Страница 13 из 17
Удивительное дело, на Руси с князя в целомудрии спрос куда строже, чем с других. Такого нигде нет, повсюду наоборот, кто во главе, тот во всем прав, волен хоть гаремы себе заводить, а русский князь, если приласкает какую любушку, так потом сам с себя сто раз спросит.
Если дружинник затащит какую лихую бабенку на сеновал или сотник прижмет молодку в углу, так никто и вспоминать не будет, ведь по столько дней в походе, а своя баба далеко… С воеводы спрос иной, а уж с князя и вовсе строгий. Не в том забота, что таиться приходится и грех отмолят, за него отмолить найдется кому, но ведь сам пред Господом и перед собой виниться будет.
И вот этот спрос защищал княгинь от мужниного блуда лучше любых запретов и строгостей. И хотя у всякого бывала любушка, не без того, ведь княгини тоже подолгу в тягости ходили, но князья старались держаться.
Эта строгость с князя Владимира пошла, что Русь крестил. У того до крещения целых четыре жены были да три гарема всего числом в восемь сотен, но как принял для себя Христову веру, так словно отрезало! С женкой сначала одной, а после ее смерти с другой, жил и деток плодил, а вот других больше не знал.
С тех пор пошло – жена у князя одна, а уж если совсем не люба или еще что, то и любушка тоже одна, а так, чтоб сотенные гаремы держать, – ни-ни. Если княгиня поумней, то, будучи в тягости и не желая упускать мужа, сама ему подсовывала девок покрепче да поладней, но всякий раз другую, чтобы сердце не привыкло, не тянуло потом от родной жены к дворовой любушке. А если девка тоже в тяжести от князя оказывалась, то ни ее, ни дитя больше при княжьем дворе не видели.
Умные родители сыновей пораньше женили, чтобы на блуд не тянуло, а умные свекровушки и любушек подбирали, пока молодая княгиня сама в разум не входила.
Здесь некому было глядеть, матушка княгини Анны далече, свекровь Анна тоже в обители, оставалось самой княгине с мужниной неверностью справляться. Только как, если она в тяжести то и дело, а муж давным-давно с другой знался, и другая эта пригожая да ласковая? Анна тоже старалась ластиться, как могла, но сказывался норов половецкий, от матери полученный, взбрыкивала внучка Котяна, точно норовистая кобылка, принужденная к седлу, потом опоминалась и убеждалась, что муж нашел ласку у соперницы…
Вот и ныне после размолвки заехал Даниил отдыхать душой к ласковой вдове. Раньше бывал часто, а теперь стал заезжать редко, уж больно обижалась Анна за такие поездки.
Злата действительно любила беспокойного князя, она не вмешивалась ни в какие его дела (да и как могла бы?), встречала всегда с радостью, безо всяких укоров за долгое отсутствие, понимала, что не одна она в его жизни. Просто радовалась тому, что приехал, что не забыл, радовалась его ласке и любви. Радовалась и мелким подаркам, привозимым князем, потому что во время его отсутствия это были напоминания о Даниле…
Служанка Златы дело свое знала, и сама она засуетилась, накрывая на стол. Только тут Данила вдруг почувствовал, что и правда проголодался! Но куда больше яств его порадовал мальчонка, появившийся в двери. Он был в одной коротенькой рубашонке, с голой попкой, босыми ножками и всклоченными со сна волосиками.
– Ух ты какой!
Даниил даже замер, настолько мальчонка был похож на маленького Льва!
– Иди ко мне.
Мальчишка постоял, цепляясь за дверную притолоку, подумал и вдруг уверенно шагнул к протянутым рукам князя. Его босые ножки шлепали по полу еще очень неуверенно, видно, только что научился ходить. Даниил подхватил сына на руки, прижал к себе. И тут… мальчик вдруг разревелся! То ли испугался, то ли князь с мороза еще был холодным. Мать бросилась успокаивать:
– Ну что ты, что ты?
Она завернула малыша в свой плат, прижала к груди, стала убаюкивать. Данила смутился, с грустью глядя на эту картину. Вот так вырастет сын и признавать не будет…
– Ты не серчай на него, он со сна такой пугливый, так-то он ко всем идет без крика. А ходить только третьего дня научился.
Даниил подсел ближе, стал гладить светлую детскую головку, видно, его ласка сделала свое дело, мальчик поглядывал уже спокойней, а потом и вовсе потянулся к отцовским рукам. Только теперь князь держал ребенка уже прямо в материнском платке и осторожно.
