В Эрмитаж!

Свежайшие, в нарядных упаковках товары на витринах разложены в безупречном и безупречно продуманном порядке. И не воображайте, что все эти чистые краски, обесцвеченное до белизны дерево, честные прямые линии, украшающие склады товаров во всем мире, — изобретение какого-нибудь пижонистого шведского модерниста с парижским дизайнерским дипломом. Шведский стиль — порождение шведской природы, лесов, ветров, моря, скал, сосен, старого доброго скандинавского духа трудолюбивых корабельщиков и строителей. Давайте посмотрим. Взять хотя бы стулья, изделия шведских плотников, вручную изготовленные столы — складные, прочные, квадратные, твердые. Или же шерстяную ткань — яркую, но не кричащую. Все скромно, по-домашнему, по правде, без подвоха. Нет, есть все же один крошечный подвох: эта простота стоит баснословно, невероятно дорого, странствующих иностранцев вроде вашего покорного слуги цены особенно ошеломляют.

Но, как мне предстоит убедиться, дороже всего в этой честной, приятной во всех отношениях, скромной, либеральной стране сами деньги. И вот я захожу в банк на Стургатан, расположенный на холме над самой гаванью, на чистенькой, обсаженной деревьями площади. Чрезвычайно симпатичный банк — светлый, современный, просторный, компьютеризированный, благоухающий свежим кофе, с залами, заполненными милыми, обаятельными клиентами. От такого благолепия у меня возникает странное ощущение, точно чего-то не хватает: некоего демонизма денег, зловещего звона монет, скрытой опасности, излучаемой чистоганом. Не говоря уж о видеокамерах по углам, пуленепробиваемых стеклах и мрачных охранниках с автоматами Калашникова, без которых не обходятся сегодня никакие финансовые операции. Напомню: Медвежья страна славится своими банками. Она играла ведущую роль еще в Ганзейском союзе, возглавляет объединение стран Балтии, финансировала все европейские войны. Именно в Швеции, если память мне не изменяет, родилась идея Национального банка. Более того, в стране имеются вполне приличные запасы материалов, из которых делаются деньги: минералов и бумаги. Чтобы полезные ископаемые не пропадали даром, шведы отказались от драгоценных металлов и ввели в обиход медные монеты — демократичные и удобные, если хочешь купить, к примеру, буханку хлеба. Но если кому-то захочется приобрести что-нибудь подороже, например один из этих шведских столов, — что ж, тогда кошельком ему не обойтись, понадобятся лошадь и тележка.

Так зачем же столько мучений — задаю я сам себе риторический вопрос — при совершении заурядных экономических операций? В беленький светленький банк я зашел поменять английские фунты на американские доллары. В мире денег желание вполне заурядное. За чистым белым столом сидит симпатичная блондиночка-кассирша; ее беленькие пальчики пляшут по клавиатуре современнейшего компьютера. Как и все встреченные мною с утра, когда наш самолет приземлился в аэропорту Арланда, кассирша вежлива, серьезна, доброжелательна, в высшей степени цивилизованна — вот подходящее слово. Такая уж она, Швеция, Медвежья страна, чем-то неуловимо напоминающая начальную школу в лондонском районе Ислингтон — плюс немножко тундры. Для начала кассирша просит меня предъявить документы. Паспорт. Водительские права. Медицинский полис. Туристическая страховка. Номер пенсионного удостоверения. Все в порядке: документы у меня есть — следовательно, я существую. Она справляется насчет курса и котировок — curso, cambio.Как я буду расплачиваться? Я демонстрирую туго набитый бумажник: «Виза-кард», «Америкам экспресс», «Дайнерс», «Баркли-кард», «Мастер-кард», «Британские авиалинии». Все в порядке: смарт-карта у меня есть — следовательно, я покупаю. Но на современную Швецию это, оказывается, не распространяется.

— Nej, nej, — качает головкой блондиночка.

Я предлагаю ей банковскую карту, магазинную карту, еврокарту. Сверкаю золотой, машу серебряной. Наклоняюсь и, касаясь губами душистых белокурых волос, шепчу ей на ушко свой заветный секрет: пин-код.

— Nej, nej, — отнекивается она и смотрит на меня изумленно, — хотите получить деньги, сначала дайте денег мне.

— Но это и есть деньги, — возражаю я. — Теперь так производятся все расчеты.

