Страница 53 из 99
Желая уберечь его от страданий и оскорблений, ежедневно получаемых им на улицах, и скрыть от общества те признаки, которые они считали сумасшествием, они поручили доктору семьи безотлучно жить в его доме и неусыпно смотреть за ним. Обрий едва заметил это, настолько ужасная мысль овладела его духом. Его забывчивость достигла такой степени, что его были вынуждены запирать в комнате. Там он проводил целые дни, неспособный опомниться. Он высох, как скелет, запавшие глаза потеряли блеск, и единственные признаки памяти и привязанности являлись только тогда, когда его навещала сестра. В эти минуты он поднимался с постели, схватывал ее руки и, устремив на нее горящий взор, глубоко ее огорчавший, умолял, чтобы она не прикасалась к «нему».
— О! Не прикасайся к нему! Если ты любишь меня, не приближайся к нему.
Но когда она спрашивала, о ком он говорит, Обрий отвечал только: «Это правда! Правда!» — и снова уходил в свои мысли, от которых даже она не могла его отвлечь.
Так прошло несколько месяцев. Постепенно, с течением года, припадки забывчивости становились все реже; душа его свергала с себя часть своей мрачности. Опекуны замечали, как по нескольку раз в день он подсчитывал на пальцах какое-то число и улыбался.
Роковое время почти истекло, когда в последний день года один из опекунов, войдя в комнату, заговорил с доктором, сожалея, что Обрий находится в столь ужасном состоянии, когда его сестра выходит замуж. Неожиданно это замечание привлекло внимание Обрия, и он с поспешностью спросил: «За кого?» Такой знак возвращающегося рассудка, которого, как они думали, Обрий лишился, обрадовал опекунов, и они назвали имя герцога Марсденского. Думая, что это молодой человек, которого он встречал в обществе, Обрий обрадовался и еще больше удивил всех, объявив о своем намерении присутствовать на свадьбе и сейчас же видеть сестру. Опекуны не отвечали, но через несколько минут сестра была с ним. Казалось, ее милая улыбка снова трогала его; он прижал ее к груди и целовал ее лицо, смоченное слезами, которые лились из ее глаз при мысли, что болезнь отступила и брат ее снова ожил. Обрий начал говорить со всей своей привычной горячностью и поздравлять сестру с женихом, столь выдающимся по титулу и дарованиям. Вдруг он заметил медальон на ее груди, и каково же было его изумление, когда, раскрыв его, он узнал черты ненавистного чудовища, так долго влиявшего на его жизнь. Он схватил портрет и в припадке бешенства растоптал его ногами. Когда сестра спросила, за что он разбил изображение ее жениха, он взглянул на нее непонимающе, потом сжал ее руку и, вперив безумный взор в нее, просил поклясться, что она никогда не будет женою этого чудовища, потому что он… однако продолжать Обрий не мог; ему показалось, что тот же голос напоминает ему о клятве — он обернулся, думая, что лорд Ротвен стоит рядом, но никого не увидел.
Между тем опекуны и доктор, которые всё слышали и сочли, что это новый припадок сумасшествия, вошли в комнату и, вырвав из его объятий мисс Обрий, просили ее выйти. Бедный юноша упал на колени перед ними и просил, умолял их хотя бы на один день отложить свадьбу. Но они, приписывая все сумасшествию, постарались успокоить его и ушли.
На другой день после бала лорд Ротвен приезжал к Обрию, однако не был принят, так же как и остальные. Услышав о болезни Обрия, он тотчас понял ее причину; узнав же, что юношу считают сумасшедшим, он едва мог скрыть свою радость. Он поспешил в дом своего прежнего товарища и частыми посещениями, рассказами о своей дружбе и участии в судьбе брата скоро успел снискать расположение мисс Обрий. Кто мог противиться его страстным исповедям? Он рассказывал о перенесенных трудностях и опасностях, говоря о себе как о человеке, не встречающем сочувствия ни у одного существа на многолюдной земле — кроме той, к которой были обращены его речи. Он мог уверять, что только с тех пор, как познакомился с ней, начал дорожить жизнью, хотя бы для того только, чтобы слышать утешительные звуки ее голоса. Словом, он так владел змеиным искусством обольщения или такова была воля судьбы, но лорд Ротвен завоевал привязанность мисс Обрий.
Наконец он получил титул старшей родовой линии, и ему поручили важную миссию, что и послужило предлогом к ускорению свадьбы, несмотря на расстроенное здоровье Обрия. Свадьба была назначена в самый день отъезда лорда на континент.
