Аристократ и простушка

— Кейт, у Фелиции был я, а у меня — она. У нас все было в порядке.

— А сейчас? — прошептала Кейт.

Саймон понурился, плечи его опустились:

— А сейчас нет. — И он сам во всем виноват.

— Что же произошло? Я вижу, вы были очень близки. Ведь наверняка ты, а не кто-то другой читал ей сказки на ночь, перевязывал разбитые коленки, развлекал, когда она лежала с простудой. Еще, поди-ка, и на родительские собрания в школу ходил.

Саймон поморщился:

— Просто как-то в одночасье все переменилось. Она вбила себе в голову, что хочет стать инструктором по горным лыжам. А ты знаешь, какая это травмоопасная работа! В горах оползни. Да еще на этих курортах полно всяких льстивых соблазнителей. Потом она завела себе дружка-байкера. Представляешь! Мотоцикл — это же так опасно! Затем она стала ходить с подружками в ночные клубы и возвращаться домой под утро пешком. Когда я пытался ее встретить у клуба, она жутко злилась. Вообще перестала меня слушать. Что бы я ни говорил, она делала прямо противоположное! Ее и в десять-то лет было трудно уберечь от опасностей, а уж в восемнадцать! Что мне было делать?

— Ничего. Отступить в сторону и предоставить ей свободу действий. Чтобы она сама несла за себя ответственность. — Наклонившись, Кейт легонько дотронулась до его руки. — Нам остается лишь надеяться, что мы успели развить в них здравый смысл, осторожность и дать достаточное представление о том, что хорошо и что плохо. Однажды мы просто отпускаем их в свободное плавание. А сами остаемся в стороне, но всегда готовы принять их и помочь им, если случится кораблекрушение.

Саймон покачал головой. Как можно отпустить Фелицию, ведь она такая юная, такая безрассудная. И зачем ждать кораблекрушений, если можно их не допустить! Кейт тем временем продолжала:

— Саймон, Фелиция — замечательная девушка, непосредственная, хорошо ориентирующаяся в современном мире, самостоятельная, способная принимать взрослые решения. И это удивительно, если учесть стратегию воспитания, о которой ты рассказал. Я считаю, что то, какой стала Фелиция, — исключительно твоя заслуга. Ты прекрасно воспитал ее!

— Почему же тогда она сбежала от меня? — Он так старался, и все впустую. Сестра ушла, и это еще одно доказательство его несостоятельности как воспитателя и родителя.

— Потому что ты ведешь себя не как брат, а как ревнивый муж или взбалмошный отец. Представь, что тебе говорят, будто ты не в состоянии управлять поместьем, диктуют, с кем встречаться, а с кем нет, и требуют возвращаться домой не позже полуночи. — Не думаю, что тебе такое понравится. Так почему же Фелиция должна с этим мириться?

— Но ведь ей всего двадцать два года!

— Всего? Почему-то этого достаточно для того, чтобы голосовать, строить карьеру. Некоторые в этом возрасте уже детей воспитывают. Ты сам-то чем занимался в двадцать два года?

Чем-чем… Жил самостоятельной жизнью, учился в университете…

Неужели Фелиции те же двадцать два?.. Внезапно Саймон совершенно четко понял: тотальный контроль за жизнью сестры был проявлением не только заботы о ней, но в большей степени эгоистичного страха остаться в одиночестве, когда она уйдет, — в таком же одиночестве, как до ее рождения. Он сам не оставил ей выбора. Не заметил, что в какой-то момент перегнул палку.

В теплом свете, льющемся из дома, он увидел, какой нежностью и участием озарено лицо Кейт:

— Неужели ты думаешь, что не сможешь вести себя с ней по-другому?

— Ты считаешь, что если я извинюсь, перестану третировать ее и подвергать сомнению ее самостоятельность, то мы помиримся?

— Думаю, да.

Они сидели в сумерках и смотрели друг другу в глаза. Саймон чувствовал, что Кейт права. Каким-то чудесным образом она сумела проникнуть в глубины его души, найти проблему и решить ее. Отец счел бы это недопустимым, предосудительным — так раскрываться перед другим человеком. Но Саймону впервые было наплевать, что сказали бы его родители и что говорят законы этикета. Страх, тягостное ощущение провала, чувство вины, преследовавшие его последние месяцы, исчезли. Он чувствовал себя так, словно заново родился. И все это благодаря Кейт, ее любви к людям, ее доброте, которых он не встречал до сих пор ни в ком другом. С ней так легко. Она отдает свое тепло, не требуя ничего взамен. Ему захотелось коснуться ее, и он накрыл руку девушки своей.

