Комната с призраком

— Я имею честь говорить с леди Босуэл?

— Я леди Босуэл. Позвольте мне сказать вам, что здесь не время и не место для долгих объяснений. Что вам угодно от меня?

— У вашей милости, — сказал старик, — некогда была сестра.

— Верно: сестра, которую я нежно любила.

— И был брат.

— Самый храбрый, самый добрый, самый любящий из братьев, — ответила леди Босуэл.

— Обоих этих горячо любимых вами родственников вы потеряли по вине некоего несчастного, — продолжал неизвестный.

— Да, по вине изверга, проклятого убийцы! — воскликнула леди.

— Ваш ответ вполне ясен, — сказал старик и поклонился, видимо, намереваясь уйти.

— Стойте, сэр, я вам приказываю! — воскликнула леди Босуэл. — Кто вы, что в таком месте, при таких обстоятельствах, воскрешаете эти страшные воспоминания? Я должна это знать.

— Я не желаю сделать леди Босуэл зло; напротив, я хотел дать ей возможность выказать истинно христианское милосердие, которое изумило бы свет и было бы вознаграждено на небесах; но я вижу, что она не склонна принести ту жертву, о которой я намеревался ее просить.

— Скажите все до конца, сэр; что именно вы имеете в виду? — спросила леди Босуэл.

— Несчастный, причинивший вам такое великое горе, — начал неизвестный, — сейчас лежит на смертном одре. Его дни проходили в терзаниях, бессонные ночи — в угрызениях совести, но он не может умереть, не получив от вас прощения. Вся его жизнь была непрерывным искуплением — и все же ему страшно расставаться с этой тяжкой ношей, покуда ваши проклятия тяготеют над его душой.

— Посоветуйте ему, — сурово ответила леди Босуэл, — просить прощения у того, кого он так тяжко оскорбил, а не у смертного существа, заблуждающегося, как и он сам. Какая, ему польза от моего прощения?

— Очень большая, — ответил старик. — Оно будет залогом того, что мольбы, с которыми он затем дерзнет обратиться к Творцу, давшему жизнь и мне, и вам, досточтимая леди, будут услышаны. Помните, леди Босуэл, вам ведь тоже придется лежать в мучениях на смертном одре; вы тоже, подобно всем нам, будете трепетать при мысли, что предстанете перед Высшим Судией с совестью запятнанной, изглоданной, неумолчно вас упрекающей, — каково вам будет тогда при мысли: «Я не была милосердна, как же я могу уповать на милосердие Господне?»

— Кто бы ты ни был, старик, — воскликнула леди Босуэл, — не пытайся убедить меня столь жестокими доводами! Кощунственным лицемерием было бы, если б уста мои произнесли слова, против которых сердце мое восстает каждым биением своим! От этих слов земля разверзлась бы, и люди узрели бы изможденный облик моей сестры, окровавленные черты злодейски убитого брага. Простить его? Никогда, никогда!

— Великий Боже! — простонал старик, воздев руки к небу. — Вот как черви, вызванные Тобою из небытия, исполняют веления Того, кто их сотворил! Прощай, надменная, неумолимая женщина! Можешь торжествовать: ужас умирания в нищете и горе ты еще усугубила отчаянием, обуревающим тех, кто утратил надежду утешиться религией. Но никогда уже не дерзни оскорбить небеса мольбами о прощении, в котором ты отказала другому человеку.

С этими словами он повернулся, чтобы уйти.

— Стойте! — воскликнула она. — Я попытаюсь, да, да, я попытаюсь простить его.

— Милостивая леди, — сказал старик, — вы освободите душу, изнывающую под тяжким гнетом, душу, которая не решается расстаться со своей грешной земной оболочкой, покуда не пребудет в мире с вами. Кто знает, не продлит ли ваше милосердие жалкие остатки несчастной жизни, которые пройдут в молитве и покаянии!

— Ах! — вскричала леди Босуэл. Ей внезапно открылось все. — Да это же он сам, злодей! — И, схватив за шиворот сэра Филипа Форестера, ибо то был он и никто другой, она завопила: — Убийца! Убийца! Держите убийцу!

Услышав столь странные в таком месте возгласы, участники празднества поспешили туда, откуда они доносились, но сэра Филипа Форестера там уже не было. Он вырвался из рук леди Босуэл и выбежал из комнаты, выходившей на площадку лестницы. Казалось, ему никак не спастись: несколько человек подымались по лестнице, другие спускались с нее. Но злосчастный старик был готов на все. Он перелез через перила и, спрыгнув с высоты пятнадцати футов, очутился в прихожей, где, целый и невредимый, встал на ноги и, выбежав на улицу, мгновенно исчез во мраке ночи. Несколько мужчин из рода Босуэлов пустились за ним в погоню и, возможно, убили бы, попади он в их руки — ведь в те времена в жилах людей струилась горячая кровь. Но правосудие в это дело не вмешалось, преступление было совершено много лет назад, к тому же за границей. Да и вообще весьма многие были убеждены в том, что столь необычайное происшествие, в сущности, было не чем иным, как ловко разыгранной лицемерной мистификацией, посредством которой сэр Филип хотел узнать, может ли он вернуться на родину, не опасаясь мщения семьи, которой причинил столь тяжкое горе. Поскольку результат нимало не соответствовал его надеждам, он, по слухам, возвратился на континент где и умер в изгнании.

