Кровавый разлом

— Может быть… но Макс любит быть на виду, а я нет.

Когда начинались подобные разговоры, ей всегда казалось, она каким-то образом предает Макса. Но сейчас в ней говорила обида.

— Макс любит быть в центре… у него потрясающая уверенность в себе. Весной он написал поваренную книгу, хотя сам-то вряд ли может воду вскипятить…. Как бы мне хотелось иметь хоть половину этой уверенности. — Она зажмурилась и продолжила с закрытыми глазами: — Я ходила к психологу. Так мы познакомились.

— Он был вашим психотерапевтом?

Она кивнула.

— А потом я в него влюбилась, и мы стали жить вместе. Общество психологов вынесло ему предупреждение — психотерапевт не имеет права завязывать отношения с пациентами, это противоречит профессиональной этике… Макс разобиделся и решил, что лучше он будет писать книги… Это была своего рода месть Обществу — как он радовался, когда книги его стали популярными!

Они опять помолчали.

— А почему вы обратились к психотерапевту?

— Не знаю… теперь не знаю. Чтобы отделаться от травматичных детских воспоминаний, — неожиданно всплыла в памяти формула.

— У вас было трудное детство?

— Нелегкое… Мама умерла, а отец был… мечтатель. И еще у меня был брат… старший брат, его звали Ян-Эрик. Мы жили в одном доме, но ему запрещали со мной встречаться… он так и жил за закрытой дверью. Так что я думала, что там живет какое-то чудовище.

— Но вы все же встретились в конце концов?

— Да… но я ужасно перепуталась. У него были психические нарушения… короче, он был слабоумным, как выражались в то время. И выглядел он ужасно…

— Почему ужасно?

— У него была аллергия… как и у меня, только еще сильнее. На все… и к тому же очень чувствительная кожа. Длинные, нестриженые ногти… он расчесывал кожу до крови, а потом все эти расчесы воспалялись.

— Мучительно, должно быть…

— Ужасно… а тогда, в пятидесятые, это даже и лечить не пытались. Его спрятали, и все… — Она закрыла глаза, лоб прорезала горькая складка. — А потом… потом его осудили за поджог, которого он не совершал… и хотели отправить в закрытую лечебницу на континенте… Он оказался бы там среди сексуальных маньяков и законченных психопатов. Но это им не удалось.

— Что произошло?

— Я помогла ему бежать.

Она замолчала. Он тоже не знал, как продолжать этот разговор.

Солнечный диск уже наполовину скрылся за горизонтом. Через полчаса будет темно.

Пер долго смотрел на пурпурные торосы на темнеющем небе.

— В мире нет ни заботы, ни любви, — сказал он, — только эгоизм. Это я узнал от него очень рано. А потом, когда стал взрослым, все пытался доказать ему, что это не так.

— О ком вы говорите?

— Об отце.

Она протянула ему руку, и он взял ее в ладони. Рука была такой же холодной, как и у него.

— А теперь отца нет. И я очень боюсь его наследства…

— Какого наследства?

— Тяжелых воспоминаний… к тому же мне кажется, он оставил массу нерешенных проблем, решать которые придется мне.

Они так и сидели у камня, держа друг друга за руки, и продолжали говорить. Стало уже совсем темно.

Пер поднялся первым.

Они почти не разговаривали по дороге домой. Вендела остановилась у дома Пера и подняла голову. Белки ее глаз в темноте казались очень яркими. Пер открыл рот и хотел что-то сказать, но осекся — не знал что. И она не знала.

— Здесь я живу, — сообщение прозвучало глуповато.

Она напряглась, не зная, что делать. Может быть, взять и просто пройти за ним в дом? Ничего естественнее и быть не может…

И как он это воспримет? Что он сделает? У нее в голове промелькнули тысячи возможностей, они петляли и разветвлялись, как речная дельта.

— Спокойной ночи, Пер, — сказала она и пошла к своему темному каменному замку.

55

Пер сел у кухонного окна с телефоном в руке. Ни одной незнакомой машины не появлялось. И за последние сутки никто ему не звонил. Но стряхнуть напряжение все равно не удавалось. Он хотел было поработать, но у него не было желания не только звонить предполагаемым клиентам, но даже и сочинять за них ответы на вопросы в анкете. Какую роль в вашей жизни играет мыло такого-то и такого-то сорта?..

