Новый Мир

Сталин сбился, закашлялся, прикрывая рот рукой. Смахнул выступившие слезы. Вместе с кашлем из него как будто ушел накал свирепости.

Еще, наверное, с минуту Сталин курсировал с отсутствующим выражением лица. Лишь мягко поскрипывали его сапоги да звонко жужжала весенняя муха.

— Товарищ Сарковский не готов к такой ответственной работе. Наверное, мы слишком много на него взвалили… Подберите, пожалуйста, для него что-нибудь менее тяжелое. Менее ответственное, — почти попросил, наконец, он в пространство между Новиковым и Жуковым. — Что-нибудь такое, где не будет простора для буйной фантазии. Кажется, у нас сложности с метеорологией и дальним наблюдением на севере?

— Так точно, товарищ Сталин…

Новиков славился готовностью защищать своих подчиненных от кого угодно и в любых обстоятельствах, но только не теперь. Внешне Сталин казался совершенно спокойным, но его гнев по-прежнему продолжал тлеть в глубине души, готовый в любой момент вновь вырваться наружу. Все это чувствовали, и главком предпочел не искушать судьбу.

— Найдем, — кратко добавил Жуков.

— Идите, — как-то неожиданно просто сказал Сталин Сарковскому.

Пару мгновений казалось, что Сарковский все-таки с мольбой упадет на колени, но гордость победила страх. Командарм почти по-уставному, пусть и на слегка нетвердых ногах, выполнил разворот и достаточно твердо прошагал к выходу, с каждым шагом спускаясь от командующего воздушной армией до смотрителя богом забытой метеостанции. В лучшем случае…

Сталин прошел к своему месту во главе стола и наконец-то сел. Внимательным пристальным взглядом по очереди рассмотрел всех присутствующих.

— Мы извлечем уроки и очень постараемся, товарищ Сталин, — неожиданно сказал Хлынов.

— Конечно, постараетесь, — кратко ответил Сталин.

— Понял суть происходящего? — спросил Самойлов уже в машине, отправив шофера погулять и переводя дух.

— Не очень, — честно признался Кудрявцев. — Если собирались пороть Сарковского, то мы-то зачем? И наоборот.

— Все просто, — усмехнулся Самойлов. — Авиаторы крепко прокололись. Что еще хуже, прокололись у всех на глазах. У англичан и у американцев. За это бьют, и бьют больно. В другой ситуации он бы заменил всех самолетчиков, несмотря на заслуги и награды. Как Шетцинг. Ну, может, Новикова бы еще оставил. Или не оставил… Но сейчас самый аврал, и заменить их некем. Поэтому он устроил показательную и назидательную порку с разносом самого провинившегося. За все сразу — и за скверную организацию, и за неудачи, и за подтасовку. А всем нам это последнее предупреждение. Теперь он ждет только результата. И только победного. В самое ближайшее время мы все должны перебить ситуацию хотя бы на ничью. Иначе отправимся вслед за этим… неудачливым брехуном.

— Во блин, сложно-то как все…

— А ты как думал? — невесело усмехнулся Самойлов. — Все большое — сложно. Ладно, сегодня пронесло. Но будет и завтра, и послезавтра. Пора заканчивать с анархией. Сейчас к тебе, по чайку и начнем обзванивать всех-всех. Соберемся где-нибудь завтра, все летчики и моряки. Будем думать.

— Это что, вроде как параллельный штаб? — спросил недоуменно Кудрявцев.

— Нет, — терпеливо разъяснил Самойлов. — Сейчас мы координируем все через Генеральный. Получается, сам видишь. Криво получается. Самолеты разбросаны по ведомствам, и каждый ведет свою войну. Так дальше не пойдет. Надо собраться и потолковать. Чтобы наземные хорошо понимали, чего можно ожидать от нас, мы знали об их заботах и так далее. Договоримся об общей тактике и стратегии.

— Может, через Генеральный все-таки? — осторожно спросил Кудрявцев.

— Эк тебя зацепило! — хохотнул Самойлов. — Впечатлило, а?

— Ну да…

— Привыкай. Ты теперь будешь вхож и увидишь много разного. А через Генштаб — долго. Результаты мы должны продемонстрировать очень быстро. А значит, все эти согласования и уговоры надо было делать вчера.

Кудрявцев подумал, вздохнул.

