Комната с призраком

— Ого! Так это, значит, там? — сказал Джордж. — Тогда смею уверить, ваша честь, это вовсе не пошлинные ворота, а какой-то частный въезд; потому как я очень хорошо знаю двоих из тех людей; эти джентльмены — законники, я частенько возил их и знаю как хороших ребят. Уж они-то никогда не позволят себе остаться без мелочи! Ну, счастливо оставаться. Значит, завтра, ровно в двенадцать?

— Да, ровно в полдень, в двенадцать. — И с этими словами работодатель Джорджа растворился в темноте, оставив последнего в одиночку выбираться из мрачных лабиринтов. То было совсем не простым занятием, так как фонари на облучке кареты не горели, и видно было не дальше ярда от кончика носа; Джордж с трудом различал холки собственных лошадей. Но что было гораздо хуже, так это странный потрескивающий звук, как будто город вокруг был объят пламенем, и звук этот был так силен и отчетлив, что напрочь заглушал шум движения кареты. Неприятные мысли лезли в голову Джорджа, не разбиравшего, то ли движется его карета, то ли нет; и потому он несказанно обрадовался, увидав перед собой ворота и двух своих приятелей-законников, все еще стоявших возле них. Джордж смело направился к ним, окликнул и спросил, что они делают в этом месте; они ничего ему не ответили, но молча указали на ворота и на смотрителя. Мороз пробежал по спине Джорджа, когда он увидал разбойника, схватившего его лошадей под уздцы. Чтобы как-то завязать с ним знакомство, Джордж в несколько шутливой манере осведомился, когда тот успел нанять его друзей охранять ворота?

— Они были в последнем пополнении, — весело отвечал разбойник. — А ты будешь охранять ворота завтра.

— Дьявола я вам буду охранять, сэр.

— Да, дьявола ты будешь охранять, сэр.

— Да провалиться мне, если я буду.

— Да, ты провалишься, если будешь.

— Дайте же, наконец, моим лошадям проехать!

— Нет.

— Нет?! Да как вы смеете говорить мне «нет», сэр? Меня зовут Джордж Добсон из Плезанса, что в Эдинбурге. — Я — возничий и совладелец этой кареты; и никто не смеет говорить мне «нет», когда я плачу за дорогу, по которой езжу. Его высочество выдал мне патент, и потому я могу ездить где мне заблагорассудится! Сейчас же дайте проехать моим лошадям, или извольте сказать, что вам надобно.

— Хорошо, я дам проехать твоим лошадям, — сказал смотритель, — но тебя я возьму в залог.

С этими словами он отпустил карету и схватил бедного Джорджа за горло. Тот отбивался и сыпал проклятиями как одержимый, а между тем кони его сорвались с места и понеслись как ветер; карета, казалось, летела в воздухе: колеса ее не касались земли по меньшей мере четверть мили. Джордж сделался вне себя от ярости, когда увидал это. Роскошный его экипаж и упряжь грозили вот-вот разлететься в мелкие щепы, а его великолепная пара в любой момент могла переломать себе ноги или шеи; и чем, скажите на милость, зарабатывал бы он тогда на кусок хлеба! Он бился, молил, ругался; но тщетно — неумолимый страж был глух к его крикам. Он снова обратился к своим старым знакомым; напомнил им, как в воскресенье возил их вместе с сестрами, если судить по поведению тех леди, что были с ними, в Розлин, и это тогда, когда ни один извозчик в городе не взялся бы отвезти их. Но джентльмены очень неблагодарно только кивнули и показали глазами на ворота. Положение Джорджа становилось отчаянным, и он снова обратился к разбойнику, спросив, какое тот имеет право не отпускать его и вообще, какие у него полномочия.

— Какое право я имею не отпускать вас, сэр, вы это сказали? Да кто вы сами, чтобы распоряжаться здесь? Вы хотя бы знаете, куда попали?

— Не имею ни малейшего представления, — отвечал ему Джордж, — хотя очень бы хотел. Но я узнаю и обещаю тогда, что заставлю вас пожалеть о вашей наглости. Меня зовут, я говорил вам, Джордж Добсон; я — совладелец кареты с патентом из Плезанса, что в Эдинбурге; а теперь, чтобы примерно наказать вас за ваше самоуправство, единственное, чего я желаю знать, где я?

— Тогда, сэр, если это доставит вам удовольствие, — сказал смотритель, злобно ухмыляясь, — вы должны узнать и даже можете сменить своих знакомцев на их посту, когда я скажу вам, что вы находитесь в аду и через эти ворота вы больше никогда не выйдете отсюда!

Тут уж Джордж совсем приуныл, потому как понял, что силою здесь ничего не добиться. И когда он снова обратился к смотрителю, которого боялся теперь пуще прежнего, то слова его звучали примерно так:

— Поймите меня правильно, сэр, ведь я должен попасть домой, чтобы накормить и запрячь моих лошадей. Я должен предупредить Кристи Холлидэй, мою жену, о моем поручении. О Господи! Я только сейчас вспомнил, что должен быть завтра в двенадцать часов на этом же самом месте, и вот, смотрите, здесь билет на проезд по этой дороге.

