Страница 52 из 99
Страна, в которой его постигло столько несчастий, где все, казалось, располагало к суеверной меланхолии, овладевшей его душой, стала тягостна Обрию; он решил оставить ее и вскоре прибыл в Смирну. Ожидая корабль, который должен был перевезти его в Отранто или Неаполь, он занялся приведением в порядок вещей, оставшихся у него после смерти лорда Ротвена. Среди них был ящик с разнообразным оружием, более или менее приспособленным к вернейшему умерщвлению жертвы. Там хранилось много различных кинжалов и ятаганов. Перебирая их и рассматривая их необычную отделку, Обрий с удивлением обнаружил пустые ножны, оправа которых показалась ему сходной с отделкой кинжала, найденного в заброшенной хижине. Он содрогнулся при воспоминании и, спеша удостовериться, отыскал тот кинжал. Можно представить себе его ужас, когда ножны, бывшие у него в руках, совершенно подошли к кинжалу, несмотря на причудливую форму последнего. Глаза Обрия не нуждались в дальнейших доказательствах; необычная форма, одинаковый выбор цветов на рукояти и ножнах, матовый отблеск обеих частей не оставляли места сомнениям — на ножнах и рукояти были видны засохшие капли крови.
Он оставил Смирну и по пути домой остановился в Риме, где справился о судьбе девушки, которую пытался защитить от обольщений лорда Ротвена. Ее родители прозябали в нищете, сама же она пропала без вести с тех пор, как уехал лорд. Эти повторные удары сокрушали душу Обрия; он содрогнулся при мысли, что и эта девушка стала жертвой того, кто погубил Ианфу. Он сделался пасмурен и молчалив, не интересовался ничем и только торопил возниц, как будто спеша спасти жизнь драгоценного для него существа. Он прибыл в Кале, и попутный ветер скоро принес его к берегам Англии; он поспешил к жилищу своих предков и там, казалось, на время забыл в объятиях любимой сестры все воспоминания о прошедшем. Если раньше своими детскими ласками она приобрела его привязанность, то теперь, когда она уже вступала в зрелый возраст, она была дорога ему как друг.
Мисс Обрий не обладала теми блестящими прелестями, которые привлекают взоры и восхищают шумные собрания. В ней не было того легковесного блеска, который существует только в душной атмосфере гостиных, наполненных многолюдным обществом. Ее голубые глаза не поражали воображения, но в них отражалась какая-то очаровательная меланхолия, происходившая, как казалось, не от несчастья, но от внутреннего чувствования души, знакомой с миром высшим и светлым. Она не принадлежала к тем легким созданиям, которые готовы лететь всюду, куда привлечет их блистающий свет, — ее поступь была нетороплива и задумчива. В уединении никогда улыбка радости не оживляла ее лица, но когда брат изливал перед ней свои чувства и в присутствии ее забывал несчастья, разрушившие его покой, — кто променял бы тогда ее улыбку на улыбку сладострастия? Казалось, ее глаза и лицо светились тогда неземным светом небес.
Ей только исполнилось восемнадцать лет, и она еще не появлялась в свете, потому что опекуны считали приличным отложить ее представление до возвращения брата, который станет ей защитником. И теперь было решено, что следующий бал, собираемый вскоре, будет датой ее вхождения в «большой свет». Обрий предпочел бы остаться дома и там предаваться меланхолии, которая все больше и больше им овладевала. Суетные удовольствия света не могли занимать его, когда душа его была так истерзана перенесенными несчастьями, но он решил пожертвовать своим уединением ради сестры. Вскоре они приехали в город и приготовились к завтрашнему дню, на который был назначен бал.
Общество собралось чрезвычайно многолюдное. Балов не объявляли долгое время, и все, желавшие лицезреть улыбку монарха, спешили туда. Обрий приехал с сестрой и стоял в углу, погруженный в свои мысли, не замечая ничего вокруг, но в воображении возвращаясь к тому дню, когда на этом самом месте он впервые встретил лорда Ротвена. Вдруг он почувствовал, что кто-то тронул его за руку, и голос, слишком знакомый, прошептал у него над ухом: «Не забывайте клятвы». Он едва имел мужества, чтобы обернуться, боясь встретить убийственный взгляд мертвеца, — рядом с собою он увидел то самое лицо, которое привлекло его внимание когда-то давно, во время первого его вступления в свет. Он не мог отвести от него глаз, пока силы не оставили его; опираясь на одного из своих друзей, он проложил себе дорогу сквозь толпу собравшихся, бросился в свою карету и был отвезен домой.