— Да, и то правда. А знаешь, Петр Алексеич… Вот так если подумать, а почему раньше не додумались? Казалось бы, чего проще — всем собраться и раскидать по пальцам, кто что может и будет. А ведь никому в голову не пришло. И мне тоже!

— Самое обидное это то, что тебе не пришло, — снова усмехнулся Самойлов. — Правда? Ну, удивительного в этом ничего нет. Научно называется «инерция мышления». Привыкли делать все одним образом, потом обстоятельства изменились, а привычка осталась. Так-то. Да, еще надо будет не забыть вставить Клементьеву фитиль подлиннее и поершистее.

— За что, — недоуменно спросил Кудрявцев. — Он же вроде вполне прилично выступил…

— Чтоб не болтал в открытом эфире! — рявкнул Самойлов. В этом коротком возгласе прорвалось все напряжение последних дней и часов. — Репортаж вздумал вести, репортер хренов! А вот англичане — такие дурачки, даже слова такого не знают — «радиоперехват». По уму рядом с Сарковским и твой Женька должен был стоять. И почему не поставили, ума не приложу.

Кудрявцев с минуту думал, шевеля бровями в такт мыслям.

— Вот ведь зараза… — потрясенно произнес он наконец. — А мы и радовались, что так оперативно все узнаем…

— Не думали! — продолжал бушевать Петр Алексеевич. — Радовались! Радиодисциплина на нуле! Учиться еще и учиться. В простейших вещах прокалываемся, а время тикает! Ладно, хорош в машине штаны просиживать. Поехали, отпоимся чайком, и, помолясь, за работу.

Глава 22

Это случилось в середине тридцатых, во время второго президентского срока Ходсона. Время, когда молодая держава едва-едва выкарабкалась из тисков великого кризиса, вновь пробуя силы на международной арене. Мир был велик и полон возможностей, но он был уже поделен, и американцам в нем места не было. Но когда это останавливало янки? Вновь, как в начале века, подтянутые молодые парни с объемистыми чемоданами появились в разных концах света, от прокаленной Африки до стылых русских просторов. Коммивояжеры и бизнесмены шли, подобно армии, целеустремленно и неотвратимо, сражаясь за новые рынки и прибыли так же цепко и жестко, как некогда их отцы сражались в Европе против гуннов.

А во всех концах света, где звучали выстрелы, появились другие люди. В большинстве своем уже не молодые, с военной выправкой, многие еще помнящие Мировую. Люди войны, кропотливо собирающие любые крохи новых военных знаний. Среди них был и отставной капитан Клэр Ли Ченнолт.

Ему не повезло. Ченнолту не достался комфорт туманного Альбиона с личным шофером, мягкими диванами и закрытыми клубами, в которые англичане так любили приглашать немногих избранных американских друзей. Его миновали жар Северной Африки, Южная Америка, Европа… Из всех мест на земле, где сражались и умирали, ему досталось самое скверное — Китай. Несчастная, измученная земля печали и страданий.

Японцы, марионеточные китайцы, коммунисты, чанкайшисты — эти четыре силы правили Поднебесной, как игральные кубики, постоянно выпадая в самых невероятных комбинациях. Сегодня два злейших врага объединялись, чтобы совместно дать отпор оккупантам, завтра вчерашний друг бил в спину, и даже под одним знаменем не было единства. Одна бригада могла воевать за торжество социализма после же объявить о создании свободного и независимого государства «отсюда и до рассвета», требуя японского покровительства. А разнообразных бандитов не считал никто, к ним привыкли, как привыкают к стихийным бедствиям сродни урагану и наводнению.

То была война китайцев, потому что это их земля. Японцев, потому что боги Страны восходящего солнца одарили ее многочисленным и трудолюбивым населением, но поскупились на иные богатства. Русских, потому что часть китайцев воевала за коммунизм, а русские всегда там, где коммунизм, читай — их интересы. Англичан, потому что они всегда там, где война и коммунисты. Но что здесь делают американцы, чему можно научиться на «москитной» войне всех против всех? Китайцы воевали из рук вон плохо, независимо от лагеря. Русские и немецкие добровольцы — немногим лучше. Ничему полезному здесь научиться было невозможно, разве что искусству измены и лжи. По крайней мере так им всем казалось, выпускникам престижных академий, белым людям в дикой Азии…