Страница 2 из 11
В том году рождественский бал Иогель устраивал у Кологривовых на Тверском бульваре. Как всегда, кроме нынешних учеников и учениц было немало прежних, танцмейстера любили, как, собственно, и сами его балы, где не было чопорности, зато можно было всласть потанцевать. Наталья Ивановна повезла туда свою младшую – Наташу, которой исполнилось шестнадцать лет, две старшие уже выезжали на более серьезные.
Таша поехала к Иогелю в белом воздушном платье с золотым обручем на голове, что так шло к ее царственной красоте. Азя даже руками всплеснула:
– Ташенька… ты очаровательна! Любой, кто тебя увидит сегодня, непременно влюбится!
И без того смущенная Наталья покраснела:
– Очаровательных девушек и без меня немало…
Наталья Ивановна поморщилась: дочь скромна до болезненности, даже если кто и будет очарован, то красавица все умудрится испортить своей пресловутой конфузливостью. Красоте нужна еще и ловкость, и умение держать себя на людях! Это вон ее брату Дмитрию может нравиться такая конфузливость, а на тех же балах без бойкости над ней попросту смеяться начнут. Оставалось только надеяться, что это пройдет: вот поездит Таша на балы, попривыкнет к свету и перестанет дичиться, словно селянка или монашка.
Сама Наталья Ивановна никогда не дичилась, напротив, была весьма шустрой и в Петербурге известной, ее и замуж за Николая Афанасьевича спешно выдали, чтоб от императрицыного любовника подальше убрать. Самого любовника убили при выходе из театра, а Наталью Загряжскую, чтобы слухи не расползались, сосватали за Гончарова. Радости в семейной жизни не нашлось: ее свекор Афанасий Николаевич Гончаров с помощью любовницы-француженки мадам Бабетт успешно проматывал оставленное предками огромнейшее состояние, сам Николай Афанасьевич после неудачного падения с лошади страдал помутнением рассудка и простыми запоями, жить было не на что, а три дочери требовали выездов в свет и приданого, которого тоже не было. На учебу троих сыновей тоже требовались деньги.
Дом Кологривовых на Тверском сверкал огнями, почти как на настоящем большом балу. Юные особы исподтишка придирчиво оглядывали друг дружку, строили гримаски, изображая свое «фи» по поводу чужих нарядов, и стреляли глазками в поисках будущих жертв.
И вдруг прошелестело: в Москве Пушкин, мало того, он обещал быть у Иогеля! Десятки девичьих сердечек забились быстрее, увидеть господина Пушкина и поговорить с ним – это казалось почти несбыточной мечтой.
Таша вернулась с бала сама не своя, сестры с изумлением смотрели на нее, не в силах добиться путного рассказа о вечере. Удалась только одна фраза:
– Там был поэт Пушкин.
Азя ахнула, прижав руки к груди:
– Пушкин?! Я слышала, что он в Москве. Он был у Иогеля?! Таша, скажи честно, ты видела его? Ты…танцевала с ним?!
Старшая Екатерина фыркнула:
– Пушкин не танцует.
– Что, Таша? Расскажи, как он.
Но младшая только растерянно улыбалась. Не выдержала мать:
– Он весь вечер не спускал с нее глаз и говорил комплименты.
– Ташенька?! А ты, ты что ему отвечала?
– Не помню… я не знаю…
– Вот то-то и оно, что мямлила, точно дикарка какая, и краснела наша скромница. Где уж тут Пушкина завоевать, не расплакаться бы у всех на виду.
– Да ты не влюбилась ли? – участливо заглянула в лицо Азя.
– Нет, но он такой необычный.
Пушкин пробыл в Москве совсем недолго – уже в начале января уехал, казалось, все на том и закончилось. Ну увидел красивую барышню на подростковом балу, ну наговорил кучу комплиментов, ему не привыкать, вон сколько разговоров про пушкинские амурные дела и влюбленности ходит – и уехал в свой Петербург или еще куда-то. Для него Москва – провинция, не здесь барышень ловить.
Но и в семье Гончаровых Пушкина как возможного жениха не воспринимал никто, даже сама Таша. Она понимала, что просто попала на глаза знаменитому поэту, понравилась своей красотой, но это ничего не значит. Сердечко Наташи Гончаровой если и билось, то вовсе не от любви к Пушкину, а просто от воспоминания, что известнейший поэт и любитель женской красоты столь высоко оценил ее внешность.
