Новый Мир

— А есть мысли относительно… планового улучшения?

— AM-37 у нас в серии полтора года. Он уже переболел детскими болезнями, а новые модификации превзошли указанные в задании мощность и ресурс. Правда, немного, но превзошли. Конечно, еще лучше было бы сразу положиться на новейшие АМ-42 и АМ-39. Первый дает огромную мощность, больше двух тысяч лошадиных сил. По нашим расчетам, конкурентов истребителю с таким двигателем в ближайший год ни у кого не появится. Однако конструкция слишком новая, не отработанная, на испытаниях — постоянные проблемы с надежностью. Товарищ Ильюшин уже предлагал новый штурмовик, но он пока в разработке. В том числе и из-за двигателя. АМ-39 более традиционен. Фактически это сильно улучшенный АМ-37, но с резко увеличенной высотностью и турбокомпрессорами. К сожалению, выпуск турбокомпрессоров мы только разворачиваем, поэтому двигатель годится для самолетов в ПВО в небольших количествах. В качестве основного мотора нашего истребителя он сегодня не пригоден, но будет очень к месту в самом скором времени. Также Микулин проводит испытания новой модификации АМ-37 с устройством непосредственного впрыска топлива.

— Вот как? Раньше он был против этих зарубежных штучек.

«Интересно, — подумалось Самойлову, — есть ли на свете тема, в которой Главный не разбирается, по меньшей мере на уровне хорошо осведомленного любителя? Или он просто очень тщательно готовится заранее к любому разговору?» Даже многие военные искренне не понимали, что вопрос сильной авиации — это вопрос качественных, надежных и мощных моторов. Конструкторы стирали языки до корня, пытаясь объяснить, что нет смысла ставить на совершенный планер с дорогой электроприводной начинкой и купленной за валюту немецкой радиотехникой мотор, который напрочь вылетает через двадцать часов работы.

— Война заставила, Иосиф Виссарионович. Приходится жертвовать принципами ради успеха общего дела.

Сталин едва заметно поморщился, и Поликарпов с опозданием вспомнил, что Главный признает только одно обращение — «товарищ…» плюс фамилия.

— Товарищу Микулину вы доверяете… А товарищу Микояну — также? — полюбопытствовал Сталин.

— Микоян — грамотный инженер и хороший организатор.

— Насколько я знаю, в этот самолет вложена немалая доля и вашего труда. Но самолет носит индекс «МиГ».

— Товарищ Сталин, признаюсь, что с момента моего назначения на должность заместителя наркома авиационной промышленности по опытному самолетостроению стало гораздо сложнее уделять внимание всем проектам, разрабатываемым бюро. Микоян здорово помог, взяв на себя часть этой нагрузки. Самолет я передал ему без сожаления.

— Значит, самолет Микояна под моторы Микулина в ассортименте, — подытожил Сталин.

— Да, — сказал Поликарпов.

Сталин слегка повернулся в сторону Самойлова. Даже не столько повернулся, сколько обозначил едва заметное движение. Тот все понял правильно.

— Николай Николаевич, — включился в разговор адмирал, — тут такое дело… Выявляется несогласие с принятой точкой зрения на комплектование ВВС новыми самолетами. Вместо вашего По-3 вы предлагаете «МиГи». Правильно я вас понимаю?

— Да. Именно так. «МиГи» обладают достаточной дальностью. МиГ-3, модернизированный по стандарту сорок два, не уступает в бою английским самолетам, превосходя их в дальности, а МиГ-7 их предположительно превосходят. Увы, но, учитывая проблемы с двигателем у По-3, мы получим его в значительных количествах примерно через полтора года. Я не в курсе насчет всех планов Главнокомандования, но мне кажется, что к тому времени будет поздно.

— То есть в целом очень хороший самолет не может пойти в серию, потому что для него нет мотора, верно? А не такой замечательный, но обеспеченный моторостроением «МиГ» — может и, на ваш взгляд, должен?

— В общем, да.

— Поймите меня правильно Николай Николаевич, вот вы утверждаете, что По-3 и штурмовик Сухого стоят из-за проблем с двигателем. Но как насчет запорожцев?

— Запорожцев?.. — не понял Поликарпов.

