Палач

— Нежно убивать? Ты еще в детстве видела, как он работает. Я потом проклинал себя годами за то, что заставил тебя смотреть на наказание Гвендолин. Ты плакала. Но ты с него глаз не сводила!

— Он был прекрасен… — протянула я, перед моими глазами возник Люциан, его лицо, его рука, ласкающая обвисшее тело гувернантки.

— О да! Прекрасен. Они тут все такие, тебе это известно? Это Ад. Владения Азраэля — это то место, где в вечной агонии страдают души!

— Преступные души, Князь, преступные.

— Пусть преступные. Но это… бесчеловечно!

— В тебе так много человеческого, Князь, — улыбнулась я.

— А в тебе, я смотрю, нет! Азраэля боятся все Великие Дворы Нижнего Царства. Он наказывает за неповиновение и их. Исключение — Князь Тьмы и его Княгиня. Остальные — в любой момент! — могут попасть в Зал Пыток Бога Смерти, Мирослава. И этот Зал никогда не пустует. Даже сейчас…

— Вчера, или когда там, тут время наверняка течет иначе, — в очередной раз перебила я Князя, — почти то же самое мне втирал Гаррет Рэмидсон, и я задала ему вопрос: зачем ты мне это говоришь? Сегодня я адресую этот вопрос тебе — зачем?

— Ты всегда будешь под моей опекой, Мири, — Князь покачал головой. — Ты мне не жена. Ты мне, как дочь. И то, что мы с тобой спали… сейчас я бы такого ни за что не сделал, слишком дико для меня. Поэтому я тебе это говорю. Я волнуюсь за тебя. За твою жизнь, за твою судьбу. Слишком много было у тебя печали.

— И радости.

— Ты прожила с ним пять лет! А разлука длилась тысячу. Он… у них это не так называется, но для тебя (и для меня) он женат! И разводов тут нет! И живут они вечно, если не случается какой-нибудь катаклизм или кто-то не нарушает Закон.

— Я уже все решила. — Я повернулась к Князю спиной.

— Ты вольна передумать и вернуться в Верхний мир. Пожизненное заключение для тебя, как сон, проснешься — все забудется.

— Поздно, Князь!

Я повернулась к нему и расстегнула высокий ворот халата, открывая шею.

Князь отшатнулся.

— Господь милосердный! Мири? — он был откровенно испуган. — Ты понимаешь, что это такое?

— Угу. Метка Фаворитки.

— Любимой рабыни.

— Я знаю разницу, Князь! — топнула я ногой.

— Нет никакой разницы. Ты знаешь, что происходит с Фаворитками, когда они надоедают Хозяину?

— Видимо, они сильно переживают, и их можно понять.

— Нет, Мири! Их убивают. Отправляют в небытие. И никакого перерождения души. Абсолютный конец. Она престает существовать. И память о ней тоже! Даже Хозяин никогда о ней не вспоминает.

Я молчала. Изнутри ледяной волной поднимался ужас.

— Их мучают перед смертью? — поинтересовалась я ровным голосом.

— Нет. Обычно нет. Это единственное милосердие, которое знакомо здешним обитателям.

— Вот и славно. Это будет быстро, — я застегнула ворот халата. — А теперь, Князь, уходи. Я хочу немного побыть одна. Еще увидимся.

Князь долго на меня смотрел. Я видела, что он хотел еще что-то мне сказать, но передумал, развернулся и ушел.

Я стояла, уставившись в одну точку. В общем-то, ничего нового я не узнала. Я всегда сердцем чуяла правду о своем любимом мужчине, кто он такой и на что способен. Палач. Экзекутор. Бездушный убийца. Нет, не бездушный. Убивал и истязал он всегда вдохновенно, полностью отдаваясь процессу, ловя от этого кайф. Убийство для него всегда было сексуальным. И пытки тоже. Души, обреченные на вечность в аду, попадали в его владения. Женщины, мужчины. Наверняка многие и многие женщины побывали в адской постели Азраэля. Иначе и быть не могло. Такова его природа. Его суть. Он этим жил и дышал… Но по какой-то причине он заметил меня. И все наше время вместе я чувствовала только его любовь, я купалась в его любви и заботе. И нежности.

Почему я? Этот вопрос не имел ответа. Я знала, что он меня на самом деле любил. Такое женщина всегда чувствует. Поэтому я спокойна. А пока Люциан меня любит, я жива. Но если вдруг такое случится, и он поймет, что я ему надоела, стала тяготить, да, милосерднее меня убить. Потому что все равно жить без него я больше не смогу.

