Страница 60 из 65
Начальник заставы, собственноручно крутивший шампуры, прислушался к хрипам, доносившимся из динамика стоявшей на приставном столике рации, и доложил:
— Группа пересекла границу, товарищ генерал-лейтенант. Вышли на нашу территорию между озером Большой Мудьявр и речкой Хренавполстолла.
— Ну и названия у вас, товарищ старший лейтенант.
— Мы привыкли… Главное — при женщинах их не произносить.
— Далеко они сейчас?
— Женщины?
— Нет, группа.
— Минут через пятнадцать будут здесь.
Действительно, по истечении указанного времени вдали послышался окрик часового и матерный отзыв на пароль. То, что он может быть подслушан, никого не смущало — возможный враг такое повторить просто не в состоянии. Каменев появился у стола нетерпеливо потирая руки. На лице его был нанесён странный маскировочный узор из коричневых пятен и чёрных полос.
— Боевая раскраска? — спросил Шапошников. — А знаете, Сергей Сергеевич, очень даже неплохо. Если бы в лесу, я б и в двух шагах не заметил, мимо прошёл. Кто придумал?
— Само получилось, — нарком повесил на сучок растущей рядом сосны замотанную в зелёную мешковину винтовку и устало опустился на скамейку. — Фу, ноги гудят. И гнус зажрал до невозможности.
— У нас бывает, — подтвердил начальник заставы. — Конечно, редко когда в августе, но в этом году ещё сохранился кое-где в ложбинах.
— Ага, — кивнул Каменев. — Второй день мотаемся, и только сегодня не повезло. Ладно пару шоколадок с собой взял — оказывается эти твари не любят запах ванили. Вот и намазались все — ну чисто папуасы! Хотя и для маскировки здорово помогает, особенно в сочетаниями с раздавленными комарами. Единственно только блеск глаз выдаёт.
Вот тут Борис Михайлович и понял, почему у многих его знакомых после возвращения с охоты такие мутные и красные глаза. Это специально, чтобы дичь не спугнуть.
— А как раз и банька готова, товарищ генерал-лейтенант. Пойдёте? — опять встрял старлей.
— Потом, — Сергей Сергеевич подвинул к себе деревянный поднос с мясом. — Сначала перекушу чуток. А вы, товарищ старший лейтенант, своих людей бы проведали, что ли. Они всё-таки не по бабам ходили… А вокруг нас хороводы водить не нужно — голодный боец для вас должен быть важнее.
— Виноват! Разрешите идти?
Каменев кивнул и промычал что-то непонятное набитым ртом, показывая рукой в сторону казармы.
— Там трёх поросят принесли и одного пленного. Будете жарить, не перепутайте, — перевёл Шапошников. А потом, проводив взглядом пограничника, спросил:
— Откуда пленный? Мы что, уже воюем с Финляндией?
Сергей Сергеевич спокойно прожевал и ответил:
— Надо же было ребятам потренироваться, не всё же на свиньях. Хотя и этот не лучше…
— Кто?
— Да пленный наш. Помните в шестнадцатом году скандал с приват-доцентом Нерлиным?
— Это который был любовником князя Юсупова и изменял ему с Гришкой Распутиным? Там ещё что-то с кражей серебряных ложек связано…
— Он самый. Только кражу замяли, а Нерлин исчез из Петербурга.
— А как на границу попал? Что, в армию взяли?
— Нет, просто всё это время он кормился в Гельсингфорсе написанием газетных статей про то, как Российская Империя угнетала маленький, но гордый финский народ. А тут поступил заказ на книгу об агрессии СССР против Финляндии в девятнадцатом году. Вот и приехал материал собирать.
— Вот ведь пи…, - Борис Михайлович кашлянул и поправился. — Вот ведь содомская порода. И зачем вы его сюда притащили?
— Ну не бросать же труп прямо там. А так — пропал, и с концами.
— Так труп, говорите?
— С десяти часов вечера.
— Ещё без четверти….
— Честно говоря, это уже его проблемы, — невозмутимо заметил Каменев. — За пятнадцать минут можно даже родиться успеть, а не то что помереть.
Каменев отбросил в сторону второй за вечер исхлёстанный веник и недовольно поморщился:
— Жестковат. Видимо после Троицы заготавливали.
— А что, есть разница? — Шапошников, завернувшийся в простыню наподобие римского патриция, уже сидел у самовара.