Так закончилась повесть о таинственном зеркале.

Томас Пекетт Прест

ДЕМОН ХАРТЦСКИХ ГОР, или ТРОЕ УГОЛЬЩИКОВ

Перевод А. Бутузова

Пустынное уединение Хартцского леса в Германии, особенно окрестности гор, называемых Блокберг (нередко — Блокенберг), — излюбленное место действия историй о колдунах, демонах и привидениях. Характер повседневных занятий местных жителей, по большей части углекопов и хуторян, весьма поощряет их необычную склонность к суевериям; природные явления, которые им случается наблюдать в их полуотшельнической жизни, в их устах нередко получают сверхъестественное объяснение. Среди множества легенд, пересказываемых в этом дремучем крае, есть одно замечательное поверье о духе-охранителе Хартцского леса: при встречах с людьми он принимает вид дикого человека огромного роста, с головой, увенчанной дубовыми листьями (ими же прикрыты его бедра), — он держит в своей руке сосну, вырванную с корнем. Многочисленные очевидцы утверждают, что им доводилось видеть его пересекающим гигантскими шагами удаленную горную гряду, которую в этих местах разделяет узкая лощина. Достоверность видения признается всеми, так что современный скептицизм может приписать призрак единственно оптическому обману.

Раньше встречи местных жителей с демоном были обычным делом, и, согласно преданиям Хартцского леса, капризный и своенравный, как и все порожденные землею силы, дух часто вмешивался в дела смертных, иногда к выгоде и достатку последних. Было, однако, замечено, что дары его по продолжении некоторого времени приносили несчастье или гибель тем, кто принимал их, и для пасторов, заботящихся о своей пастве, стало привычным сочинять длинные проповеди, предостерегающие от общения, прямого или косвенного, с демоном Хартцских гор. И теперь, когда старикам приходится слышать, как кто-то шутит над опасностью, подстерегающей духовидца, они рассказывают своим непослушным детям давнюю историю о судьбе Мартина Вальдека.

Один странствующий монах-капуцин, все имущество которого состояло из деревянной кафедры в крытой соломой церквушке деревни Моргенбродт, что расположена в окрестностях Хартца, проповедовал против испорченности нравов местных жителей, против их сношений с дьявольскими силами, с ведьмами и феями и в особенности с лесным гоблином Хартца. Так как описываемые события происходили в годы правления Карла V, среди крестьян имели хождение учения доктора Лютера, и потому они только смеялись над теми вещами, о которых им толковал со свой кафедры святой человек. Преподобный отец сильно горячился, встречая столь явное противление, но неудовольствие прихожан росло вместе с его пылом. Местным жителям было очень неприятно слышать, что демона их гор, к которому они уже привыкли и который уже много поколений жил в Брокенберге, сравнивают с Баал-пуром, Аштаротом и даже с Белзебубом, и им совсем не нравилось, что его называют порождением преисподней. К боязни, что дух отомстит за то, что они слушают неугодные ему речи, примешивалась еще и заинтересованность в его дарах. «Странствующий монах, — говорили крестьяне, — сегодня здесь, а завтра его нету, и потому он может проповедывать все, что ему вздумается, но нам-то здесь жить, и нам не след оставаться на милость оскорбленного демона, да еще и расплачиваться за все». Возмущенные такими мыслями, крестьяне от неуважительных слов перешли к делу и изрядно поколотили камнями священника, после чего прогнали его из прихода проповедывать где-нибудь в другом месте. Среди участвовавших в изгнании священника из деревни были три молодых человека, зарабатывавших на жизнь выжиганием угля для плавильных печей. Когда они возвращались в свою хижину, их разговор естественно коснулся демона Хартца и проповеди капуцина. Максимилиан и Георг Вальдеки, два старших брата, хотя и допускали, что капуцин, осмелившийся осудить нрав и повадки духа, был несколько невоздержан в своих речах и потому заслуживал порицания, все же говорили, что принимать от демона какие-либо дары и вообще поддерживать с ним какое-либо общение в наивысшей степени опасно. Демон обладает огромной силой, утверждали они, но он себе на уме и чересчур своенравен, поэтому все люди, которые когда-либо общались с ним, редко заканчивали свои дни в спокойствии и достатке. Разве не он подарил отважному рыцарю Экберту фон Рабенвальду знаменитого черного коня, принесшего ему победу на большом турнире в Бремене? И разве не этот же конь бросился потом вместе с наездником в пропасть столь глубокую и ужасную, что ни коня, ни наездника больше не видели с тех пор? Разве не он сказал фрау Гертруде Тродден заклинание для сбивания сливочного масла? И не ее ли сожгли как ведьму по приговору электоратского суда, когда она попыталась воспользоваться полученным подарком? Однако эти и многие другие примеры, которые братья приводили в доказательство гибельности даров хартцского духа, не производили на малейшего впечатления на младшего из братьев, Мартина Вальдека.