Серебряная заря

Марина вынула из духовки огромное блюдо с короткими толстыми макаронами и поставила его на маленький столик в обеденном уголке крошечной кухоньки.

— Вот. Ешьте. Вы, наверное, голодные.

— Выглядит очень аппетитно, — пробормотала Эллери, присаживаясь. — Прошу прощения, что не знаю итальянского языка, но вы очень хорошо говорите по-английски.

Марина просияла:

— Лоренцо, он учит меня.

Эллери бросила быстрый взгляд на Лоренцо, но тот только пожал плечами. Он был, казалось, не в своей тарелке, выглядел почти смущенным. И Эллери захотелось показать ему, что все в порядке. Что она одобряет все.

— Ешьте, — снова сказала Марина, и Эллери подчинилась.

Все было на самом деле очень вкусным. Потом Марина угостила их кофе эспрессо, который подала в крошечных чашечках и с тающими во рту кусочками зефира.

— Лоренцо никогда никого ко мне не привозит, — сказала она, наблюдая за тем, как Эллери ест ее печенье. — Я иногда думаю, что он стыдится.

— Мама, ты знаешь, что это неправда, — спокойно сказал Лоренцо, не притронувшись к печенью.

Она пожала плечами:

— Я знаю, как высоко ты поднялся в этом мире, и понимаю, что приезды сюда — это шаг вниз для тебя.

— Ничего подобного, — тихо сказал Лоренцо.

Марина повернулась к Эллери:

— Лоренцо хотел, чтобы я жила в хорошем месте в пригороде. В палаццо. Можете себе представить? Что бы сказали соседи? Кто бы ко мне приезжал тогда?

Хотя Эллери понимала непростое положение этой женщины, она посочувствовала Лоренцо. Он старался оказать поддержку своей матери, а она отвергала его помощь.

Марина озабоченно и в то же время ласково взглянула на сына:

— Приезжает только Лоренцо. Да и то несколько раз в году, в лучшем случае.

— Я знаю, что Лоренцо очень занят, — спокойно сказала Эллери и с улыбкой взглянула на него, но он отвел взгляд.

— Мне надо сделать несколько звонков, — сказал Лоренцо и, извинившись, вышел.

Женщины помолчали. Марина внимательно смотрела на то, как Эллери вертит в руках ложечку.

— Все было так вкусно! — наконец проговорила Эллери. — Спасибо.

— Он никогда не привозил ко мне женщину, — спокойно сказала Марина. — Понимаете?

Эллери, покраснев, подняла глаза:

— О, да.

— Но вас… Он привез вас. — Марина медленно покачала головой. — Английскую девушку. Я не знаю…

— Это не… — начала Эллери, не представляя, что сказать или как объяснить.

Марина наклонилась вперед:

— Вы же не разобьете его сердце, правда? Я знаю, у него есть деньги. Но в душе? Он теперь не бедный городской мальчик. Таким он был когда-то и никогда не забудет этого. — Она откинулась назад, вздыхая. — Я понимаю, как много ошибок сделала.

Больше они не произнесли ни слова до возвращения Лоренцо.

— Я забронировал нам номер в одном городском отеле, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать мать в щеку. — Уже поздно, мама, а мы провели в пути весь день, добираясь из Милана. Но завтра мы вернемся. Может, погуляем в городском парке?

— Разве я могу гулять? — сказала Марина чуть раздраженно. — Ты знаешь, как у меня болят ноги.

— А как тебе новые кроссовки, которые я купил? Они должны были помочь.

Марина пожала плечами, и Лоренцо тихо вздохнул:

— Они не такие уж дорогие…

Выйдя на улицу, они не произнесли ни слова, пока Лоренцо открывал для Эллери дверцу.

— Спасибо, что привез меня сюда, — наконец сказала Эллери.

— Теперь ты знаешь.

«Знаю что? — задалась вопросом Эллери, пока Лоренцо отъезжал от тротуара, направляясь к историческому центру города. — Знаю, откуда он? Знаю, что, несмотря на все свои деньги, могущество и авторитет, он остается в душе все тем же бедным городским мальчишкой, и я люблю это в нем?»

Они в молчании доехали до «Эксельсиора». Это был еще один роскошный отель, на этот раз на берегу Неаполитанского залива. Пока Эллери рассматривала потрясающую архитектуру, шикарный вестибюль и, конечно, великолепный номер в пентхаусе, она поняла, что не чувствует ничего, кроме усталости.

