Страница 28 из 83
Каждый день я выходила из дому ровно в два часа и отправлялась по намеченному маршруту. Елисейские Поля, Лувр, а затем Люксембургский сад. Самое сильное впечатление произвел на меня собор Парижской Богоматери. Войдя туда впервые, я испытала сильнейшее волнение. Там царил загадочный мрак и пахло ладаном. Было понятно, что для более детального знакомства со знаменитым собором мне придется возвращаться сюда снова и снова, пока существует такая возможность. Все, что я когда-либо слышала об этом месте, заполнило до отказа мое сознание. Я вспомнила, что наш отечественный Генрих Шестой был коронован здесь в качестве короля Франции более четырехсот лет назад. Позже Генрих Наваррский венчался здесь с Маргаритой Валуа, причем у самого входа, а не у алтаря, потому что как гугеноту ему не было позволено войти внутрь. Сразу после этой свадьбы разразилась страшная Варфоломеевская ночь [14]. Двадцать лет спустя, когда тот же Генрих занял город, он заявил, что это событие вполне стоит мессы.
Меня пленили омерзительные химеры, и я долго разглядывала то одну, то другую, пытаясь понять, почему такое священное место было решено украсить этими зловещими фигурами. Хотя слово «украсить» здесь было неуместно. Их лица как будто явились из самых жутких кошмаров. Я спрашивала себя, смогу ли когда-нибудь их забыть. Что хотел показать нам их автор? Коварство… да, оно тут явно присутствовало… жестокость, похоть, алчность… все семь смертных грехов. Но прежде всего эти лица излучали какой-то сатанинский цинизм.
Я долго смотрела на них, и вдруг одна из химер, самая зловещая из всех, пошевелилась. Ее черты изменились, и на мгновение показалось, что на меня смотрит барон. Он был похож на демона. Как он себя назвал? Демон-искуситель? Демонический любовник? Любовник! Да разве может он любить кого-нибудь, кроме себя самого? Я не могла оторвать глаз от этой химеры. А жестокое каменное лицо приняло прежний облик и как будто насмехалось надо мной…
Я должна изгнать этого человека из своих мыслей.
Время пролетело незаметно, и на обратном пути я была вынуждена остановить фиакр. Кучер внимательно выслушал мои указания, коснулся рукой своей белой шляпы, и мы тронулись в путь.
После этого я взяла себе за правило пользоваться услугами наемных экипажей. Да, в этом случае я могу бродить, где захочу, задерживаться сколь угодно долго, а затем останавливать фиакр и возвращаться домой ко времени, которое я сама себе назначала.
Принцесса всегда с большим интересом выслушивала рассказы о моих экскурсиях. Думаю, она начинала смотреть на Париж совсем другими глазами.
Я рассказала о том, что была в соборе, и о том, как он меня потряс. На следующий день я собиралась отправиться туда же.
— Это довольно далеко.
— Я люблю ходить, а на обратном пути могу взять фиакр.
— Вы счастливица, мадемуазель Кейт. Как это, должно быть, чудесно — быть свободной.
Я с грустью посмотрела на нее. Болезнь — всего лишь попытка оттянуть время. Она не хотела, чтобы миниатюра была окончена, а здесь, в постели, искала убежища от неотвратимо надвигающегося будущего.
На следующий день, когда я пообедала и, как обычно, в два часа собралась на прогулку, принцесса спросила, пойду ли я в Нотр-Дам, и если да, то не смогу ли заглянуть в лавку модистки неподалеку от собора и передать ей записку. Речь шла о шляпке, которую она хотела там заказать.
Я отправилась в собор, на этот раз прихватив с собой альбом. Некоторое время я провела внутри, делая беглые наброски. Однако единственным, что мне по-настоящему хотелось рисовать, были химеры. Я набросала некоторые из них по памяти, но почему-то обнаружила, что в каждой из них было нечто от барона.
Выйдя из собора, я разыскала лавку модистки. Отдав записку, села в свободный фиакр и вернулась домой.
Когда я вошла к Мари-Клод, чтобы сообщить ей о выполненном поручении, мне показалось, она выглядит несколько лучше.
— Я хочу, чтобы вы еще раз зашли туда завтра и убедились, что модистка действительно сможет выполнить мой заказ, — попросила она.
На следующий день я повторила визит в лавку, где мне сообщили, что все еще ожидают нужную ткань.
