Чернильный орешек

– А после войны мы построим новый дом? – спросила Хиро. – Уотермилл и В самом деле был слишком мал.

– Да, – пообещал Кит.

Что ж, она не знала этой войны, война шла в другом месте, где жил он, месте, которое сделало его призраком в ее мире. Он не мог поделиться с ней ни своими переживаниями, ни опасениями… и не М01 даже представить, где, наконец-то, закончится эта бойня, и он сможет спокойно отправиться домой. И не имело никакого значения, что он скажет: это было для нее игрой, чтобы утешить себя.

– Да, – повторил Кит, – мы построим дом, больше и лучше прежнего.

– Господский дом, который унаследует маленький Кит, – сказала Хиро.

И тут открылась дверь, и вошла Руфь все еще с мушкетом в руках.

– Я накормила Оберона, хотя зерна для него у меня не нашлось. Я дала ему бобов. Ты, похоже, переутомил его. Нос у него очень горячий. Он так у тебя захромает, если ты завтра не дашь ему отдых.

Кит взглянул на кузину.

– Завтра у нас сражение.

Раздался крик Хиро, быстро подавленный. А Кит обратился к Руфи: он чувствовал, что не может говорить с женой. Каким-то странным образом мушкет делал Руфь более реальной, словно она была неким связующим звеном между этими двумя мирами, его и миром Хиро.

– Неприятель сосредоточил силы на Марстонской пустоши. Мы выступаем завтра до рассвета, чтобы вступить с ними в бой. Принцу отдан приказ… они должны быть разбиты, и тогда мы сможем вернуться к королю.

Глаза Руфи смотрели ясно и с пониманием.

– Нелегко вам придется. Шотландцы – отличные воины. И, как мы слышали, кавалерия «Восточной ассоциации» теперь не хуже, чем у Руперта, когда во главе их встал Кромвель.[46]

– У нас нет иного выбора, – отозвался Кит. – Пока что мы еще ни разу не были биты. Пуритане считают принца дьяволом, а его пуделя – злым духом. Это тоже идет нам на пользу.

Руфь прочла в его глазах безысходность и горькое разочарование, поняла одиночество этого человека, навсегда отгородившегося даже от собственных чувств. Она хорошо понимала, что это такое, ибо точно так же закрыла дверцу в собственной душе, когда покинула Морлэнд и вернулась домой, в Шоуз. Ей страстно хотелось утешить его, сказать ему: «Я понимаю», хотелось попрощаться с ним, но и это было невозможно, ибо тот Кит исчез давным-давно. Нет-нет, это был не Кит, сидевший здесь, у ее холодного камина, высокий, ссутулившийся мужчина с усталым лицом. Когда он пошевелил головой, Руфь заметила мимолетный слабый проблеск россыпи седых волос среди темных кудрей и глубоко опечалилась. Все это казалось таким несправедливым: она любила веселого и жизнерадостного молодого человека, смеющегося, красивого – вечно молодого. О, как же нелепа человеческая любовь! Все они любили его, она и Хиро, все любили того прекрасного рыцаря. И только маленький Кит, никогда не знавший отца другим, восхищался этим воином без тени разочарования.

– Может быть, тебе хотелось бы отдохнуть? – резко спросила Руфь. – Хиро, ты можешь показать ему свою комнату… он мог бы прилечь там.

Она видела, как супруги обменялись быстрыми вопросительными взглядами, и оба молча ответили утвердительно. Это было единственное, что они по-прежнему могли дать друг другу, и каждый из них надеялся, что таким способом им, возможно, удастся установить хоть какой-то контакт. Для Руфи это было своего рода извращенным удовольствием, подобным «удовольствию» от ощупывания незаживающей язвы – вызвать признательность Хиро за то, что она помогает им. Хиро захромала к двери, и Кит последовал за ней, метнув назад, в сторону Руфи, взгляд соучастника, понимающего ее. Маленький Кит хотел было направиться за ними, но Руфь, поймав его за плечо, остановила твердым взглядом. Когда они ушли, мальчик спросил:

– А почему я тоже не могу пойти?

– Им нужно некоторое время побыть вдвоем, – объяснила Руфь.

– Почему?

– Им надо поговорить наедине, – отрывисто сказала Руфь. Она научилась не пускать Кита в свое сердце, но все это время ей приходилось защищаться от его ребенка, который мог бы быть ее сыном. – Они хотят попрощаться.

