Есть время жить

— Роберт?

— Да, это я. Руку левую положи на одеяло, нечего прятать. — Я мотнул в его сторону стволом сайги. — Откуда ты меня знаешь? На моего взводного ты никак не похож, даже в таком состоянии.

— От Миндаугаса. Был с ними, там… — Он указал глазами на городок. — Просто я остался жив. Мы обсуждали такой вариант, и Купрявичус рассказал про тебя.

— Про меня? И как ты надеялся меня найти?

— Он мне объяснил, где сейчас базируешься.

— Даже так… Тебя вообще как зовут? Миндаугаса давно знаешь?

— Каролис. Служили вместе, одна миссия «за речкой», одна в LITCON.

— Знаешь, чего Купрявичус больше всего не любил?

— Да. — Он попытался улыбнуться. — Томатный сок…

Роберт

10 апреля, полдень

— Роберт, неужели ты думаешь, что эпидемию запустило какое-нибудь правительство? — Каролис поморщился: — Блин, больно-то как!.. Не маленький, сам понимаешь — у государства есть множество способов оказывать давление другими методами. Политика… Людей задавить легко; вспомни, как у нас народ прижали, никто пикнуть не смел. Это только на словах хорошо в демократию играть.

— Ты говори про эпидемию, политику потом обсудим.

— Я и говорю. Вирус этот, по всем раскладам, частная контора сделала. Богатая, но не с мировым именем. Будущие властители мира, епть… За три дня перед нашим уходом с базы Миндаугас что-то услышал, или прошлые наработки связал в одно целое. Последнее время он работал в одном интересном отделе. Не знаю, с чего там началось и кто в этом участвовал, но ниточку из клубка слегка разматывать начал. Не в мировом масштабе, конечно, уровень не тот — в пределах Литвы. Если коротко, то дело в следующем: эпидемию начали в разных точках земли. Кто именно, выяснить не успел, но у нас им помогали мальчики из политиков и несколько сволочей в погонах. Уже по этому можно понять, что организаторы эпидемии не очень-то всесильны, раз не заручились поддержкой больших людей, а разную шантрапу на задворках мира собрали, вроде наших горлопанов из Сейма. Им же на простых людей всегда было насрать, их и купили, по дешевке. Помнишь, в Литве тюрьму ЦРУ нашли?

— Помню, но она-то здесь при чем?

— Да не было никакой тюрьмы. То есть в Литве она была, но в другом месте.

— Была все-таки. — Я усмехнулся. — А шум какой подняли…

— Конечно, это только наш президент перед журналистами под дурачка косил, мол: если она была, то это преступление, а лично он ничего не знает, не ведает. Ты как, представил себе картину? В государстве действует иностранная тюрьма, а его глава ни при делах? Бред собачий. Была, конечно, но в другом месте. В ***й, там гораздо удобнее. В нашем Саугумасе тоже не идиоты работают, концы прятать умеют, если надо; неужели ты думаешь, что паршивую тюрьму не спрятали бы? А тут кто-то узнал про нее, скорее всего, через прикормленных политиков и военных. Думаю, те, кто «литовским транзитом» [36]занимался. Потом эту информацию слили американским журналистам, но указали неправильное место. Они все рассчитали, суки, — вроде и достоверная информация, но не совсем. Шумиха началась, проверки разные, журналисты носом землю рыли, репортажи снимали. Могли даже указанное здание проверить, ничего противозаконного все равно бы не нашли. Поговорили и забыли, а потом, когда к этому интерес пропал, устроили там небольшую перевалочную базу для распространителей вируса. Точнее, не устроили, а начали ею пользоваться. Настоящих хозяев не найдешь, фирма с панамской регистрацией. Оттуда они и пошли на Европу. Литва всегда была транзитной зоной, неважно, что это — наркотики, машины или вирус. После всех этих разборок с мнимой тюрьмой в то место никого калачом не заманишь, на смех поднимут. В общем, операция прикрытия прошла прекрасно. Этим людям у нас помогали военные, про это Миндаугас и узнал. Поэтому нас и ловили так усиленно, и зачистили всех наглухо, суки… — Каролис скрипнул зубами.