После ухода опекунов и доктора Обрий пытался подкупить слуг, но напрасно. Он попросил перо и бумагу; его пожелание исполнили. Он написал письмо сестре и заклинал ее, чтобы она — если дорожит своим счастьем, своей честью и честью тех, кто уже покоится в могиле, кто когда-то держал ее на руках и видел в ней свою надежду и надежду своего рода, — хотя бы на несколько часов отложила свадьбу, которую он осыпал самыми тяжелыми проклятиями. Слуги обещали отдать письмо, но показали его доктору, который решил не нарушать спокойствия мисс Обрий.
Истекала ночь, но в доме никто не ложился спать, и легко понять, с каким ужасом Обрий слушал звуки деятельных приготовлений. Наступило утро, и он различил стук карет. Обрий как никогда был близок к помешательству. Наконец любопытство слуг одержало верх над их бдительностью; постепенно все они ушли, оставив Обрия под присмотром одной слабой служанки. Он воспользовался случаем; одним прыжком вырвался из комнаты и через минуту был в шумной зале. Лорд Ротвен первым заметил его, немедленно подошел к нему, и, с силой взяв его за руку, поспешно вывел из залы, едва сдерживаясь от бешенства. Когда они были на лестнице, он наклонился к нему и прошептал на ухо: «Не забывайте клятвы и помните, что если сегодня же ваша сестра не станет моей женой, — она обесчещена. Женщины так слабы!» — сказав это, он бросил его подбежавшим слугам, которых послала встревоженная служанка. Обрий уже не мог стоять на ногах; его бешенство, не могущее найти выхода, разорвало кровеносный сосуд, и юношу пришлось отнести в постель. Сестре его, которой не оказалось в комнате, когда он вышел, ничего не сказали; доктор боялся огорчить ее. Обряд венчания свершился, и молодые оставили Лондон.
Слабость Обрия увеличивалась; потеря крови явила признаки близкой смерти. Он просил, чтобы позвали опекунов, и, когда пробило полночь, подробно рассказал все, здесь записанное, и сразу после этого умер.
Опекуны пытались спасти мисс Обрий, но было уже поздно. Лорд Ротвен исчез, но сестра Обрия уже утолила кровавую жажду ВАМПИРА.
Уильям Харрисон Айнсворт
НЕВЕСТА ДЬЯВОЛА
Перевод А. Бутузова
В конце 1655 года в замке Хернсвольф собиралось блестящее общество тех лет. Владетель замка, барон Хернсвольф, слыл знатным и уважаемым человеком в Германии и равно почитался своими гостями как за успехи и патриотические подвиги своих сыновей, так и за небывалую красоту своей единственной дочери. Земли Хернсвольфа, расположенные в самом центре Черного леса, были дарованы когда-то одному из его предков благодарным народом Германии и с тех пор переходили в наследство последующим поколениям, пока наконец не стали законным владением нынешнего барона. Мощные каменные стены окружали высокие готические башни; построенный в духе времени, замок извне являл пышный архитектурный стиль, но внутри состоял в основном из темных извилистых коридоров и сводчатых покоев, увешанных гобеленами; огромные размеры его зал поражали душу своим угрюмым величием и потому мало располагали к отдохновению. Темная полоса сосен и дикой рябины окружала замок и бросала мрачную тень на его окрестности, редко оживлявшиеся радостным сиянием небесного светила.
Главный колокол замка возвестил наступление зимних сумерек, и смотритель занял наблюдательный пост на башне, чтобы не пропустить прибытия гостей, приглашенных разделить увеселения бала, устраиваемого в стенах замка. Единственной дочери барона, леди Клотильде, недавно исполнилось семнадцать лет, и блестящее общество было приглашено отпраздновать день ее рождения. Огромные сводчатые апартаменты принимали многочисленных гостей; шум и веселье вечера были в разгаре, когда часы на башне замка пробили отчетливо и с необычной торжественностью, — в то же мгновение высокий незнакомец, одетый во все черное, вошел в бальную залу. Он учтиво поклонился собравшимся, но был принят с принужденной сдержанностью. Никто не знал ни кто он, ни откуда появился, тем не менее было очевидно по его манерам, что это человек благородного происхождения. Хотя его звание было воспринято с недоверием, его самого принимали со всем уважением, подобающим его благородному обхождению. В своей беседе он большей частью обращался к дочери барона и был столь тонок и столь умен в своих суждениях, столь ярки и живы были его замечания и так чарующа была его речь, что он сразу же и без остатка завладел всеми чувствами своей юной слушательницы. Хозяину, после некоторых колебаний, разделяемых и некоторыми из его гостей, показалось невозможным принять незнакомца нерадушно, и тот получил приглашение остаться на несколько дней в замке — приглашение, которое с радостью было принято.