Сиреневая весна

— И больше не приглашал в рестораны?

— Приглашал. Но в обед. Я часто сбегала с работы, и мы ехали куда-нибудь… Поблизости от его будущих заведений. Я много времени проводила там, в будущей «стране чудес». Мне нравилось! Это было просто потрясающе, Мишель! Три ресторана и одно кафе — все под мою ответственность. Что хочу, то и создаю… А он все время смотрел исподтишка и… Я точно знаю, я не могу ошибаться! Мишель, он любовался мною! Он был жутко счастлив изображать это целомудрие! А сам все ждал. Он ждал какого-то подходящего момента, чтобы начать настоящий роман.

Правда! Он не хотел банальности, на которую мы чуть не согласились в тот вечер в ресторане! Он хотел необычного… Это были сладкие времена, честное слово! Самые сладкие.

— Даже слаще, чем май?

— Не говори мне про май. — Шерли закурила еще одну сигарету. — Да, апрель был лучше мая! Лучше! Лучше!!! Да, я больше люблю, когда счастье только наступает! А в мае я чувствовала: вот оно счастье. УЖЕ счастье. Скоро оно пройдет и больше у меня такого не будет никогда.

— Не говори глупостей.

— Мишель, не перебивай! Что думалось, то и рассказываю!.. Так вот. На чем мы остановились?

— На том, что апрель был слаще мая.

— Да. Апрель… Сиреневый апрель… Тогда только одно мучило меня: что делать с Антуаном? Чем дальше я от него становилась, тем сильнее он меня одолевал. То ли прорезалось чувство собственничества, то ли ревность… Нет, ревность — когда любовь. А у нас — так…

Шерли немного помолчала, потом вздохнула:

— Алиса, разумеется, доложила ему про тот вечер, когда вы видели нас в ресторане. Ты же знаешь, они с Антуаном всегда были «подружками» за моей спиной. Никто из вас не сказал, а она — проболталась… Он устроил мне вежливый допрос и, удовлетворившись ответами, даже и не подумал ревновать. Правда: не было у него никакой ревности. Никогда не было… Хотя я сказала! Я сказала, Мишель! Я честно ему сказала, что Даллас мне нравится!

— А он?

— А он… — Шерли отвернулась, обиженно поджав губы. — Их роман с Натали тоже пошел по нарастающей. Прямо на моих глазах… А у меня с Далласом с того момента все пошло по-другому. Помнишь?

В тот вечер она решила заехать за Антуаном в его юридическую фирму, чтобы вместе отправиться в кафе и поговорить. Антуан сам пригласил ее на этот разговор, потому что уже давно обещал. Она еще в конце марта просила его проявить эту инициативу, полагая, что вопрос со свадьбой надо решать, теперь уже скорее в отрицательном, чем в положительном смысле. Они бы тихо разошлись, ни о чем не жалея, и вряд ли бы стали друг на друга обижаться, а со временем все вообще бы развеялось… Но о грядущей свадьбе знало слишком много народу.

К тому же мама беспокоилась о судьбе дочери и торопила ее с назначением даты. Элеоноре Бертон очень сильно хотелось поскорее выдать единственную дочь и похвалиться перед сестрой, что хотя бы у Шерли все хорошо складывается…

В общем, в тот вечер Антуан сказал, что он рад будет ее видеть после долгой разлуки (они не встречались почти месяц, ровно с того утреннего разговора на улице) и наконец расставить все точки над i. Тон его был приветливым и мягким, впрочем, как всегда, и можно было подумать, что он зовет ее, чтобы еще раз сделать предложение.

Он сказал, что освободится в восемь, а она, отпущенная на сегодня Далласом, потому что каркасы для подвесного потолка не привезли, освободилась на полчаса раньше.

Еще в начале месяца, обрадовав мистера Белли изящной первоапрельской шуткой, она перешла на половинный рабочий день и половинный оклад, а все время — с обеда и до конца дня — проводила теперь в ресторанах мистера Сенвори.

Сегодня она ехала к Антуану и надеялась, что у него тоже выкроится полчасика, чтобы уйти пораньше. Но буквально на подходах к конторе ее вдруг одолела странная тревога. У Шерли отказывались идти ноги и, впервые за всю жизнь, хотя она не отличалась нервозностью и чувствительностью, вдруг закружилась голова и заныло сердце.