— Как Миндаугас про это раскопал? Он же в разведке служил.

— Раньше в разведке, потом его перевели в один интересный отдел. Там я с ним и познакомился. Еще в Афганистане в поле нашего зрения попали некие отечественные персоны. Были среди них и политики, и военные. В Европу наркотики шли военными бортами.

— А тот неизвестный самолет, который пленных в тюрьму ЦРУ доставлял?

— Он самый и есть. Вместе с пленными, тем же бортом, еще особый груз пришел.

— Наркотики?

— Да…

— А чего тогда ждут эти начальники? Денег за свои услуги?

— Не знаю. Миндаугас другое думал. Если там у них лежбище, значит, там должна быть вакцина или прививка от вируса. Не работают с такими вещами без противоядия, сам понимаешь. Твердой уверенности в этом нет, но это шанс, пусть даже один на сто. Когда мы поняли, что нас зажали, Миндаугас приказал мне уходить. Ушел через бобровую запруду, потом по болотам. Через два дня на меня наткнулась Вида, когда мужа своего в лесу искала. От нее и узнал про двух парней, которые ребят хоронили. Она туда пошла посмотреть, после вашего отъезда; нашла свежую могилу и крест. Я уже раненым уходил, там здоровых к тому моменту не было, пять часов воевали. Знал, что оставляю своих на смерть, но сам понимаешь — это был единственный шанс найти надежных людей. Одним из них, по словам Миндаугаса, был ты… Роберт, найди это место и проверь. Мир спасать не надо, там без нас разберутся. И не ради меня — понимаю, что у тебя самого проблем много, но ради тех парней, что погибли. Ради своей семьи. Найди. Чтобы жить…

Часть вторая

Солнце уходило за горизонт, окрашивая небо и руины домов в красное, словно мир еще не насытился этим цветом. Едкий дым причудливым серпантином стелился по дороге, заполняя пустоту улиц мертвого города, который уже привык к звукам выстрелов и визгу гранатных осколков, но все равно каждый раз будто сжимался, словно они высекали на его стенах летопись нового мира…

Смерть примиряет. Всех — и правых, и виноватых. Тех, кто любил, и тех, кто ненавидел. Кто в последней попытке выжить вжимался в землю, повторяя слова всплывшей в памяти молитвы, и тех, кто рванул навстречу пулям, презирая саму сущность небытия. Так они и легли, устилая своими телами дорогу, ведущую на восход. А над ними, умершими и умирающими, простиралось голубое безоблачное небо, словно и не было ничего. Не было жизни, не было смерти. Ничего, кроме узкой полоски дороги, где насмерть, с бессмысленной жестокостью, схлестнулась горсточка людей, забывших, что такое мир.

Тела на расчерченном пулями асфальте — словно эскизы неизвестного автора, который создавал батальное полотно. На небольшом перекрестке, уткнувшись капотом в дерево, догорала машина — в пулевых пробоинах, расстрелянная почти в упор, с распахнутыми настежь дверьми и разбитыми стеклами. Рядом с ней, раскинув руки, словно пытаясь обнять весь мир, лежал мужчина. В его открытых глазах, как в зеркале, отражалась синева неба — недостижимая обитель покоя, мира и тишины. Неподалеку, прижимаясь щекой к плиткам тротуара, умирал еще один — безусый паренек лет восемнадцати — двадцати. Он еще сражался за остатки своей жизни, которая с кровью вытекала из ран, заполняя тело смирением перед неизбежной вечностью. Юноша скреб окровавленными пальцами по камням, потом вдруг резко вывернулся на спину и уже невидящими глазами посмотрел вокруг, словно хотел забрать с собой последнюю картину Жизни. Уже теряя сознание, он вдруг улыбнулся, словно сумел заглянуть по ту сторону. Кто теперь скажет, что предстало перед ним в эти последние минуты? Разве это важно для нас? Оставим эти картины — это его мир.

Даже налетевший ветер не смог разогнать этот отвратительный запах гари и крови. И вместе с дымом вверх устремились человеческие души, словно желая увидеть с высоты то, что было им недоступно при жизни…

Роберт