– А, – протянул маленький Кит, и Руфь ощутила, как его плечо расслабилось под ее рукой: он смирился с тем, что ему нельзя побыть с родителями, хотя и не понял сути запрета. – Завтра он будет сражаться в новой битве, – сказал мальчик, и лицо его засияло. – А он на самом деле мой отец?

Нет, это не было вопросом, малыш произнес это просто из любопытства, но Руфь, вспомнив Кита, в которого когда-то влюбилась, с мрачной улыбкой ответила:

– О да, это на самом деле твой отец.

В темноте спальни, в объятиях друг друга они смогли, наконец, немного расслабиться. Закрыв глаза, Хиро делала вид, что в ее объятиях лежал именно ее муж, которого она помнила. Для Кита она была просто женщиной, теплой и страстной, на удивление мягкой и нежно пахнущей для мужчины, который так долго прожил среди солдат. По крайней мере тела их понимали друг друга. Спустя некоторое время они почувствовали успокоение, и сознание доведенного до конца дела приободрило их.

В темноте они даже немного поговорили. Кит рассказал ей кое-что о своей жизни, о битвах, в которых они сражались, о доблестных атаках, о принце Руперте и его мужестве, о своей дружбе с другими воинами, о приятных ночах, проведенных у походного костра… Он был похож сейчас на солдата, болтавшего с возлюбленной. Устроившись у него на руке, маленькая и теплая, Хиро тоже напоминала девушку, прислушивающуюся к голосу своего любовника, первого любовника, которого она еще толком не знала, но уже обожала. И на какой-то краткий миг они почувствовали себя почти счастливыми. Но немного погодя Кит забеспокоился.

– Пора ехать. Я не могу вернуться поздно. Генерал оказал мне доверие. Зажги свечу, чтобы я мог одеться.

Хиро села, протянула руку к кремню, и спустя минуту свеча разгорелась желтым пламенем, и явь вновь заторопилась наружу из темных уголков. Она посмотрела на мужа и в смущении отвернулась. Кит выбрался из постели и принялся натягивать на себя брюки быстрыми, нетерпеливыми движениями. Хиро молча соскользнула с другой стороны кровати и тоже стала одеваться, двигаясь неспешно и экономно, словно не желая привлекать к себе внимания. Когда Кит собрался, она уже ждала его у двери. Он поднял свечу, и Хиро, останавливая его, протянула руку, сложенную в кулак.

– Кит, – начала она и, называя мужа по имени, снова почувствовала робость, словно молоденькая девушка. – Не возьмешь ли ты это?

– Что это? – спросил он резко и нетерпеливо. Хиро снова ткнула в него своим сложенным кулачком.

– Пожалуйста, возьми это.

Он протянул ладонь, и она положила на нее талисман из чернильного орешка. Кит внимательно смотрел на него в свете свечи, наблюдая, как кожаный ремешок, на который она повесила свое сокровище, раскручивался медленно-медленно, словно живое существо.

– Мне хотелось бы, чтобы ты носил его… Он будет хранить тебя.

Кит вдруг подумал о мерцании золотого креста на шее Даниела, и ему показался нелепым этот контраст: золотой крест и грубые очертания кусочка никчемного дерева. Но чернильный орешек был неким мостом, мостом из ее мира в его. Талисман… да, это понятно солдату. Он насмешливо посмотрел на жену, и она увидела в нем перемену, увидела, что ее поступок озадачил его, но он, наконец-то, был здесь, в самый последний момент и всего на мгновение, однако Хиро и за это была ему благодарна.

– Да, спасибо.

Хиро посмотрела в глаза Кита и улыбнулась. Ей хотелось коснуться его, проститься, сказать ему, что она любит его и так рада, что сумела пробиться к нему… Но она понимала, что не может этого сделать. Время уже ушло, и Кит снова собирался уходить от нее, он ведь был солдатом, а она… она уже отдалилась от него, став помехой, задерживавшей его отбытие. Без единого слова Хиро отвернулась от мужа, и когда Кит приподнял свечу, чтобы осветить путь, Хиро захромала вниз по лестнице впереди него.

46

Кромвель, Оливер (1599—1658) – лидер парламентской оппозиции, а впоследствии – армии парламента, принципиально им перестроенной. После победы революции и казни короля фактически стал военным диктатором страны, присвоив себе в декабре 1653 года им же самим изобретенный титул лорда-протектора Англии