Ярослав Мудрый

Блуду хотелось только одного – чтобы князь Владимир забыл о существовании своего сына, сидевшего в Ростове. Нет, они исправно платили Киеву дань, но пусть бы уж не трогал в остальном. Постепенно встанет Ростов, будет большим городом, центром большого княжества… Воспитатель князя осаждал сам себя: а как же мечта сделать Ярослава великим князем? И понимал, что этого уже не так и хочется, стал же он князем? Может, довольно?

Блуду, может, и было довольно, а самому Ярославу? Об этом никто не знал, сам же кормилец и приучил князя держать мысли при себе, не делиться ими… Как бы то ни было, а несколько лет прошли в обычных делах и заботах, если, конечно, не считать нежданную страсть Ярослава к боярыне-колдунье. Но справились, и на том спасибо.

И вдруг гонец из Киева – князя Ярослава к отцу! У Блуда сжалось сердце – что еще придумал Владимир? Зачем ему Ярослав понадобился? Стал спрашивать гонца, нет ли известий из Новгорода от Вышеслава, тот ответствовал, что нет. Блуд вздохнул: чего и интересоваться, Новгород к Ростову ближе, чем к Киеву, сюда раньше, чем на Днепр, вести с Ильменя придут. Значит, не в Вышеславе дело. Тогда спросил по-другому:

– Кого еще князь к себе позвал? Только ли Ярослава?

Гонец был бесхитростен, да ему и не сказано было скрывать.

– Еще князя Всеволода из Волыни.

– С княгиней Рогнедой что?!

– Нет, она, слышно, в обители живет, как жила.

Осенило:

– А Изяслав Полоцкий?!

– Не ведаю, не было вестей.

Это было уже совсем непонятно, Владимир звал в Киев сыновей Рогнеды, но с ней все в порядке. Что тогда?

Ярослав уже уехал, а Блуд все гадал, но сколько ни соображал, так и не понял в чем дело.

Боярину Блуду недужилось, не ел, не пил. Его уже и травами разными отпаивали, и кровь пускали, и перед иконами до боли в коленях стоял, ничего не помогло. Душу тянула тревожная тоска, от которой ни кусок в горло не лез, ни глаза для сна не смыкались. Стоило их закрыть, как тут же вставал Ярослав, которого без его опеки, казалось, обязательно поджидала какая-нибудь беда. Уехал князь по родительскому зову спешно в Киев. А зачем? Прощался так, точно мог и не вернуться… Куда тогда боярин Блуд? Кому он нужен, кроме князя?

Конь уже унес Ярослава далеко от Ростова, когда в голове у Блуда наконец все сложилось в одну картину. Ну конечно! Как он не догадался сразу?! Женит князь своих соколиков! Ведь позвал тех, у кого любушек нет, остальные либо уже женаты, либо еще малы для того.

Сначала обрадовался, но тут же тоска снова сжала сердце немолодого уже боярина. Женится Ярослав, а он и на свадебном пиру не будет… Точно чужой какой. И вернется ли князь в Ростов, глянется ли сам Блуд его княгине? Подбородок боярина даже задрожал с обидой, он чувствовал себя брошенным и никому не нужным. Снова перестал есть-пить, снова на цыпочках ходила по хоромам челядь, боясь половицей скрипнуть, дверью стукнуть… Тоскует боярин, плохо и остальным оттого. Только боярыню, казалось, ничего не берет. Ни аппетита не потеряла женщина, ни сон не нарушился. Так же ходила, слегка задыхаясь от своей дородности, пыхтела что на ступеньках крыльца, что за трапезой, так же храпела, едва коснувшись головой подушки.

Это для Блуда Ярослав ближе сына родного, а боярыне что? У нее свои мысли и дела…

И снова стоял Блуд на коленях перед образами, просил для своего воспитанника помощи и защиты. И снова ждал вестей из далекого Киева.

А сам молодой князь в это время вместе с братом стоял перед отцом, теряясь в догадках, зачем зван. И Всеволод тоже не знал причины.

Князь Владимир внимательно оглядел повзрослевших сыновей. Уезжали мальчишками, а теперь перед ним были два молодых, с едва заметным пушком на подбородках князя. Каждый держит свой удел твердой рукой, исправно шлет дань… Конечно, обоим помогают, но ведь и сами тоже вон каковы.