— Конечно. Лист крупноват и не такой мягкий. Разве не почувствовали?
— А по мне, так никакой. Что после Троицы, что после Духова дня… И вообще, вам не кажется странным, Сергей Сергеевич, что сидим вот мы, коммунисты и красные генералы, и рассуждаем о религиозных праздниках?
— О чём же ещё? О превосходстве марксистско-ленинской теории в бане говорить как-то не принято.
— Я вообще. Вопрос немного шире. Представьте себе такое год назад.
— Ну вы и вспомнили. Тогда даже воскресений не было. Вот за что уважаю нашего Патриарха, так это за отмену пятидневки.
— В его обязанности и входит искоренение и борьба с богохульственными вредительствами Троцкого и Ягоды.
Нарком обороны опустил полотенце, которым вытирал насухо пышные усы, и озабоченно посмотрел на Шапошникова:
— С вами всё в порядке, Борис Михайлович? Что-то вы передовицами из "Правды" разговаривать начали.
— Спасибо, Сергей Сергеевич, я здоров. Просто передовицу и читал, вот она на столе постелена.
— Извините.
— Ничего страшного, это всё газеты. Знаете, порой кажется, что скоро сам начну им верить. Всё же это мощнейшее оружие.
Каменев налил себе чаю в стакан в мельхиоровом подстаканнике с эмблемой наркомата путей сообщения, взял горсть ржаных сухариков и вздохнул:
— Разве вот нам корреспондентов на врага сбрасывать?
— Что, приходите к тем же выводам, что и я?
— Угу, — нарком наблюдал за танцующими чаинками. — Нереальная задача. Там сначала бомбить неделю нужно, а потом… Да не знаю я, что потом! Танки не пройдут, а оставшиеся в живых пулемётчики выкосят всю пехоту. Она у нас и так воевать не умеет, а если ещё под огнём… То, что новым уставом разрешено применять матерные слова при командовании на поле боя, конечно существенно подняло боеготовность, но в остальном… Прорвать оборону мы, конечно, прорвём, но с какими потерями… Честно скажу — не хотелось бы дожить до такой войны.
— Только Клименту Ефремовичу так не говорите — обидится.
— Не гимназистка, переживёт. Рано нам ещё сюда соваться.
— Тоже самое пытаюсь доказать уже полгода.
— И чего?
— Как чего? А кто ещё на прошлой неделе кричал о непобедимости и легендарности? Знаете, Сергей Сергеевич, если Фортуна в кои-то веки повернулась к России лицом, ещё не значит, что она нам благоволит. Может просто боится показывать задницу?
Глава 24
Опекаем как умеем,
То деньжат попросим в долг,
То пугаем их неистовым Фиделем.
Если бить серпом о молот,
Непременно будет толк.
В этом деле мы весьма поднаторели.
Сергей Трофимов.
Тёплая осень 34-го. Нью-Йорк.
Чуть покачивающейся походкой, ставшей привычной за последние полтора месяца, Арманд Хаммер вышел из лифта и молчаливым кивком поприветствовав секретаря, открыл дверь своего кабинета. Говорить не хотелось. Хотелось кричать, петь, и плясать от радости. Свершилось долго ожидаемое чудо — сегодня Александр Фёдорович Беляков сел на пароход, следующий в Ленинград. Всё, можно было забыть про кошмар ежевечерних возлияний и сладкий ужас утренних опохмелов. Можно многое, и в первую очередь это нужно обмыть.
За время долгого отсутствия, вкусы хозяина кабинета слегка изменились, и поэтому некогда любимый виски был проигнорирован. Также как и лёд, содовая, и обычай наливать в стакан на два пальца. Достаточно на один, но поставленный вертикально. И только коньяк, потому что от всего другого может быть печень. Так говорил уехавший председатель колхоза, и сомневаться в его правоте не приходилось. До выпивания виски печени действительно не было, но зато после она появлялась и болела.
Американец налил, резко выдохнул, и выпил двумя большими глотками. Эх, хорошо пошла! Хаммер вздрогнул, осознав, что эту фразу он только что произнёс вслух и по-русски. Чёрт возьми, неужели заразился? Арманд прислушался к внутренним ощущениям. Нет, играть на балалайке сидя на печи пока не хотелось, зато опять неудержимо потянуло к бутылке. Да, всё в порядке. Это только русские не могут употреблять в одиночестве.