— Значит, надо извиниться и держаться с ней, как со взрослым человеком.

— Это будет непросто, — предупредила Кейт.

— Догадываюсь. Но я справлюсь. — Кейт широко улыбнулась, и Саймон стал размышлять дальше: — А вдруг она даже захочет вместе со мной управлять поместьем! Я бы поручил ей связи с общественностью. Чуть-чуть подучиться, и она бы вполне успешно могла заняться маркетингом или, может…

Улыбка сползла с лица Кейт, и Саймон осекся.

— Что, меня не туда понесло?

— Совсем не туда, Саймон. А может, Фелиция до сих пор собирается быть инструктором. Придется принять это ее желание и уважать его.

И снова Кейт права: рассчитывая возродить дружбу с сестрой, нельзя навязывать ей свои вкусы и интересы.

— Ты удивительная женщина, Кейт Питербридж. Ты сама доброта и мудрость.

Он встал и потянул ее за руку. Теперь они стояли рядом, и Саймон смотрел, как бьется пульс в ложбинке на шее, где устроился серебряный дельфин. Тепло желания стало разливаться по его телу, ему хотелось поцеловать Кейт, ощутить ее вкус, раствориться в ней.

— Саймон? — голос Кейт прозвучал хрипло. Саймон взял се лицо в обе ладони. — Похоже, ты сумел-таки поймать отпускное настроение?

— Только благодаря тебе. Ты вернула мне душевное равновесие. — Он мягко провел пальцем по ее щеке.

— Ты мужчина неглупый, в конце концов и сам бы до всего дошел, — прошептала девушка и обхватила рукой его запястье. Ее дыхание участилось, грудь поднималась и опускалась под футболкой. Взгляд Кейт переместился на губы Саймона, и он не мог больше сдерживаться. Наклонившись, он мягко прижался губами к ее губам, а отстранившись через какое-то мгновение, прошептал:

— Ты бесподобна, восхитительна!

— Ты тоже, — хрипло ответила Кейт и, потянувшись, сама поцеловала его.

Зарывшись рукой в шелковые волосы на затылке, Саймон прижал Кейт ближе к себе, поцелуй стал более настойчивым, медленно и размеренно он языком и губами изучал форму ее рта. Руки девушки обвились вокруг его шеи, и последние заботы и напряженность улетучились как дым от ее нежности. Ему хотелось лишь одного — быть с ней, постигать ее, соединиться с каждой частичкой ее тела.

Он стал покрывать поцелуями ее шею и услышал тихий стон удовольствия. Кейт обхватила его за плечи и притянула к себе еще ближе. Руки Саймона скользнули под футболку и обхватили грудь, почувствовав через тонкую ткань лифчика, как напряглись от его прикосновений соски. Испустив

вздох наслаждения, Кейт стянула с него футболку и стала легкими касаниями пальцев исследовать грудь, спину, живот, покрывая одновременно его тело жаркими поцелуями. Это было прекрасно, но Саймону уже стало не хватать ее, и он вновь слился с нею в горячем поцелуе. Он никогда не сможет полностью насытиться ею. Она нужна ему как вода, как воздух. Она его последняя надежда…

Нужна? Надежда? Мозг стал посылать тревожные сигналы, и Саймон нехотя пришел в себя и разжал объятия.

— Прости, Кейт. Но нам нельзя… — Слова прозвучали грубо в вечерней тишине. Подняв футболку, он молча натянул ее, злясь на себя. Вот, значит, как он отблагодарил Кейт за всю ее доброту. Но нельзя заходить слишком далеко. Может, если бы она жила в Англии, он бы еще и подумал. Хотя у нее ребенок. Саймон схватился за голову. Нет, мать-одиночка — это не для него. А он — не для нее. Кейт заслуживает лучшей доли.

Кейт перевела дыхание и тихо произнесла:

— Саймон, успокойся. Это просто поцелуй.

— Нет, это не просто поцелуй. Мы с тобой чуть было не…

— Да, ты прав. — Кейт отошла и села за стол от него подальше. Она выглядела несчастной. Саймон почувствовал себя виноватым.