Все еще держа Джорджа одной рукой за горло, страж взял билет другою.

— Ого! Так вы приехали с нашим почтенным другом мистером Р. из Л.? — спросил он. — Его имя давненько вписано в наши книги; думаю, его ручательства достаточно, только вот тут вам следует расписаться: условие таково, что вы закладываете свою душу и обязуетесь быть здесь завтра ровно в полдень.

— Как же, вернусь я тебе, приятель, — говорит ему Джордж. — Нет, я такие вещи не закладываю и не стану подписывать твой документ.

— Тогда оставайся здесь, — сказал смотритель, — выбора у тебя нет. Да и нам больше нравится, когда люди приходят в пекло по доброй воле; хлопотное дело — тащить их сюда.

С этими словами он швырнул Джорджа обратно под гору, при этом бедняга пять ярдов, пролетел вниз головой, и сторож запер ворота.

Понял Джордж, что протестовать бесполезно, и так захотелось ему хотя бы раз еще вдохнуть свежего воздуха, увидеть дневной свет и жену свою, Кристи Холлидэй, что в невыразимой тоске подписал он поставленное условие и тогда только миновал ворота. Чуть не бегом он направился по следам своих лошадей, стараясь перехватить их; он громко покрикивал: «Хэй! Хэй!» — в надежде, что, может быть, они услышат его и повернут, хотя он даже не видел их. Но беды его только начинались; на опаснейшем и очень хорошо ему знакомом участке дороги, где с одной стороны стоял небольшой дубильный заводик, а с другой — отвесно обрывалась каменоломня, он обнаружил своих скакунов: карета разлетелась вдребезги, Дотти поломала передние ноги, а Дункан издох. Это было больше того, что достойный кучер мог вынести; приключение в преисподней не шло ни в какое сравнение с этим несчастьем. Там его достоинство и мужественный дух помогли одолеть дурное обхождение, но здесь… сердце его разрывалось, в отчаянии он бросился на траву и горько заплакал, поминая своих прекрасных Дункана и Дотти.

Так он лежал, безутешный в своем горе, когда кто-то тронул его за плечо и тихонько встряхнул. Очень знакомый голос сказал ему: «Джорди! В чем дело, Джорди!»

Джордж был до глубины души оскорблен неуместностью, если не сказать — наглостью этого вопроса, потому как он знал, что голос принадлежал Кристи Холлидэй, его жене.

— Какая нужда спрашивать о том, что прекрасно видишь сама! — сказал Джордж. — О, моя бедная Дотти, где теперь твоя веселость и твой легкий галоп, где твое нежное ржание, моя бедная Дотти? Что мне теперь делать без вас, ведь я лишился своей лучшей пары!

— Вставай, Джордж! Вставай и приводи себя в порядок, — говорит тем временем Кристи Холлидэй, его жена. — Лорд президент хочет, чтобы ты отвез его в парламент. На улице непогода, а тебе следует быть там не позднее девяти часов. Вставай и приготовься; его слуга уже ждет тебя.

— Женщина, ты сошла с ума! — зарыдал Джордж. — Как я могу поехать и отвезти лорда президента, когда моя карета разбита в щепки, бедная моя Дотти лежит со сломанными передними ногами, а Дункан издох? А у меня еще одно поручение не исполнено; ведь сегодня не позднее двенадцати я обещал быть в преисподней.

Тут Кристи Холлидэй громко захохотала и долго не могла остановиться; Джордж при этом не сдвинулся ни на дюйм и все лежал, зарывшись с головой в подушки, и только постанывал от непереносимого горя; за окном бушевала разыгравшаяся ночью непогода, и, возможно, ее завывания объясняли тот странный потрескивающий звук, что так поразил Джорджа в аду. Сон, однако, был так реален, что Джордж не мог так сразу взять и перестать постанывать и плакать; ведь он как наяву видел все своими глазами. Пришлось его жене идти и рассказывать соседям о бедственном положении мужа и еще о том, что у него сегодня очень важное дело с мистером Р. из Л. ровно в двенадцать часов дня. Она упросила одного из его друзей поехать вместо него и отвезти лорда президента в парламент; но все это время она очень непочтительно начинала смеяться, вспоминая о неприятностях, которые печалили ее мужа. Ему же было совсем не до смеха; он даже не повернул головы, когда она пришла, и Кристи Холлидэй, испугавшись, не повредился ли он в уме, заставила его еще раз повторить рассказ о приключениях в преисподней (а он и мысли не допускал, что это был сон), что он и сделал, рассказав то, что вы уже слышали. Она все поняла и ужаснулась, подумав, что у него, верно, начинается жар. Ненадолго отлучившись, она навестила доктора Вуда и рассказала ему о болезни мужа, а также сказала доктору о его твердом намерении сегодня в двенадцать часов съездить в преисподнюю.