Есть время жить

— Да, понимаю. Но мы с Айваром скоро уезжаем.

— Конечно, семья превыше всего. Мы постараемся обеспечить безопасность ваших людей. Когда вы уезжаете?

— Послезавтра. Надо похоронить ребят, собрать вещи и решить несколько вопросов с людьми, которые остаются.

Он кивает и поднимается из кресла:

— До встречи.

Через полчаса на веранду выползает заспанный Айвар. Смотрит на кресло, потом машет рукой и садится на пол, приваливаясь к стене.

— Эдгар приезжал. Только что.

— Я знаю. — Он непривычно серьезен. — Слышал, о чем вы говорили.

— Мысли какие-нибудь есть?

— Робби, какие тут мысли, сам подумай. Если честно, я тоже не очень-то надеялся на эту вакцину. Мечтать, как говорится, не вредно. Ситуация была похожа на лотерею — когда билет проверяешь, вроде и не веришь, но все равно надеешься.

— Да, похоже… Что этот мужик рассказал, которому ты там что-то резал, под занавес?

— Резал? — Айвар посмотрел на свои руки, словно увидел их в первый раз. — Ну да, уши ему отрезал, не выдержал. Эта падаль участвовала в заражении, но кто, что и откуда именно привезли штамм, он не знает. Не знал, точнее, потому что ему повезло, сам подох. Я немного перестарался в конце, когда решил проверить свои познания в анатомии.

— Странно, сегодня словно какой-то особенный день. Тишина вокруг…

— Это новый мир рождается, Робби, — тихо говорит Айвар.

Левка как будто чувствует, что я скоро уезжаю. Сидит на коленях и мурчит, словно высказывает свое недовольство. Я перебираю его шерсть, хотя мыслями уже там, в дороге. Уже наизусть заучен маршрут, но все равно еще раз мысленно прохожу путь, словно в названиях городов и сел пытаюсь обрести уверенность, которой мне сейчас так не хватает. Закрываю глаза, пытаясь представить, что нас может ожидать в дороге. Зомби, морфы, люди. Именно так, если выстроить по степени возрастания опасности. Нежить уже перестала быть главной опасностью; то, что в самом начале приводило нас в ужас, превратилось в неудобство. Смертельно опасное, но не такое, как люди. Именно они сейчас представляют наибольшую угрозу в этом зарождающемся мире. Те самые, кто любил говорить о морали, человечности и доброте. Чего стоят все эти слова, когда за последние месяцы вокруг нас творилось такое, что даже в мрачные времена средневековья не придумали! Наслушались от соседей, что происходило в некоторых многоэтажках уже в первые дни эпидемии. Одних сомнительных подозрений хватало, чтобы убить человека. Вспомнился рассказ соседа, как у них в подъезде забили досками дверь в квартиру, чтобы ее жильцы не смогли выйти наружу. Да, чему вы удивляетесь? Увидели забинтованную руку у человека и замуровали в квартире, а вместе с ним и всю его семью. Раненый, конечно, обратился в нежить, куда он денется, но его близкие были лишены простой возможности убежать. Одним словом, их похоронили. Заживо…

Были и другие, которые кольями забили безобидного выпивоху-соседа, единственной виной которого была нетвердая походка. С ним даже говорить не пытались, замесили сразу. А инвалиды, прикованные к постели? Их бросали в квартирах, обрекая на медленную, мучительную смерть от голода и жажды… И это уже делали не соседи, а их самые близкие люди — дети, жены, мужья. Оставляли на смерть стариков только потому, что в машине уже не было места из-за загруженных чемоданов, которыми, кстати, были покрыты городские улицы, когда люди дрались в пробках за возможность вырваться из города.

Пир во время чумы, иначе не скажешь. И такие, надо не забывать, тоже нашлись. Устраивали оргии, когда вокруг горели дома и гибли люди. Да, всякое бывало. Всего не упомнишь, а надо. Хотя бы как аргумент для моралистов, которые, задрав слезливый глаз в потолок, рассуждают о терпимости, доброте, человеколюбии и морали. Мораль — вещь хрупкая, лопается, как стеклянный бокал от кипятка; для этого даже эпидемии не нужно, достаточно было посмотреть вокруг. Как люди дрались за место в шлюпках, спасаясь с тонущих судов, как отбрасывали беременных женщин от аварийных выходов в самолетах. Правы были предки — изредка смерть человека скажет о нем больше, чем вся прошлая жизнь.

Почему я это вспомнил? Наверное, подвожу итог своих дел. Нет, не земных, с этим подожду, мне не к спеху. Просто Айвар прав, завтра для нас начинается следующий этап жизни. Новой жизни в новом мире.

