Полет бабочек

— И он никогда не шлет тебе приглашений.

— Вот именно.

— И что он будет делать?

— Если Томас так и не заговорит?

Агата медлит с ответом. Все-таки какая Софи простодушная, какая оптимистка. Она все еще не теряет надежды, что Томас начнет говорить через два дня, — за это Агате хочется вскочить с места и обнять ее.

— Да, — говорит она.

— Что ж, в худшем случае, полагаю, он прикажет мне вернуться домой и будет настаивать, чтобы я отправила Томаса в больницу. Опять-таки какой шум поднимется. Сомневаюсь, что он потерпит возражения. Скорее всего, ему будет на нас наплевать. И возможно, он просто отвернется от нас навсегда.

Она берет письмо из рук Агаты и начинает складывать его снова и снова, пока оно не превращается в маленький квадратик. Руки ее дрожат, и на бледных щеках проступает румянец.

— Не сердись на него раньше времени, — просит Агата. — Ты ведь пока не знаешь, бросит он вас или нет.

— Да, — произносит Софи. — Что-то мое воображение разыгралось. Да так, что я и сама поверила. Ты права. Вдруг в итоге окажется, что он проявит сочувствие к Томасу.

— Ну а тем временем что ты собираешься делать?

— Следовать совету доктора Диксона, разумеется. Сегодня возьму Томаса на прогулку.

— Думаешь, это поможет?

Софи снова вздыхает. И это передается Агате. Груз, который давит на плечи.

— Не знаю, Агги. А ты как считаешь?

Агата глотает свой чай и надкусывает булочку.

— Я думаю… — Рот у нее забит, но она продолжает говорить, не прожевав: — Как насчет танцев?

Эти слова вызывают у Софи улыбку.

— Томас и раньше не очень хорошо танцевал!

— Вот видишь! — говорит Агата, довольная тем, что хотя бы немного подняла ей настроение. — Может, сейчас у него будет получаться гораздо лучше!

Она протягивает руку и дотрагивается до колена Софи.

— Он у нас заговорит, дорогая, не волнуйся.

— Не уверена, что главное — это чтобы он заговорил, как ты сказала. Что-то заставило его замолчать, и мне нужно найти способ вернуть его назад. Вернуть моего Томаса.

Лицо ее внезапно краснеет, глаза наполняются слезами.

Агата осознает, что жестоко было с ее стороны думать о Томасе как о змее. Это не его вина — болезнь скрутила человека. Просто она воспринимала его как причину страданий Софи, вот и отнеслась к нему плохо. Он скорее похож на малое дитя — бремя, доставшееся бедной подружке. А она должна сделать все, что в ее силах, чтобы помочь.

Но не сегодня. Мысленно она уже направляется к Роберту, следуя по секретной тропинке, которую он показал; она приведет ее мимо уродливых ворон, рассевшихся вдоль стены, и через сгнившие ворота в его садик. Агата знает — Софи видела, как они с Робертом переглядывались в церкви накануне, и ждет, что та скажет что-нибудь или начнет расспрашивать. Она бы, наверное, даже рассказала все, если бы Софи попросила об этом. Но сейчас голова подруги занята совсем другими вещами.

К тому же в комнате как-то тягостно. Нет и намека на то, что за окном чудесное утро, — шторы плотно задернуты.

— Неудивительно, что ты такая грустная, Медведица.

Агата встает со своего места и идет к окну. Она отодвигает портьеры и впускает в комнату потоки солнечного света.

— А сейчас мне действительно пора идти. Я обещала матери помочь с шитьем.

И она обязательно поможет. Потом.

Софи стоит над спящим мужем. Его загар постепенно сходит, и кожа снова становится бледной — пожалуй, даже слишком бледной, но, возможно, это из-за полумрака в спальне. Он спит на спине, под головой и плечами — горы подушек, так что тело его почти согнуто. Руки лежат поверх покрывала, а под рукавами ночной рубашки до сих пор краснеют струпья и корки. Рана на предплечье начала заживать, и скоро можно будет снять повязку. Лицо его повернуто в сторону. Даже во сне губы плотно сжаты. Волосы вьются кудряшками и закрывают ухо, которое торчит уже не так явно, поскольку лицо немного округлилось. По крайней мере, он не потерял аппетита — каждый день ест суп, который она приносит ему в комнату, а вечером за ужином жадно поглощает внушительное количество мяса, сыра и хлеба. И все равно он по-прежнему выглядит каким-то съежившимся, опустошенным. Что-то грустное есть в его облике, даже когда он спит.

