет помочь. Таким образом, завтра, когда ты встанешь в большом зале собраний, чтобы произнести речь от имени своей страны или своего города (я еще не решил, страна это или город), под твоими словами сможет подписаться большая часть стран и городов по всему миру. Крупные корпорации, скажешь ты, опустошают землю. Игнорируя самые существенные нужды человечества, они превратили национальные богатства в оружие и отраву. Пришло время, и так далее, и так далее. Ты садишься, а в зале стоит тишина, более выразительная, чем самые бурные аплодисменты, и лорд президент-директор сам поднимается с места, чтобы тебе ответить. Он всей душой с тобой согласен. Объясняет, что главы совета уже подготовили планы, как обуздать существо, однако не решались их обнародовать, пока не заручатся поддержкой большинства. Теперь же он расскажет об этих планах. Все работы, сводящиеся к перемещению богатства, будут отменены, все работы, которые наносят ущерб или убивают людей, будут остановлены. Все прибыли перейдут к государству, сами же государства по величине не будут превышать швейцарский кантон; жалованье политика не превысит доходов сельскохозяйственного рабочего. Собственно, все заработки будут подтянуты или опущены до национального среднего уровня, а потом и международного, что позволит людям браться за ту работу, которая больше соответствует их способностям, не задумываясь об искусственном разделении профессий на престижные и унизительные. Биржевые маклеры, банкиры, бухгалтеры, застройщики, рекламщики, адвокаты, ведущие дела компаний, и детективы, если не найдут себе другого полезного занятия, сделаются школьными учителями; на одного учителя будет приходиться максимум шесть учеников. Военно-морские и военно-воздушные силы займутся снабжением детей по всему миру бесплатным продовольствием. Армии будут рыть ирригационные рвы и сажать деревья. Все человеческие экскременты будут возвращаться в землю. Не знаю, как Монбоддо предложит запустить новую систему, но могу сделать так, чтобы технические подробности потонули в буре приветствий. Как бы то ни было, блажен заставший сей рассвет; огромные денежные суммы и технические средства направляются на то, чтобы превратить Унтанк в здоровый и процветающий регион. Ты восходишь на борт своего летательного аппарата, чтобы вернуться домой, ибо теперь Унтанк для тебя стал домом. Солнце восходит тоже. Оно предшествует тебе; ты появляешься с ним вместе в полдень над городским центром. Сходишь на землю и воссоединяешься с Римой, которой успел наскучить Сладден. Счастливая развязка. Так?
Ланарк отложил нож и вилку. Он сказал вполголоса:
— Если вы дадите мне такую развязку, я буду считать вас поистине великим человеком.
— Если я дам тебе подобную развязку, я поступлю как десятки тысяч других дешевых иллюзионистов! Я буду ничуть не лучше позднего Уэллса! Хуже Гёте {7} . Никто из тех, что имеет хоть малейшее понятие о жизни и политике, ни на минуту мне не поверит.
Ланарк молчал. Яростно почесав свою шевелюру обеими руками, фокусник проворчал:
— Понимаю твою обиду. Когда мне было шестнадцать или семнадцать, я сам желал подобной развязки. Видишь ли, я нашел в публичной библиотеке Деннистауна монографию Тилльярда об эпосе, и там сказано, что эпические произведения создаются только в тех случаях, когда новое общество дает человеку надежду на свободу. Я решил: чем была «Энеида» для Римской империи, тем станет мой эпос для Шотландской кооперативной оптовоторговой республики, одной из многих сотен миролюбивых социалистических республик, которые возникнут (думал я), когда распадутся большие империи и корпорации. Это было в году приблизительно тысяча девятьсот пятидесятом. Ладно, вскоре я отказался от этой идеи. Лучший трюк фокусника заключается в том, чтобы показать публике движущуюся модель мира, какой он есть, с ними самими внутри, а мир не движется к большей свободе, равенству и братству. Пришлось посмотреть в лицо действительности: моя модель мира будет безнадежна. Я знал также, что она будет мелкобуржуазным порождением индустриального запада Шотландии, однако не считал это недостатком. Если ум творца подготовлен, материалы, имеющиеся под рукой, всегда подойдут.
За первые свои летние каникулы в школе искусств я написал двенадцатую главу и часть двадцать девятой главы, с безумным видением и убийством. Мой первый герой вел происхождение от меня самого. Я предпочел бы кого-нибудь менее индивидуального, но кому еще я мог заглянуть в нутро? Совершенно хладнокровно я довел беднягу Toy до смерти, потому что, имея в основе мой характер, он был крепче и честнее меня и я его ненавидел. Кроме того, его смерть позволила мне переместить его в более разнообразное социальное окружение. Ты — Toy, но Toy причесанный: без невротического воображения и встроенный в мир, где ты пребываешь {8} . Это существенно увеличивает твою способность действовать и немного увеличивает способность любить.
На дворе сейчас, — фокусник посмотрел на свои наручные часы, зевнул и откинулся на подушки, — на дворе тысяча девятьсот семидесятый год, и, хотя работа далеко еще не закончена, я предвижу, что результат в некоторых отношениях будет разочаровывающим. В книге слишком много разговоров и священников, чересчур много астмы, разочарований, тени; не хватает сельской местности, добрых женщин, честного труда. Правда, литература не изобилует описаниями честного труда, разве что Толстой и Лоуренс изображали сенокос, Трессел — строительство дома и Арчи Хайнд — работу конторского служащего и забойщика скота. Боюсь, читатель из более здравого века сочтет мою историю белибердой, а персонажей — гротескно-легкомысленными паразитами, как в произведениях миссис Радклифф, Толкина или Мервина Пика. Возможно, моя модель мира слишком сжата, в ней недостает моментов спокойствия, непринужденности, которые составляют существенную часть любого мира, даже исполненного забот. Может, я взялся за работу слишком юным. В те дни я думал, что свет существует, чтобы были видны предметы, пространство представляет собой всего лишь промежуток между мною и телами, которых я боялся или желал; теперь же тела кажутся станциями, откуда мы отправляемся в пространство или в сам свет. Возможно, главная задача иллюзиониста заключается в том, чтобы утомить беспокойную публику зрелищем на редкость убедительных перепалок, после чего у нее откроются глаза на простые вещи, от которых мы действительно зависим: движение тени вокруг вращающегося в пространстве шара, гниение жизни на пути к смерти, струя любви — начало новой жизни. Может быть, я поступил бы правильнее всего, если бы написал историю, в которой прилагательные вроде «банальный» и «обыкновенный» имели бы то же значение, какое в более ранних комедиях давалось прилагательным «славный» и «божественный». Как ты думаешь?