Вместо этого он позвонил в отцовский банк в Кристианстаде — попытался понять, как же на самом деле обстояли финансовые дела отца. Оставил ли он Перу хоть что-нибудь?

Двадцать две тысячи крон — все, что было на счету отца в банке. И несколько акций «вольво» — это забавно, потому что Джерри никогда и ни за что не хотел покупать шведские машины. Никаких ценных произведений искусства, дорогих вин или спортивных автомобилей — ничего этого не было.

Пусто. Акционерное общество «Морнер Арт» оказалось пустой скорлупой.

— Нельзя сказать, чтобы ваш отец был нищим, но к этому шло, — сказал ему клерк в банке, занимающийся наследством Джерри.

— Но когда-то ведь у него были большие деньги?

— Да… по счетам компании то и дело проходили довольно значительные суммы. Но последние годы ваш отец снимал со счетов очень много… есть, конечно, вилла в Рюде… вернее, была. Но это вопрос к страховой компании… А на сегодняшний день могу только сказать… то, что он оставил… в общем, на похороны хватит.

Что же, земле его, по крайней мере, предадут. Хоть с этим проблем не будет, горько подумал Пер.

Впрочем, он никогда и не рассчитывал получить от отца большое наследство. Сейчас его интересовало другое.

— Вы говорите, он снимал со счета много денег… что это было? Заработная плата самому себе?

— Нет… — Пер услышал щелканье клавишей компьютера. — Это были дивиденды, заработная плата и пенсионные выплаты его сотруднику, Гансу Бремеру.

Пер поблагодарил, нажал кнопку отбоя и долго еще сидел с трубкой в руке. Почему именно Бремеру? Почему Джерри выплачивал огромные суммы даже не себе, а именно Гансу Бремеру? И куда они делись теперь, когда Ганс Бремер мертв?

Он вспомнил бумажку, найденную в посудном шкафу в квартире Бремера.

Четыре имени.

Он пошел в ванную и вытащил джинсы из корзины с грязным бельем. Хорошо, что не успел постирать.

Записка была на месте.

Он положил ее на стол и долго рассматривал, словно ожидал, что имена и цифры сами по себе изменят порядок и дадут ему ключ к какому-то неизвестному шифру.

Ингрид, Кэш, [6]Фонтан и Даниела. И напротив каждого имени — телефонный номер.

Ингрид — сестра Бремера, но остальные имена были ему неизвестны.

Он решил начать с первого — с кого-то, кого Бремер окрестил «Кэш»… зачем он ввязывается? Не лучше ли плюнуть на всю эту историю?

Наверное, было бы самым разумным, но чем тогда заниматься? Сидеть и думать об опухоли Ниллы?

После трех сигналов ответил уверенный мужской голос:

— Фалль.

— Добрый день, — сказал Пер. — Меня зовут Пер Мернер.

— И что?

— Я звоню по поводу одного вашего знакомого… во всяком случае, я думаю,что это ваш знакомый.

— И что?

— Его зовут Ганс Бремер. Вы его знаете?

Несколько секунд молчания. Перу показалось, что на другом конце идет какое-то совещание — на заднем плане слышны были тихие голоса.

— Бремер мертв.

— Я знаю. Я просто пытаюсь узнать о нем побольше.

— Почему?

— Мой отец, Джерри, работал с ним много лет, и мне хотелось бы узнать о нем хоть что-то. Я и об отце-то почти ничего не знал… Но… вы ведь знали Бремера, не так ли?

Опять голоса.

— Да… знал.

— И вас зовут Фалль?

— Да… Томас Фалль. — Интонации по-прежнему настороженные. — А откуда вы узнали мой номер?

Пер объяснил — нашел бумажку в квартире Бремера. Его собеседник, казалось, успокоился.

— Ваш номер стоит против имени «Кэш»… почему?

— Он так иногда меня называл. Я в те времена увлекался Джонни Кэшем… ну, сами знаете… «The man in black».

— А вы его родственник?

— Нет, не родственник. Он вел вечерние курсы фотографии в Мальмё, а я собирался стать рекламным фотографом. Давно это было… в середине семидесятых. Через год он уволился… вернее, его уволили.

6

Cash (англ.) — наличные деньги.