Сейчас ей не хватает его больше, чем когда он находился в Бразилия. Когда он был там, она, по крайней мере, знала, что он думает о ней — хотя бы на первых порах, ну да ладно, — и она представляла себе, как он идет по джунглям решительным и твердым шагом, с умным, сосредоточенным лицом. В тот день, когда она провожала его на вокзале, он затащил ее в вагон, и они обнимались в пустом купе. Услышав свисток, она буквально вырвалась из его рук; поезд уже начал движение, когда она открыла дверь и спрыгнула на платформу. На прощание ей остались запах мяты на волосах и его сияющее лицо в окне поезда.

Томас резко просыпается, и на мгновение ей кажется, что он вот-вот улыбнется, но лицо его безучастно, голова остается неподвижно лежать на подушке. Только глаза быстро обводят комнату, как будто проверяют — не привела ли она к нему в комнату кого-то еще.

— Давай погуляем в парке, — предлагает она. — Сегодня славный денек.

Ее супруг откидывает покрывало, чтобы встать с кровати. Она замечает, что худые ноги его тоже изранены укусами насекомых. Золотистые волосы попадают в лучик света, пробивающийся сквозь щель между портьер, и вспыхивают, переливаясь. Он твердо стоит на ногах — тело его уже окрепло благодаря коротким прогулкам по саду каждый вечер перед ужином. Софи не допустит, чтобы муж превратился в калеку или в немого.

— Я выйду, а ты одевайся, — говорит она.

Пока они медленно идут по террасе к входу в парк, Софи сталкивается с еще одной проблемой, о которой прежде даже не задумывалась. Люди кивают им, когда они проходят мимо. Кто-то отводит в сторону глаза. Она боится встретить действительно знакомых людей, посещающих вместе с ней церковь, а не просто вежливых прохожих или тех, кто уже прослышал о странном молчаливом молодом человеке, вернувшемся с берегов Амазонки. — Хорошо, что они живут в сравнительно крупном городе, а не в маленькой деревушке. Иногда она по нескольку дней не видит знакомых лиц на улицах, а в выходные дни город заполняют лондонцы, и ей такая обстановка еще больше нравится.

Они благополучно доходят до парка, не встретив ни одного знакомого человека. Томас поначалу идет очень медленно, пошаркивая, — в ее представлении, так могут двигаться ленивцы. Когда они проходят через ворота, не держась за руки, Софи ощущает на лице свежий ветерок. Он наполняет ее всю и поднимает настроение. Она ведет мужа по тропинке в сторону тенистого леса, где Томас, бывало, прежде собирал жуков и где меньше всего вероятность встретить людей.

Томас прибавляет шагу, и ей приходится напрячь мышцы, чтобы поспевать за ним. Она скучает по своим прогулкам. Ей не хочется оставлять мужа дома надолго — вдруг она будет ему нужна или он решит заговорить, а ее не окажется рядом, и никто, кроме Мэри, это не услышит. Она отлучается лишь в церковь, и то совсем ненадолго, рано утром, пока он не проснулся. Мэри велено, если с ним будет что-то не так, прийти и вызвать ее, но пока эти походы в церковь ничто не нарушало.

«Надо с ним разговаривать», — думает она. О чем можно с ним говорить?

— Помнишь, Томас, как я в первый раз отправилась с тобой ловить жуков? — Она не ждет ответа. — И как сильно я возмущалась? Ты тогда обещал мне пикник, а сам так разволновался, поймав какого-то жука — не помню какого, может, рогача? — что отказался от еды и вообще оставил меня сидеть там в тени и мерзнуть! Но потом я стала умнее, согласись: в следующий раз взяла с собой книжку.

Они идут мимо развилки по тропе, в сторону скрытой от глаз низины, где Томас однажды пытался заняться с ней любовью. Она снова берет мужа под руку и осторожно ведет его вниз по тропинке. Под ногами хрустят веточки, пружинит опавшая листва. Софи поднимает руку и проводит ею по растрескавшейся коре дуба. В этой текстуре дерева пальцы нащупывают крошечные долины и устья рек — целая страна для тысяч насекомых. Они доходят до места, хранящего их тайну, и Софи тянет Томаса за рукав, чтобы он остановился. Теперь, когда не слышно шороха шагов, лес встречает их полной тишиной. Томас закрывает глаза — кажется, он вдыхает воздух порами, как это делает лягушка. В тени, рядом с крепкими и сильными стволами деревьев, прохладно. Софи вдруг понимает, как здесь тихо. В обыденной жизни все всегда издает какие-то звуки — будь то цокот лошадиных копыт и скрип экипажа или лай собак на проезжающий автомобиль. Даже на самых спокойных набережных, у реки, вода шумно плещется у берегов или бьется о причалы.