Сжимая голову руками, он быстрыми шагами ходил взад и вперед по комнате; казалось, он боялся, чтобы из его головы не вырвались ужасные мысли. Лорд Ротвен, восставший из праха, кинжал, клятва — волновали его душу. Он старался ободриться, убеждая себя в невероятности того, чтобы мертвые восставали! Случившееся могло оказаться наваждением. Обрий не верил, что такое могло произойти в действительности, и решил вернуться на бал, чтобы расспросить о лорде Ротвене. Однако имя это замирало на губах, и он ничего не мог узнать.
Спустя несколько дней он вместе с сестрой отправился на вечер, собираемый у его близких родственников. Оставив сестру под покровительством одной замужней дамы, он ушел в отдаленную комнату и там предался своим мучительным мыслям. Заметив наконец, что гости начали разъезжаться, он опомнился и, войдя в гостиную, нашел свою сестру, окруженную большим обществом; все казались очень заняты разговором. Обрий хотел подойти ближе, когда один из гостей, которого он просил посторониться, обернулся, и он увидел черты, более всего ему ненавистные. Он бросился вперед, схватил за руку сестру и быстрыми шагами увел из комнаты; в прихожей их задержала толпа слуг, ожидавших своих господ, и, пока Обрий пробивался сквозь них, тот же голос прошептал ему на ухо: «Не забывайте клятвы!» Обернуться у него не было мужества, но, подталкивая сестру, он скоро сидел в карете.
Обрий был близок к сумасшествию. Если и прежде все его чувства занимал единственный предмет, то теперь уверенность в том, что чудовище вернулось из могилы, еще сильнее тяготела над его размышлениями. Он уже не замечал ласк своей сестры, и напрасно она просила его объяснить причину странного его поведения. Его несвязные речи приводили ее в ужас, и чем больше он размышлял, тем больше смешивались его мысли. Клятва ужасала его — неужели он должен был равнодушно смотреть, как это чудовище повсюду несет разрушения своим дыханием, как оно обольщает тех, кто для него всего дороже, и не препятствовать его успехам? И над его сестрой нависла опасность. Но если бы он и нарушил свою клятву, открыл бы свои подозрения, — кто бы ему поверил? Он думал собственной рукой избавить мир от этого чудовища, но вспомнил, как на его глазах смерть явила над ним свое полное бессилие.
Целыми днями он пребывал в таком состоянии, не виделся ни с кем и принимал пищу только тогда, когда приходила сестра и со слезами умоляла его, хотя бы для нее, сохранить свою жизнь. Иногда, не в силах больше переносить уединение и собственное молчание, он выбегал из дома и бродил по улицам, пытаясь отогнать терзавший его образ. В его одежде была видна небрежность, и он так же часто бродил под знойными лучами полуденного солнца, как и среди полночных туманов. Невозможно было узнать его; сначала он возвращался домой с наступлением ночи, но под конец он уже не заботился о выборе места и засыпал там, где его настигала усталость. Заботясь о его безопасности, сестра посылала провожатых следить за ним, но те скоро теряли его из виду; Обрий бежал от быстрейшего из преследователей — от своих дум.
Однако внезапно его поведение переменилось. Пораженный мыслью, что своим отсутствием он оставляет в кругу друзей чудовище, об истинном лике которого они и не подозревают, он решил возвратиться в общество, пристально наблюдать за лордом и, невзирая на клятву, предостерегать всех, с кем он будет находиться в близких отношениях. Но, когда он вступал в общество, его дикие и подозрительные взгляды были так разительны, его внутреннее содрогание было так заметно, что сестра наконец была вынуждена просить его оставить общество, которое он искал только ради нее и которое так сильно на него действовало. Видя, однако, что все убеждения оказывались бессильны, опекуны сочли за необходимость принять меры и, сочтя его сумасшедшим, решили снова принять на себя ту обязанность, которая была прежде поручена им родителями Обрия.