И ничего он не сможет дать этому ребенку, даже любви вдоволь, потому что уже нашлись доброхоты, донесли Анне о красивой вдове, что жила на дальнем дворе во Владимире-Волынском. Княгиня обиделась, и примирило их только горе из-за смерти старшего сына Иракли. Даниил ничего не обещал жене, ничего не объяснял, но долго не бывал у Златы, сынишка и родился, и вон пошел без него…
– Как крестила?
– Романом…
С печи за ними наблюдала маленькая девочка, такая же светленькая, как мать, и обещавшая стать такой же красавицей. Плохо, если ты рождена не в семье, пусть даже от князя, но еще хуже, если девочка.
Но Даниил вспомнил про подарки, передав сынишку Злате, он протянул ей что-то завернутое в большой красивый плат:
– Посмотри, что там.
Малыша забрала служанка Златы Арина, а сама женщина, блестя глазами, развернула плат. Она радовалась не столько дарам, сколько тому, что Даниил не забыл их. Конечно, им все время помогал князь Василько, говорил, что по просьбе Даниила, но это одно, а вот видеть, что любый помнит…
В плате оказался еще один плат, поменьше, а в нем сверточек.
– Меньшее Аннушке.
Злата совсем зарделась: и про дочь не забыл…
В свертке оказались два набора украшений – колты, серьги, перстни, браслеты… Причем у одного из украшений в основе трезубец, княжий знак Рюриковичей! Злата удивленно вскинула глаза на Даниила. Тот спокойно, как об обычном деле объяснил:
– Это Аннушке на приданое. В ней кровь Рюрикова, пусть помнит о том.
И Злата не могла понять, рада она такому дару или нет. Кровь Рюрикова… а как она с этой кровью жить-то будет? Кажется, женщина впервые задумалась о будущем своих детей. За кого сможет выдать свою дочь скромная вдова, пусть и с деньгами? Злата радовалась, что деньги остались и от мужа тоже, не все на княжьей шее сидит, но это мало что меняло. Замуж снова ни за кого не шла, хотя нашлись бы желающие. Ей никто не выговаривал, жила тихо, на глаза горожанам не лезла, ни о ком не злословила, и о ней дурного тоже не говорили, но что дальше-то? Ни вдова, ни мужнина жена, так, никто…
Свидание получилось и радостным, и грустным…
Уже к утру, перебирая ласковыми пальчиками волосы Даниила, Злата вдруг пообещала:
– Дар твой сохраню, вдруг время придет, и ты по нему Аннушку узнать сможешь?
Князь нервно рассмеялся, а женщина добавила:
– Да, увидишь прекрасную королевну, от которой все глаз отвести не смогут, а на пальчике у нее перстень свой с трезубцем Рюриковым, и скажешь всем: «Эта королевна моя дочь!»
Едва не спросил, с чего это Аннушка королевной станет, но Даниле не хотелось огорчать любимую, привлек к себе, крепко поцеловал:
– Так и будет!
Знать бы ему, как он через много лет узнает свою дочь по этому трезубцу!
Но князь над своими днями не волен, проведал и умчался, а Злата осталась растить детей и тосковать до следующей встречи. С тех пор она много раз перебирала дорогие подарки Даниила, но ни колты, ни что другое надеть ни разу не решилась. А уж Аннушке ее подарки и вовсе не давала, ни к чему девочке знать о Рюриковой крови. Потом… когда-нибудь потом… когда постарше станет…
Мать не успеет рассказать, и через много лет Аннушка, на свою беду, наденет эти украшения с Рюриковым трезубцем…
Когда княгине Анне донесли о рождении у соперницы сына, она была вне себя. Хотя у самой уже были сыновья и дочери, взыграла обида, выговорила князю все, обещала детям рассказать, а то и вовсе уехать с детьми к их деду Котяну! Даниил долго винился, обещал больше не бывать у Златы и долго обещание выдерживал, появился, когда сын уже сделал первые шаги.
И снова Анне донесли, нашептали. Снова была вне себя княгиня, только в этот раз решила не унижаться, ничего не выговаривать, не требовать, а прибегнуть… к ворожее, чтоб колдовством отвадить мужа от этой вдовы! Ее ближняя девка Марфа нашептала, что знает такую, ловкую да надежную, все сделает и никому про то слова не скажет. Княгиня – дочь половецкой царевны, но рядом не было никого материного, потому доверилась чужой.