Страница 36 из 47
— Вот эта, кажется, еще интереснее! — Остужев увидел прямо на дерево наклеенную бумагу. — Свети!
Гаевский зажег прокламацию, что была у него, и поднял повыше. На бумаге высветились два портрета, в которых без труда можно было угадать Остужева и Байсакова, только не таких заросших.
— Тебя все еще не связали с нами, — заметил Александр Гаевскому. — Впрочем, ты всегда можешь образ изменить.
— Здоровья уже не хватает, — вздохнул Антон. — А еще про Мари все время думаю. Ваня, ну где твои Сокольники? Уж хочется узнать поскорее: умереть нам сегодня, или все-таки поспать?
— Не стреляйте, господа! — отчетливо послышался в ночи чей-то голос. — Не стреляйте, я не враг.
Трое товарищей уже присели и отступили с освещенной луной тропинки в лесную темноту. Тогда незнакомец, продолжая просить не стрелять, сам вышел на освещенное пространство с поднятыми руками. Остужеву показалось, что он где-то видел это лицо.
— Господа Остужев и Байсаков, если не ошибаюсь? Мы выследили вас в Лефортово, но не успели поговорить.
— Вы здесь не один? — с угрозой спросил Александр. — Не советую с нами связываться, идите своей дорогой.
— Вы меня не помните? Я Никанор. Мы общались с вами в трактире, не так уж давно. Я еще тогда сказал, что люди, которых я представляю — ваши друзья, и могли бы оказать помощь.
Остужев, конечно, вспомнил. Подозрительный человек, назвавшийся Никанором, намекал, что является масоном. Но так же, как и тогда, Александр ничего не знал ни о Никаноре, ни об ордене, членом которого он якобы являлся. Перед ним мог стоять обычный охотник за предметами, служивший неизвестному друзьям клану.
— Стрелять нам не очень-то выгодно, — прошептал Гаевский. — Переполошим всю округу. Иван?
— Да запросто, — ответил Байсаков. — Только не люблю я душегубства. Там французы, супостаты, а этот свой. Может, добра желает?
— Но верить нельзя, — отчеканил Остужев. — Любезный Никанор, будьте добры убраться по добру поздорову! И никогда, слышите? Никогда больше нас не ищите. При следующей встрече я вас убью.
— Это было бы прискорбно, — вздохнул Никанор, медленно отступая с поднятыми руками. — Но есть вещи, скажем так, есть предметы, которые дороже моей жизни. Вам некуда прятаться, господа, Колиньи берет вас измором. И мы тоже не можем сказать: идите к нам, мы вас спрячем. Нам тоже приходится туго во время этой охоты. Но что, если бы вы спрятались под городом? Наполеон не сможет долго оставаться в Москве, Кутузов отрезал его от припасов, прежде всего от провианта и фуража. В городе уже начинается голод. Что, если бы вы пересидели какое-то время в подземелье?
— Мне ничего не известно о подземельях Москвы! И мы не пойдем в ловушку!
— Подземелья здесь были всегда, — по мере удаления голос Никанора звучал все тише. — Например, Иван Грозный очень любил надежно прятать некоторые вещи. А куда? Только под землю.
И наступила тишина. Друзья некоторое время прислушивались, но лес жил обычными ночными шорохами. Спустя полчаса они на всякий случай прочесали местность, но никого не обнаружили и продолжили путь к Сокольникам. Пригород спал, даже собаки не брехали. Развивший профессиональную память Байсаков в темноте быстро провел их к домику на окраине. Гаевский, перекрестившись и зажав пистолет зубами, первым перемахнул через забор и исчез во дворе. Спустя минуту он вернулся.
— Вроде никого. Но в дом я соваться не решился.
— Правильно, пропадать — так всем, — Остужев с некоторой натугой последовал за Антоном, а Байсакову пришлось помогать: сломать забор ему сейчас было легче, чем перелезть. — Держимся вместе. Если что — вместе и отступаем.
Но опасения были напрасны, волею судеб этот созданный в последний момент отступающим московским гарнизоном склад ускользнул от внимания и Колиньи, и французской разведки. Тихо, не зажигая света, друзья обошли небольшой дом. Собственно склад располагался в подвале. Тут имелись крепкие замки, но Байсаков расправился с ними без особых усилий. Внизу разожгли свечу и увидели некоторое количество французской формы разных родов войск, оружие и немного провианта: сухари да сало. Однако большего им было и не надо.