Однако в марте Пушкин приехал в Москву снова, хотя раньше его сюда ничем не заманить. Был Великий пост, балов не давали, зато проходило множество концертов, в том числе благотворительных. Это было Наталье Ивановне по карману, билеты стоили недорого, к тому же на концерты можно отпускать девиц одних, не тратясь на платья для сопровождения.
На концерты в Благородном собрании Азя и Таша ездили вместе, там и увидели снова Пушкина. Он уверенно подошел, снова говорил, снова был восхищен младшей Гончаровой… И так едва ли не каждый день. В начале апреля Федор Иванович Толстой, прозванный Американцем, представил Пушкина Гончаровым официально, Наталья Ивановна пригласила поэта бывать у них дома. Пушкин приглашением воспользовался, бывал часто, но вел себя просто странно.
– Не понимаю, столько слышала о его вольностях и его предерзком с дамами обращении, но ничего такого не вижу… – пожимала плечами Наталья Ивановна.
Младший из сыновей Сергей с удовольствием рассмеялся, лукаво поблескивая на сестру глазами:
– А он в Ташу влюбился!
– Господь с тобой!
– Влюбился, влюбился! Свататься будет, я точно знаю.
Не успели спросить, откуда знает, как Сергей показал альманах «Северные цветы», выпущенный к Святкам:
– Вон, смотрите, все сватовство и описано!
В альманахе действительно была напечатана глава из «Арапа Петра Великого», как раз та, в которой царь лично приезжает сватать Наталью Ржевскую за своего крестника Ибрагима.
– Тьфу на тебя, глупый какой! – рассердилась мать.
А сама Таша едва не плакала от смущения.
– И она влюбилась, вон как краснеет.
– Ничего не влюбилась. Просто он же Пушкин.
Однако Пушкин вел себя странно не только у Гончаровых, он посещал два дома с невестами – на Никитской Гончаровых и на Средней Пресне Ушаковых. С Екатериной Ушаковой его связывала давняя дружба и влюбленность. Сестры Ушаковы, почувствовав угрозу потери поэта для своего дома, принялись активно распускать слухи о скорой его женитьбе на Екатерине, а еще, словно в отместку, изрисовывали свои альбомы карикатурами на Наталью Гончарову.
Потому и страдали Таша и Азя.
– Ташенька, а ты его любишь?
– Не знаю…
– Так не любят! – авторитетно заявила Екатерина. – Любовь – это всепоглощающее чувство, если любишь, то уж никак не скажешь «не зна-а-ю…». И он тебя тоже не любит; если любят одну, то другой амуры строить не будут. Забудь его!
Наташа печально вздохнула. Нет, она и правда не любила Пушкина той самой всепоглощающей любовью, о которой говорила старшая сестра, но забыть его глаза, его легкие, умные речи, его восхищение, наконец, не могла. Лучше бы не приезжал совсем!
И вдруг 30 апреля к Гончаровым явился Федор Иванович Толстой. Весь вид его говорил о необычности визита и особой важности. В комнату, где Наташа и Екатерина сидели с рукоделием, вбежала возбужденная Азя:
– Таша… там Толстой!
– И что?
– Таша, он сватать приехал, вот тебе крест сватать!
– Да ну тебя! – отмахнулась Екатерина. – Скажешь тоже: сватать!
Но Александра оказалась права: Федор Иванович Толстой и впрямь приехал просить руки Натальи Николаевны от имени Пушкина.
Наталья Ивановна Гончарова явно смутилась. Конечно, лестно, когда первый поэт России, столь известный Пушкин твердит о своей любви к ее дочери, о том, что она краше всех девиц на свете, однако что за спешка? Да и Таша совсем молода… Имелась еще одна причина раздумий – сестры Гончаровы были бесприданницами, и хотя об этом знала вся Москва, признаваться не очень-то хотелось.
Мать решила повременить: коли серьезны намерения поэта, так никуда не денется. Ответила уклончиво, мол, молода слишком та, чьей руки Александр Сергеевич просит, пусть несколько подрастет. Это не был отказ, но и не согласие тоже.