Холодея от предчувствия, она остановилась за кустами, окружавшими подъездную аллею, и закурила. Если отойти чуть в сторону, оттуда было видно, что происходит на широком крыльце с мраморными колоннами. Сердце екнуло еще раз, когда Шерли поняла, что там стоит Антуан и обнимает какую-то женщину. Если она сама была почти одного роста со своим женихом, то эта женщина едва доставала ему до плеча. Натали! Но что они делают? Они целуются взасос прямо при всех?.. Вот, перестали…

Шерли поперхнулась и закашлялась дымом. Конечно, она уже не ждет от Антуана ничего хорошего, но зачем он стоит, обнявшись с Натали, при всех, разговаривает, изредка протягивает руку кому-то из сослуживцев. Они что, ЗНАЮТ про его роман с Натали?!!

И эти люди всегда улыбались ей, Шерли, здоровались, точно так же кивая головами, как сейчас кивают Натали, целовали руку… А теперь, наверное, целуют Натали. Впрочем, почему теперь? Наверное, так было ВСЕГДА, а она, дура, думала, что единственная. Молодец Антуан! Друзья не выдавали его, а вот Алиса в первый же вечер выдала их с Далласом!

Шерли прижала ладонь к губам. Какой ужас! Как обидно! Она не знала, что делать. Она задыхалась, было очень плохо и отчего-то тошно. Ни о какой встрече, ни о каком разговоре теперь не могло быть и речи. Через некоторое время, справившись с собой, она уже бежала в противоположную сторону от работы Антуана и вытирала слезы, непроизвольно катившиеся по щекам.

Как же все нелепо, дико и несправедливо! За что ей такой позор? За покорность и долготерпение? За искреннюю любовь и умение прощать? Шерли вышагивала по прямой, не разбирая дороги, и даже не обходила глубокие лужи. Она ожесточенно размазывала слезы на щеках.

Боль и обида, а еще напряжение, копившиеся в ней в течение полутора лет, вдруг хлынули наружу. Шерли остановилась и поняла, что сейчас заревет в голос. И ей все равно!

Машинально она достала мобильный и нажала на последний вызов. Это был Даллас. Она не видела, кому звонит.

— Алло, что у тебя стряслось?

— Даллас? Это ты? — были ее последние разумные слова.

— Ты мне сама только что позвонила. Что-то случилось, Шерли?

Услышав его голос, ставший таким привычным в последние дни, она наконец разрыдалась. Шерли стояла на улице и плакала, издавая вместо слов какие-то бессвязные звуки, а прохожие с любопытством и тревогой смотрели на нее.

— В общем, так. Не реви. И скажи, где ты находишься.

Это было невозможно. Потому что перестать реветь она не могла. Через несколько минут, впрочем, Даллас смог добиться от нее словосочетания, более-менее похожего на название улицы, и пообещал примчаться тут же. А Шерли тем временем опустилась на бордюр и продолжила плач, приносивший несказанное облегчение ей самой и сильное беспокойство окружающим.

И когда возле нее собралась уже небольшая толпа, решавшая, кого вызывать: службу спасения или «скорую помощь», приехал Даллас, растолкал всех сочувствующих и буквально втащил пострадавшую в машину. К этому времени она почти перестала выть и могла уже по-человечески всхлипывать.

— Коротко и внятно. Что случилось?

— Он меня бросил!!! О-о-о!!!

— Антуан?

— Ы-ы-ы!!! — Шерли мелко кивала.

— Ты уверена, что не ошиблась?

Шерли махнула рукой и снова разрыдалась. Как ему объяснить? Чтобы рассказать, что она не ошиблась, нужно начать рассказывать длинную историю их любви примерно с августа позапрошлого года, когда Грета открыла ей глаза на правду.

— Ну? Ты с чего это взяла?

— Долго рассказывать.

— А у меня как раз много времени. Я с удовольствием послушаю.

Шерли вздохнула.

— Ну тогда… Я хочу выпить. Поедем куда-нибудь, где я смогу напиться и поплакаться тебе в жилетку!

— Можно ко мне в номер. — Даллас смутился. — Не смотри на меня так! Я приглашаю тебя, чтобы послушать твою историю, а не приставать! Мы же договорились больше не целоваться.

— Договорились. А вина у тебя много?

— А тебе сколько надо? — Он улыбался.