К нам подходит Альгис, вытирая ветошью и без того чистые руки. От него пахнет смолой, свежими стружками и немного краской.

— Гробы сколачивал?

— Да. — Он присаживается рядом со мной. — Не положим же погибших мужиков просто так, в мешках.

— Колю же положили, — вспоминаю я.

— Для Коли я тоже гробик сделал. — Он показывает руками размеры: — Небольшой такой. Когда решим, где парней хоронить, то и его останки перевезем, а то как-то не по-людски получается, — виновато роняет Альгис.

— Спасибо тебе…

В ответ он только машет рукой:

— Да ладно тебе, Робби. Сейчас закончу и машину вашу проверю. Я тут подумал — Виду к себе переселю. Все равно уезжаете, а пока вас не будет, пусть Аста с Каролисом отдельно живут, я так полагаю.

— Правильно полагаешь…

— Кота своего им оставишь?

— Нет, он к тебе больше привык. Возьмешь?

— Конечно, возьму, все веселее будет. Кстати, Валерка с семьей решил уезжать отсюда. Хотел вчера, но я уговорил вас дождаться.

— Его дело. Куда едет?

— В сторону Калининграда собирается.

— Не доедет, — констатирую я. — Хотя дуракам счастье, может, и доберется. А там что, торжественный комитет по встрече его ожидает?

Альгис пожимает плечами:

— Не знаю. Кстати, Линас бочку солярки привез. Сказал — для вас, в дорогу. Идем, хватит тут по одному слову в час бросать, поможешь гробы вынести…

Роберт

8 мая, вечер

Ну вот, машина упакована под завязку. В кузов мы грузим бочку солярки, которую обложили несколькими мешками с песком и надежно закрепили веревками. Укладываем две запаски. Из еды в дорогу берем только тушенку, армейские пайки и две канистры с питьевой водой. Ну и, конечно, некоторые важные мелочи, вроде кофе и лекарств. Личные вещи. Хотя какие тут личные вещи, кроме зубной щетки. Вида, добрая душа с железным характером и алмазным терпением, приготовила нам пироги в дорогу. Два спальника, газовая горелка и несколько котелков, чтобы не мешать кофе с супом. Разные бытовые мелочи. В общем, вещей, как мы ни старались, набралось много. Оружие выбирали долго, его накопилось немало. После долгих раздумий решили, что забираем сайгу и РПКМ, чтобы с патронами не мучиться. Два цинка патронов к ним. Винтовка с тремя сотнями патронов и дальномер с баллистическим калькулятором, который остался мне по наследству от Сашки. Тысяча патронов для глоков, пришлось забрать у Асты ее семнадцатый. Два дробовика и по сотне патронов к ним. Куда нам больше — не штурмовать едем. При возможности объехать опасность лучше так и сделать, не ввязываясь в ненужные перестрелки. Остальное мы оставим здесь, на базе. Вернемся же, куда мы денемся…

— Ну что, Роберт, завтра в путь? — Айвар затянулся сигаретой, на миг осветив в сумерках свое лицо. — Даст бог, через неделю доберемся до Украины. Увидишь своих. Сколько вы уже в разлуке?

— Больше двух месяцев, а точнее, ровно восемьдесят четыре дня.

— Не переживай, скоро встретишься. Несколько дней в пути — пусть неделя, не больше, — и все будет хорошо. Начнем новую жизнь на развалинах прошлого. — Он грустно усмехнулся. — Может, оно и к лучшему — мир перед концом света оскотинился окончательно.

— Может, и так, — я повернулся к Айвару, — не знаю, слишком уж все быстро произошло. Трудно теперь сказать, что лучше, что хуже. Кто прав, кто виноват. У нас ведь не просто так привычную жизнь забрали, и нас перемололо, словно через жернова пропустило. Я по утрам смотрю в зеркало и себя не узнаю. Такое чувство, что себя потерял где-то там, по ту сторону добра и зла. Мне кажется, что мы тоже превратились в зомби, только моральных: потеряв мир, близких, привычную жизнь, мы все еще пытаемся жить. Как зомби, следуя каким-то неизвестным нам законам и рефлексам. Вспомни, однажды такое уже проходили, когда в начале девяностых мы, уже зрелые люди, ломали себя через колено, пытаясь привыкнуть к новой игре по неизвестным правилам, которые нам забыли объяснить перед тем, как раздать карты. Мы и барахтались, каждый как умел. Каждый искал что-то свое. Кто-то нашел, кто-то нет. Сейчас опять то же самое, только масштабы глобальнее. А может, это просто страх…