Псы-витязи

Двери холодильника распахнулись. Митя с большим интересом заглянул внутрь и тут же получил крепкий удар в левую половину затылка. Ему показалось, что череп его разлетелся и наружу хлынуло все что было внутри: мысли, чувства, какая-то жижа и даже боль.

Очнулся он от холода и от дурноты, выворачивающей внутренности наружу. Дурнота даже была сильнее заметна чем боль, бьющаяся в голове. Митя сверхусилием заставил себя разлепить веки.

На одной руке лежал жгут, из вены торчала игла. Другая рука нащупала какую-то теплую гущу из волос и крови на затылке. Может там и мозги?..

В руки Маленковича перекочевало помповое ружье и оно было направлено ровно на Митю. В магазине два последних патрона, но старичок может и не промахнуться, если он там какой-нибудь пронафталиненный снайпер.

– Значит, ты перешел через порог Ходжелла и стал бессмертным. – сказал Маленкович дрожащим от зависти голосом.

– А вы? – машинально простонал Митя.

– А я застрял на нем. Я старею, медленно превращаюсь в чудище, но и до смерти мне далеко. Особенно если регулярно глотать «ингу», особенно если жить без радостей, в холоде, на суровой диете. Это разве жизнь? А ты, значит, сподобился бессмертия…

– Мне – тридцать лет… – Митя сделал паузу, во время которой отчаянно боролся с очередным натиском дурноты. – Мне только тридцатник, хотя я плохо выгляжу.

– Да нет, ты хорошо выглядишь, – оспорил старик Маленкович, учитывая что тебе десять раз по тридцатнику, не меньше. А мне всего лишь сто, но жить дальше невмоготу! Я тут с двадцать четвертого года, с тех пор как рыли котлован под кирпичевский институт. Вначале как руководитель, потом, так сказать, как участник эксперимента.

– Мне триста? – вдруг поверил Митя, забыв даже о дурноте. – А чего же Светлана ничего не…

Он сейчас вспоминал то, что предшествовало виселице.

– Я долго болел и пил воду, настоенную на болотной ягоде. А когда выздоровел меня повесили… Я был такой еще маленький, что палач держал меня на руках, как мамка…

– А меня взяли на эксперименты, после того как я переболел тифом, – заговорил о своем человек-тень. – До Кирпичева был тут начальником орденоносный академик Петерс. Петерс уверен был, что мафусаилы существуют, что дескать одного такого, по имени Еруслан, он лично хлопнул в Гражданскую, а тот ожил и ушел. Петерс искал-искал и все-таки нашел еще одного бессмертного по имени Девлет. И вот стали делать переливания крови от Девлета ко мне. Петерс решил вызвать у меня бессмертие, а потом разработанный метод применить к начальству.

– Мне можно встать? – спросил Митя, почувствовав, что незнамо откуда подтекают силы.

– Нет, полежи еще, послушай. – распорядился старец. – Это ведь и нынче пригодится. Чтобы бизнес был крепким и хитрым, как у ротшильдов и рокфеллеров, тот, кто наверху, должен жить долго, еще лучше вечно... Девлет-то не оправдал надежд, дефективный оказался, в кому впал, пришлось его заморозить на неопределенное время. Эксперименты на мне тоже прекратились… Но теперь все наладится, ты качественнее Девлета, я буду брать твою кровь и твое бессмертие перейдет ко мне.

Выслушав этот пассаж, Митя резко ухватился за дуло ружья и оттолкнувшись от пола локтями, обезоружил старика.

– Все, дедушка, отвоевался. Как не вертись, а в могилку ложись.

– Значит, ты так, – ласково улыбнулся Маленкович. – А мы сяк.

Старец распахнул дверь еще одного холодильника и Митя увидел огромное тело, лежащее как будто в неглубокой ванне, прикрытое полиэтиленом и забросанное кусками сильно дымящегося сухого льда.

Тело вдруг вздрогнуло, потом еще раз и… стало подниматься из углекислотного тумана.

– Да я уже поднял температуру с минус двадцати до нуля. – объяснил Маленкович. – Но, в принципе, он уже и сам собрался вставать…

Полиэтилен и сухой лед упали со встающего тела. Перед Митей оказался мужчина центральноазиатской наружности, с невероятной мускулатурой, придающей ему вид совершенно доисторический, с зеленоватой словно граненой кожей, с инеем на длинных редких волосах, похожих на перья, однако в «семейных» трусах образца двадцатых годов.