— Да, запорожцев. Почему вами забыт их М-90? Он прошел сточасовые испытания. Прекрасно показал себя на опытных машинах. С ним По-3 и Су-8 будут в серии к новому году. А к моменту, когда… к будущему лету страна вполне может получить подготовленные соединения. Да, моторов будет не так много, как хотелось бы. И «По», и «Сухой» пойдут ограниченными партиями. Но они будут.

Вот теперь Поликарпов растерялся.

— По известным мне данным мотор не показал заявленных характеристик и предельно ненадежен.

— Вы видели отчет об испытаниях?

Крыть было нечем. По каким-то непонятным причинам отчет прошел мимо Николая Николаевича.

— Вы уж извините, — в голосе Сталина звучала легкая усмешка, — не пора ли вам навести порядок в наркомате? Мы вам полностью доверяем. Но вы почему-то не в курсе испытаний самого мощного советского двигателя. И еще: по вашим данным По-1К показывает великолепные летные данные, а товарищи моряки им недовольны. И по делу недовольны! Партия давно наблюдает за развитием ситуации. А она кажется тревожной. В вашем профессионализме нет сомнений. Но то, что кто-то не доводит до вас важные сведения, нам не нравится.

Сердце стучало, как колокол. Казалось, его биение слышат даже на Красной площади. Вождь открытым текстом сообщил о саботаже в самом наркомате. Это был конец.

Такое случалось. Не первый раз кто-нибудь слишком ретивый и амбициозный решал, что ему виднее лучше начальства, которое не грех и малость подсидеть. Не в первый раз в ход шла подтасовка документов. И каждый раз заканчивалось одинаково — вызовом на ковер и сухим вопросом: «Как вы это допустили?» Для советских «верхов» не существовало понятия «обманули», было лишь «позволил себя обмануть».

И по всему получается, что именно он, заместитель наркома, обманулся, позволив подсунуть себе липу, недосмотрев, не вникнув. За последние полгода он так закрутился, что не всегда успевал курировать молодых. А ведь далеко не каждый из них такой, как Микоян. Куски головоломки собирались в единое целое — персоны, лица, ответственность, документооборот… Он уже почти знал, кто подложил ему такую свинью, и из самых глубин души поднималась волна яростного гнева. Он мог простить и забыть личную обиду, но мерзавец поднял руку на его самолет!

— Товарищ Сталин, если так… — просто и без обходных маневров сказал Николай Николаевич. — Я готов понести наказание. Но я прошу: дайте мне возможность разобраться, кто… — он чуть было не сказал «виноват», но вспомнил, что с точки зрения Сталина виноват как раз сам, — кто это сделал. Потом уже…

Сталин подавил вспышку раздражения. Черт возьми, ну почему в одном человеке так редко сочетаются многие достоинства? Если специалист высочайшего класса, так обязательно слабый руководитель. Даже не слабый. А просто… очень честный. Слишком честный. Если есть непреклонная воля и решительность, то непременно вкупе с неуживчивостью и склонностью вертеть-крутить свои хитрые комбинации. Как Сарковский, чтоб его…

Сталин искренне уважал Николая Николаевича, нельзя сказать, чтобы конструктор единолично тянул советское авиастроение, но без него было бы труднее. Много труднее. Однако мягкость Поликарпова, временами доходящая до беспомощности, иногда откровенно бесила. Попробовал бы кто-нибудь нагреть таким образом Жукова. Нарком обороны видел любую туфту на просвет, он убил и съел бы виновного, не отходя от рабочего места. Тот же Яковлев с ходу нашел бы сотню причин и тысячу отговорок, красиво вывернувшись из неловкой ситуации. Да, Яковлев был бы месте Поликарпова очень кстати. У него нечитанных отчетов не будет. Но вот смог бы он так же задушить свою мечту и пропустить вперед других? Ради общей цели… Не жалуясь, стоически признавая неизбежность.

Поликарпов есть Поликарпов. Этот человек уже обеспечил себе место в истории авиации и еще далеко не исчерпал свой запас пользы, которую Сталин намеревался извлечь до капли. И Главный продолжил:

— Мы уже провели некоторую работу. Можем ответственно сказать, что эта… вредная инициатива рождается в недрах вашего бюро. Не вижу необходимости вмешиваться в работу коллектива, вы разберитесь, а мы, если потребуется помощь, поможем. В наркомате государственного контроля готовы оказать вам всемерную поддержку.