— Nej, nej,не у нас, не в Швеции, — не согласна она, — Вы мне даете не деньги, а кредитные карточки. Мне нужны наличные. У вас нет настоящих английских фунтов?

Я смотрю на нее изумленно. На дворе, повторюсь, девяносто третий год. Высокоразвитая нация. Третье тысячелетие на пороге. И если не откажут все компьютеры и не попадают самолеты, разрушив все расчеты, наши страны вскоре станут частями единой евро-Европы — и закончится эра национальных валют. Испарятся франки, падут марки, исчезнут эскудо и лиры, сгинут кроны. Не станет даже фунтов, великих британских фунтов, их эпоха заканчивается — рано или поздно всему хорошему приходит конец.

И я готов оплакать эту эпоху, пролить слезу по уходящим денежным единицам. Я обожаю наличные — монеты и банкноты, гинеи и гульдены, дукаты, кроны, фартинги и форинты, все эти курсы валют, котировки, cambioи curso.Вообще-то сейчас, в девяносто третьем, Швеция еще не решилась присоединиться к Евросоюзу, но все мы понимаем, что это лишь вопрос времени. Конечно, страна, обладающая такими хвойными лесами, бумажными фабриками и запасами меди, заинтересована в сохранении денег в первозданном их виде. Но Швеция современна, а наличные — безнадежно устарели. Однако если девушка желает наличные, пусть она их получит. Припоминаю, сколько-то денег у меня с собой есть. Я порылся в бумажнике, и вот, пожалуйста, тоненькая пачечка банкнот, имеющих хождение в моей стране. Джордж Стефенсон, Пыхтящий Билли, в своем неизменном цилиндре гордо смотрите пятерки. Чарльз Диккенс, один из величайших в истории романистов, создатель портретной галереи биржевиков и казнокрадов, глядит с десяток. Изобретатель электричества Майкл Фарадей охраняет двадцатки. Королева на месте. Словом, ничего более надежного и солидного и вообразить невозможно.

— Подойдет? — спрашиваю я.

— Jo, jo,тип-топ, tack-tack. — Кассирша, сияя улыбкой, забирает и пересчитывает мои денежки.

За спиной у меня уже выстроилась довольно длинная очередь. Но здесь, в благовоспитанной, либеральной Швеции, никто не ворчит, никто не выражает неудовольствия. Пощелкав по клавишам, блондинка наконец протягивает мне пачку новеньких банкнот.

— Tack-tack, — говорю я и смотрю на полученные деньги. Но ведь эти красивые цветные бумажки — это шведские кроны, совсем не то, чего я добивался. — Nej, nej,ошибочка вышла. Мне нужны американские доллары.

— Jo, jo,доллары, tack-tack. — Кассирша кивает и забирает банкноты обратно. Проверяет тщательно — не повредил ли я какую, кладет их обратно в ящик, пальчики опять пробегают по клавишам. Очередь у меня за спиной все больше, уже вылезает на улицу. Но — ни протестов, ни малейшего нетерпения. Кассирша снова лезет в ящик, отсчитывает несколько зеленых американских бумажек и протягивает мне.

— Tack-tack, — говорю я.

И смотрю на полученные деньги. Смотрю еще раз. Пачка удивительно тоненькая. За какие-то несколько минут сто английских фунтов превратились в сорок американских долларов. Такие вот финансовые чудеса.

— Я вам дал сто, вы мне — сорок, — жалуюсь я.

Очередь растет.

— Jo, jo, tack, — кивает кассирша.

— Что-то тут не так.

— Jo, jo,все правильно, — Она стоит на своем. — Налог. Вы произвели тройной обмен. И каждый раз платили налог.

— Это не я произвел тройной обмен, это вы.

— Но в Швеции все обменные операции производятся через крону.

— Почему все обменные операции производятся через крону?

— Потому что только таким образом вы можете заплатить все налоги.

В Стамбуле или в Афинах это выглядело бы чрезвычайно подозрительно. Но я в Швеции — в царстве морали и безупречной честности, в либеральнейшей из стран, в обществе, достигшем высших ступеней развития. Я озираюсь по сторонам. Очередь у меня за спиной уже перекрывает движение на улице. Эта часть Стокгольма заблокирована начисто. Но ни один автомобиль не сигналит, никто не издал ни звука, даже не кашлянул.