– Будьте знакомы, Девлет, монгольский богатырь, аскер из рода таджиут, родич Чингиса… – зазвенел радостный голос Маленковича. – Побей его, Девлетушка, но не насмерть, он нам обоим пригодится.

Митя выстрелил, но промахнулся. Может, из-за тумана, или оттого, что так и не решился убить диковинного человека. Но в следующее мгновение ружье было выбито из его рук, а сам он брошен на стену. Всколыхнуло болью и сломанную конечность, и разбитый затылок.

Девлет надвигался на него и поднимал ногу. Чтобы побить или чтобы раздавить? Что там творится в сумрачной полуразмороженной голове древнего воина? И как найти силы к сопротивлению…

Монгольский воин опустил ногу, однако же на пол, и полуобернулся налево.

– Ты полежи, Митя, – сказал внезапно появившийся Еруслан, – я с этим батыром сам управлюсь… Кажись, знаком он мне.

Батыр зарычал, а может и сказал что-то непонятно оскорбительное, и решительно двинулся к раненому витязю.

В руке у Еруслана появился меч, Девлет-батыр сорвал со стены пожарный топор.

Топор свистнул, Еруслан уклонился от удара, но Митя понял, что шансов у витязя не много.

Митя поискал глазами что-нибудь полезное для драки и пополз туда, где валялось отброшенное ружье. Но тут кто-то впился ему в шею острыми пальцами – это постарался Маленкович. Митя дернулся, но старикан накрепко вцепился в него холодными жилистыми пальцами Харона.

Митя с трудом приподнялся, хотя боль пронзала его там и сям как масло. Затем присел, стараясь не рухнуть, саданул Маленковичу локтем, а уже захрипевшего старца ухватил за шею и перебросил через себя.

Он мог теперь оглянуться и увидеть, что батыр загнал Еруслана в угол между двумя холодильниками, а в руках у витязя нет меча. Митя рванулся вперед… и полетел лицом в пол, неистребимый Маленкович ухитрился вцепиться ему в лодыжку своими искусственными зубами.

Старик натужно грыз ногу, а ошалевший от боли Митя ухватил ружье и выстрелил в Девлета. Батыр вздрогнул и выронил топор. Следующий выстрел пришелся в невыносимого старца.

Патронов ни в магазине, ни в патронташе больше не было. Митя кое-как, используя ружье вместо клюки, заковылял в тот угол, где Девлет бил пудовыми кулаками Еруслана. А в руке батыра, толщиной смахивающей на бревно, тем временем снова появился красный пожарный топор.

Все ближе и ближе мускулистая почти гранитная спина Девлета, и в самом деле прикрытая роговыми пластинами. Вот так надо замахнутся и приложить прикладом в голову… В самый ответственный момент Девлет, почти не глядя, перехватил приклад и Митя опять улетел в сторону.

Сейчас Девлет убьет Еруслана и возьмется за него. Зарубит, раздавит, потекут мозги из умной головы под ноги дикаря.

И вдруг в глаза Мити крупным планом бросился крюк от подъемника, который был закреплен на потолочном рельсе, свисал там и пульт управления. Митя подпрыгнул на своих искалеченных ногах, было мгновение равное обмороку, но одной рукой он ухватился за пульт, а крюком подцепил семейные трусы Девлета. И сразу же хлопнул по кнопке «вверх» – подъемник ожил и потащил батыра к потолку.

Все теперь зависело от крепости старинных трусов. И они пока держались железно.

Огромное существо уже барахталось под потолком. А на полу лежал Еруслан – похоже Девлет успел нанести ему кроящий удар топором. Грудная клетка витязя превратилась в кровавое месиво.

Тем временем трусы Девлета исчерпали свой запас мощности, надрывно затрещали и… батыр упал вниз, на распростертое тело Еруслана. Попутно и Митино сердце лопнуло как перетруженный воздушный шарик.

Однако из гранитной спины рухнувшего батыра вдруг вылезло острие клинка. А затем батыр перекатился на бок. Как выяснилось, не сам. Лицо его было лицом мертвеца.

А лицо Еруслана, хоть его сплошь заливала кровь, было лицом живого. Но жил витязь еще двадцать секунд, не более. Только успел прошептать: «Настя уже ворота открыла. Она сегодня красивая такая, Мить. А матушка, поди, пирогов напекла…» И преставился.