Я вернулась назад. Мне очень нравилось ехать по улицам, которые уже казались знакомыми едва ли не с детства. Дома, беседуя с Мари-Клод, я почувствовала, что, как и она, хочу продлить на неопределенный срок работу над этой миниатюрой. Возможно, подобно ей, я страшилась будущего, и именно это делало настоящее столь притягательным. Я по-прежнему сомневалась в правильности своего решения связать свою жизнь с человеком, которого знала совсем мало, к тому же с иностранцем. Общение с Мари-Клод заставило меня задуматься о возможных подводных камнях, подстерегающих меня в браке. Не слишком ли поспешно я окунулась в отношения с Бертраном? Не послужило ли тому причиной волнующее чувство новизны? Не лучше ли будет поехать домой, к отцу, и там хорошенько обо всем поразмыслить?
Каждый день я задавала принцессе один и тот же вопрос:
— Вы готовы возобновить сеансы?
— Завтра, — неизменно отвечала она.
Но на следующий день опять звучало:
— Нет, не готова… может быть, завтра.
Я нанесла уже несколько визитов в лавку модистки.
— Мне так хочется, чтобы все было изготовлено именно так, как я хочу, — говорила Мари-Клод. — Для меня это очень, очень важно. Так вы еще собираетесь в Нотр-Дам?
— Меня интересуют прилегающие к собору кварталы. Но… я в любом случае могу зайти в ту лавку.
— Спасибо. Но не ходите в эти узкие улочки неподалеку от собора. Там есть квартал, где раньше изготавливали краски… и еще улица, где живут женщины… улица Проституток. Я вас очень прошу, мадемуазель Кейт, будьте осторожны и не ходите туда. На вас могут напасть, ограбить… Вы даже представить себе не можете, какие гадкие бывают люди.
Я заверила ее, что очень даже могу.
— Все же избегайте узких улиц. Император расширил многие из них, но еще осталось достаточно зловещих мест. И не заблудитесь, пожалуйста.
— Не беспокойтесь. Если у меня возникнут проблемы, я возьму фиакр.
— Кучера вежливы?
— В меру. Некоторые, правда, делают вид, что не понимают меня. Полагаю, причина в моем произношении. Иногда мне приходится по нескольку раз повторять «Фобур Сент-Оноре», но хоть убейте, я не вижу разницы между своим и кучерским произношением.
— Они видят, что вы иностранка, и, возможно, догадываются, что к тому же еще и англичанка.
— Двойное преступление, — рассмеялась я. — Ничего, я не боюсь кучеров. Они мне даже нравятся. Хотя в своих синих ливреях и белых шляпах все кажутся на одно лицо.
— Не забудьте зайти к модистке.
Я выполнила поручение. Именно тогда и произошло это странное, повергшее меня в ужас событие.
В лавке меня наконец-то ждали хорошие новости. Поступили новые ткани, и мадам вручила мне записку с подробным описанием всего, что у них есть. Они приступят к работе, как только принцесса даст на это свое согласие.
Я вышла на улицу. День был жарким, но не солнечным, и в воздухе зависла легкая дымка. Иногда в поисках экипажа мне приходилось пройти некоторое расстояние, но на этот раз мой взгляд сразу упал на проезжающий мимо фиакр. Он остановился возле меня, я подошла и назвала кучеру адрес. Сегодня меня поняли сразу же.
Я поудобнее устроилась на сиденье, довольная тем, что мои походы к модистке наконец-то принесли какие-то плоды. Впрочем, было не совсем понятно, почему принцесса обменивалась записками с модисткой, вместо того чтобы пригласить ее к себе, как это всегда делается… Очень странно.
Надо будет спросить ее… Я была настолько поглощена своими ежедневными странствиями, изучением города в целом и этого неповторимого собора в частности, что мне и в голову не пришло раньше задаться этим вопросом. Мари-Клод была весьма необычной девушкой, склонной драматизировать все, вплоть до заказа шляпки.
Я подняла голову. Улица, по которой мы проезжали, была мне незнакома. Возможно, мы сейчас выедем на один из бульваров…
14
Ночь на 24 августа 1572 года, иначе называемая Парижской кровавой свадьбой: в эту ночь в Париже было убито около 2000 гугенотов, собравшихся в столицу Франции на празднование брака своего вождя, Генриха Наваррского, с Маргаритой Валуа, сестрой Карла IX.