Заныло Владимирово сердце, негоже вот так далеко и надолго отправлять сыновей, совсем чужие теперь были ему оба. Дал себе слово, что если и выделит уделы следующим, то будет часто звать к себе или сам ездить. А сыновья Рогнеды? Как получилось, что они все трое отрезанные ломти? Изяслав в Полоцке давным-давно сидит, князь и забыл, как он выглядит. Да что теперь вспоминать, небось встретит и не узнает, столько лет прошло. И Ярослав изменился, совсем стал похож на деда Рогволода. А Всеволод – тот больше на Рогнеду… Ничего в них нет от него, Владимира, может, потому и кажутся чужими?

Князь понял, что обманывает сам себя, чужими сыновья кажутся потому, что сам отправил их от себя по воле новой жены византийки Анны, чтобы ее сыновьям воли больше дать. Так и есть, Анна родила Бориса и Глеба, а еще Позвизда. Вот и оказались Рогнедичи отрезанными ломтями. О Святополке, что на Болеславовой дочери женат и в Турове сидит, и говорить нечего, тот с малых лет хоть и признанный сыном, а не свой.

Сыновья с недоумением смотрели на задумавшегося отца. Тот заметил взгляды, опомнился, кивнул на лавки, чтоб садились. Молодые князья выждали, пока опустится на свое место отец, негоже сыновьям садиться прежде. Вот, и этому не он научил – почему-то стало горько Владимиру.

Завел разговор о необходимости женитьбы. Ярослав настороженно смотрел на отца. Почему речь сразу с обоими, что, две невесты отыскались? Они христиане, женятся единожды, к чему спешка?

Рассказал о смерти шведского короля Эйрика Победоносного. После него осталась вдовой Сигрид Суровая. Конечно, по праву власть переходила к их старшему сыну Олаву Шведскому, но ни для кого не секрет, что и при жизни мужа всем заправляла Сигрид. Даже Победоносный Эйрик, получивший прозвище не за трусость в сражениях, не мог сладить со своей супругой, бежал от нее и женился на дочери норвежского ярла Хакона. Править в Швеции осталась королева, и делала она это твердой рукой. Вряд ли Сигрид был нужен новый муж, но смерть Эйрика делала ее очень завидной вдовой.

Случись все до крещения, Владимир бы не задумался, но сейчас он женат и вторую супругу завести не может. Зато мелькнула мысль сосватать суровой красавице кого-то из своих сыновей. Только кого? Вышеслав женат, о Святополке даже не думалось, да и он женат. Без жен только вот эти двое, но оба молоды – Ярославу всего семнадцать, а Всеволоду и того меньше, чуть только исполнилось шестнадцать. Куда ему справиться со своенравной королевой…

Владимир понимал, что более достоин такой участи Ярослав, он старше, умнее, сильнее, но как сказать князю, что гордая свейка отвергнет его, хромца, как когда-то отвергла Рогнеда робичича? Ничего объяснять не пришлось, только услышав имя предполагаемой невесты, Ярослав сам закачал головой:

– Отче, она меня не примет. Ей и Эйрик плох был…

Да и незаметно по лицу сына, что рад он такому предложению. Неудивительно, старовата для княжичей королева. А Всеволода это не смутило:

– Отче, а мне позволишь ли? – Чуть воровато оглянулся на Ярослава, добавил: – У брата зазноба есть, а у меня никого…

Ярослав чуть поморщился от такой речи, но смотрел на отца спокойно, взглядом честного человека. Владимир почему-то подумал, что у него материнский взгляд.

Князь пропустил мимо ушей слова сына о зазнобе Ярослава, внимательно вгляделся во Всеволода:

– Королева в возрасте, о том помнишь ли?

Всеволод кивнул, жадно следя за отцом. Владимир усмехнулся – рвется к власти в большом королевстве.

– Нрав у нее крут…

Княжич самодовольно скривился, мол, справлюсь. Подумав: «Ой ли?», Владимир тем не менее согласно кивнул:

– Езжай, если желаешь…

Знать бы им, какую беду накликали на князя Всеволода этим нелепым сватовством! Он действительно отправился к суровой королеве с богатыми дарами. Одновременно с ним прибыл и жених из Норвегии Олав. Сигрид ни словом, ни взглядом не дала понять, что презирает глупых мальчишек, которые годятся ей в сыновья, приняла их вроде и радушно, устроила в нарочно возведенных палатах, напоила, накормила. Но потребовала сочинить в ее честь стихи – висы, как полагалось при сватовстве благородной женщины.