Какая же у меня к нему странная привязанность! Будто рядом с ним жизнь моя полнее, мне даже дышалось легче, когда он находился где-то рядом. Будто он — часть меня… Хотя мы так непохожи. Я всегда была «ангелочком», а он — жестким и циничным. Но это не мешало нам прекрасно друг друга понимать. Все те пять лет, что мы провели вместе, мы оба были счастливы. И последние несколько дней стали такими же. Радостными, восхитительными. Ярче, чем прежде, когда я была юна. Наверное, потому что мы изменились. Я стала взрослее, мудрее. А Люциан… Люциан не даром тысячелетия провел среди людей. Он так хорошо знал род людской. Да, он знал самую их страшную суть, но он был способен и на настоящие чувства, человеческие чувства. И уж кем-кем, но равнодушным он не был. Он был способен на нормальные переживания, и за это я его еще больше любила.

Я улыбнулась. Мне все равно, что говорят мои друзья, так называемые доброжелатели, а также враги и любопытствующие вроде Гаррета. Я живу здесь и сейчас. И я ничего другого не желаю. А там будь что будет!

Я уже стала узнавать, когда открывался портал. Я каким-то седьмым чувством ощущала звон. И пусть мои способности Ходящей-сквозь-миры были заблокированы (я верила, что это не навсегда), я знала, что сейчас откроется проход.

Я едва успела поправить прическу, как услышала голос.

— Мне сказали, что у нас гостья из Верхнего мира. Очень интересно.

В первый миг мне показалось, что это Люциан, но Люциан не мог сказать такое — про гостью, и я замерла. Надо бы не забыть попросить, чтобы он запретил кому бы то ни было появляться в своих покоях без разрешения. Мне начинало очень не нравиться, что из апартаментов Люциана устроили настоящий проходной двор.

— Ну-ка, ну-ка, я не могу не взглянуть на новую игрушку Великого Азраэля.

Голос вошедшего был полон ехидного любопытства. Сильная рука ухватила меня за локоть и развернула.

— Челове-е-ек, — протянул вновь прибывший и причмокнул губами. Взгляд его упал на татуировку на моей шее. — Вот даже как. Фаворитка!

Он хмыкнул и сделал шаг назад, разглядывая меня с головы до пят. Я дрожащей рукой стянула ворот своего халата. Глаза мои не могли оторваться от лица, практически полностью копирующего лицо моего Палача. Только глаза у него были серо-стальными, цвета ртути, а волосы — волосы цвета спелой пшеницы — вились. Прическу он носил точно такую же, как Люциан: часть волос над ушами убрана сзади или в хвост или в косу — он стоял ко мне лицом, и я не видела. В левом ухе его было множество мелких колечек. Обе брови проколоты. Рожки — черные, как и у отца, а крылья серые, цвета мокрого асфальта. И он был так же высок и опасен.

Я открыла рот, пытаясь что-то сказать, но не смогла. Я протянула к нему руку — рука моя была ледяной и мелко дрожала. Я чувствовала, как из моих глаз текут слезы. Господи, я опять плачу!

Самаэль тоже замер. Потом издал непонятный звук, метнулся ко мне и, схватив за плечи, уставился в мое лицо.

— Тебе было очень больно? — наконец произнес он, очень тихо, так тихо, что я едва его расслышала. — Тогда? Когда меня у тебя забрали?

Я смогла только кивнуть. А он вдруг опустился передо мной на колени и, обхватив меня своими могучими руками, прижался лицом к моему животу. Крылья его поднялись, устроив небольшой ураганчик — что-то посыпалось с полок, мои волосы взметнулись — а потом с шумом упали вниз.

Я опустила руку ему на голову, впервые касаясь своего сына, и погладила. Кудри у него были мои, такие же мягкие, густые и шелковистые на ощупь. Самаэль поднял ко мне лицо, в глазах его стояли слезы. Мой мальчик! Нет, мужчина, могучий, сильный, взрослый — я выглядела сущей девчонкой рядом с ним — мой сын плакал. Я нагнулась и поцеловала его в лоб. Он схватил мои руки и прижал к губам.

Я погладила его лицо, потом положила руки на плечи и потянула вверх. Он поднялся. Высоченный, как и его отец! Я посмотрела вверх и улыбнулась. Внезапно — раз — и Самаэль принял человеческую форму. И все равно он был очень высок.