— Ешьте сперва вы, — приказал Остужев. — И наденьте форму, хоть немного французов запутаем. А я поднимусь наверх и покараулю. Неспокойно мне после визита этого Никанора.
Но в Сокольниках по-прежнему было тихо. Ранняя московская осень выдалась теплой, хотя ночевать в лесу без костра стало уже трудновато. Остужев сидел у окна в темноте, и старался сохранить бодрость, не поддаться дремоте. Но уж слишком много энергии было потрачено во время последнего боя. Немного еды — и Александр неминуемо уснет. К счастью, друзья это понимали, и очень скоро его пришел сменить Гаевский, от которого пахло невыносимо вкусно.
— Спускайся, пока Ванька все не прикончил, — одними губами произнес Антон. — И скажи, чтоб крепко не засыпал — я всю ночь не продержусь, тоже глаза слипаются.
Однако, как следует отдохнуть, не получилось. Все, что успел Остужев — переодеться и поесть. Но лишь только начал скидывать сапоги, чтобы немного поспать, как наверху грохнул выстрел. Пнув как следует продолжавшего спать Байсакова — а на легкий пинок тот бы и вовсе не отреагировал — Александр, пошатываясь, кинулся к лестнице. Наверху начиналась перестрелка, и кто-то уже бил топором, взламывая дверь.
— Антон! Ты цел?!
— Да, только надолго ли? — Гаевский привстал с пола, где заряжал пистолет, и выстрелил в окно. — Следили, наверное, за домом! А может, Никанор продал!
Принимать бой не имело смысла — со временем численность противника будет только увеличиваться. Дом, конечно же, окружен, но все еще темно, и есть шанс прорваться к лесу. Вот только оторваться от врагов на ватных от усталости ногах уже вряд ли получится. Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове Остужева. И он нашел слабый, но шанс.
— Поджигай дом! — приказал Александр поднявшемуся из подвала заспанному Байсакову, не забывшему, впрочем, заранее сложенный мешок с продуктами. — Быстрее, а потом кричи: «Пожар!», с твоим голосом и отсюда все Сокольники услышат!
— Там наверху солома была... — спросонок забормотал Иван, и отправился исполнять приказ.
Дверь рухнула. Остужев, пока экономя силы, просто выстрелил в темный проем. Кто-то истошно завопил, в ответ полетели пули. Гаевский выстрелил в глубину дома — нападавшие зашли и со двора. Схватив товарища за плечо, Александр потащил его на второй этаж, где уже мелькали первые сполохи разгоравшегося огня. Пока он помогал Ивану зажигать дом, Антон как мог, отстреливался от пытавшихся подняться по лестнице противников. К счастью, те под пули особенно не лезли, их явно завербовали среди местного ворья. Тем не менее, прямо сейчас сюда скакали и люди Колиньи, и мюратовские кавалеристы. Их из пары пистолетов не удержишь.
Кричать «Пожар!» Байсакову не пришлось: где-то рядом уже колотили в набат. И снова все повторилось, как в Лефортове — полураздетые мужики с ведрами, и в панике вытаскивающие детей на улицу бабы. Этого Остужев и добивался.
— Ну, пора! Ноги берегите!
Он первым выпрыгнул в горящее окно. Выпрыгнул неудачно — внизу какой-то бородач был готов поймать Александра прямо на саблю. Но уже в полете сам собой проснулся боец, и Остужев сумел отбить клинок ногой в сторону, чтобы тут же другой ногой раздробить челюсть бородача. Прокатившись по земле и одновременно вытащив из ножен французскую саблю, он несколькими взмахами прикончил троих нападавших и отогнал от окна остальных. Тут же мимо уха просвистела первая пуля.
— В темноту! — крикнул Александр оказавшимся рядом товарищам.
Гаевский помог подняться не бросившему мешок с провизией Ивану, и все трое, с саблями наголо, кинулись в толпу. Народ перед ними разбегался, но и темнота все плотнее укутывала беглецов. Когда Александр решил, что все уже кончено, из проулка прямо перед ними выбежали драгуны. Командир дал отрывистую команду, и выстроившиеся солдаты вскинули оружие.