Она опустилась на кровать и закрыла глаза.

Почему при мысли о близящейся разлуке ей хочется плакать?

— Не плачь, дорогая, — ласково сказал Лоренцо.

Эллери ощутила легкое прикосновение его пальца к своей щеке и открыла глаза.

Лоренцо стоял перед ней, опустившись на колени, с таким сочувственным выражением на лице, что еще одна слеза скатилась по ее щеке. Она даже не заметила, когда упала первая.

— Сама не знаю, почему плачу.

— Разве это не странно? — сказал Лоренцо и стер вторую слезинку с ее щеки. — Так много произошло в такое короткое время. Не знаю, что и думать.

Эллери сглотнула. Она вспомнила ту ночь в Мэддок-Маноре. Ту ночь, когда они занимались любовью. И возможно, когда она полюбила…

Ведь она же, безусловно, его любила? Безусловно, это была любовь — такое душевное беспокойство, такая неистовая надежда, такая глубочайшая потребность в другом человеке!

Да, она полюбила его. Возможно, с того самого момента, когда увидела, как он высокомерно вошел в ее дом. Когда позже увидела его задумчивость, которая выдала, каким человеком он был в действительности. Человеком, застенчивым от природы, который продолжал заботиться о своей матери, который боялся любви и боли.

Лоренцо поднял руку, чтобы снова коснуться ее щеки.

— Эллери…

Мобильный телефон зажужжал, как насекомое, в его нагрудном кармане, и Лоренцо, выругавшись, потянулся, чтобы выключить его.

И тут Эллери заговорила, не от любви, поднимающейся в ее душе, а от страха, который приходилось сдерживать:

— Нет, тебе надо ответить. Это может быть твоя мама…

Лоренцо бросил на нее странный взгляд, поджав губы, и взглянул на засветившийся экран телефона.

— Это просто деловой звонок, — сказал он.

Эллери встала с кровати. Она не знала, что говорить, знала только, что боялась дать свободу своему чувству. Любви. И почувствовать боль.

— Тогда ты тем более должен ответить, — произнесла она каким-то фальшиво бодрым тоном. — Он наверняка очень важный.

— Ты хочешь, чтобы я ответил? — недоверчиво спросил Лоренцо. И когда она кивнула, он не сдержался: — Черт побери, Эллери!

Он сказал это так грубо, что у Эллери едва все не оборвалось внутри. Но она повторила:

— Ответь, Лоренцо.

Она знала, что просит его о гораздо большем, чем просто ответить на звонок, и это разрывало ее сердце. Она отталкивала его и не знала, как остановиться.

Снова выругавшись, он нажал кнопку телефона и коротко ответил.

Эллери вышла из комнаты.

Лоренцо резко захлопнул телефон и бросил его на прикроватный столик. Какой-то дурацкий деловой звонок разрушил то, что было одним из самых важных моментов в его жизни. Почти…

Он почувствовал ярость и, что еще хуже, боль.

Ему причинили боль. Он был слепым дураком, потому что подпустил к себе кого-то так близко, что стало доступным причинить ему боль. А ведь он никогда не позволял этого — с того самого дня, когда подъехал к палаццо своего отца и поднял тяжелый медный дверной молоточек. И когда его отец нехотя вышел к нему со злобными глазами и ледяным лицом.

«Я сын Марины де Люка, — сказал тогда Лоренцо. Ему было четырнадцать лет. Он был долговязым подростком, тощим и неуклюжим. — Я хотел встретиться с вами».

«Я не знаю тебя!»

Лоренцо попытался объяснить: «Мне ничего не надо. Я просто хотел увидеть вас…»

На лице его отца не было ни тени жалости или сострадания. Но было осознание. Лоренцо видел это. Его отец узнал его, по крайней мере, понял, кто он: «Я не знаю тебя. До свидания».

И захлопнул дверь перед носом у Лоренцо. Через минуту один из слуг выпроводил его с территории, ясно дав понять, что Лоренцо никогда не должен возвращаться сюда, если не хочет неприятностей.

С того момента он и позволил своему сердцу ожесточиться. Лоренцо делал это методично, умышленно, прекрасно все осознавая. С этого дня он не позволит никому приблизиться к себе, не будет принимать близко к сердцу, когда над ним будут смеяться и поддразнивать его, как было во время того единственного ужасного года в Итоне. Мать сказала ему, что он выиграл стипендию, и лишь потом он узнал, что это его отец в приступе раскаяния оплатил образование.